легальная борьба с опасным временщиком не достигает цели, они решили, что их священный долг избавить царскую семью и Россию от окутавшего их гипноза. Но получился обратный результат. Страна увидела, что бороться во имя интересов России можно только террористическими актами, так как законные приемы не приводят к желаемым результатам. Участие в убийстве одного из великих князей, члена царской фамилии (любимого кузена императора), представителя высшей аристократии и членов Госдумы как бы подчеркивало такое положение»
22.
Убийство Распутина многократно было предметом исследования, излагать его еще раз нет необходимости, да это и уведет в сторону от нашей темы. Учтем, однако, тот факт, что о нем было известно в думских кругах, включая членов президиума Думы, ее руководство… Более того, свою эффектную речь перед рождественскими каникулами Милюков построил и произнес, уже зная, что дни и часы Распутина сочтены.
Это позже признал сам Милюков: «Закончить речь мне пришлось намеком, смысл которого был понят на следующий день. Я говорил, что воздух наполнен электричеством и что неизвестно, куда падет удар. Я знал, куда он падет. За несколько дней перед тем В. А. Маклаков мне рассказывал, что готовится покушение на Распутина. О чем его осведомил Пуришкевич. Он потом печатно изложил сообщенные мне сведения. Той же ночью на 17 декабря появился указ об отсрочке Думы до 19 февраля, а на следующий день — убийство Распутина. Сессия Думы началась (1 ноября 1916 г. — А. С.) и кончилась (25 февраля 1917 г. — А. С.) событиями, невозможными при нормальном ходе государственной жизни»23.
«Меня всегда поражала планомерность действий распутинского кружка, — вспоминает Родзянко, — как будто он вел дело к заранее обдуманной и твердо намеченной цели. Я далек от мысли, что сам Распутин являлся вдохновителем и руководителем гибельной работы своего кружка (точнее, окружения. — А. С.)… большая мировая политика была просто не доступна его узкому пониманию. Руководить мыслями императорской четы в политическом отношении Распутин был не в состоянии… Следует раз и навсегда совершенно откинуть недобрую мысль об „измене“ Александры Федоровны… Тем не менее можно говорить об „измене“ русскому делу императора Николая II. Он погиб мученической смертью именно в силу верности слову». А между тем вся внутренняя политика императорского правительства, считает Родзянко, вела к революции и смуте в умах, к разрухе страны, и дает убедительный перечень фактов, выразивших эту государственно-хозяйственную разруху. В первую очередь это — «министерская чехарда». С лета 1915 до осени 1916 г. сменилось шесть министров внутренних дел: Щербатов, два Хвостовых, Штюрмер, Н. Маклаков, Протопопов; то есть на долю каждого «завхоза империи» приходится чуть больше месяца; сменилось три военных министра (Сухомлинов, Поливанов, Шуваев), сменилось четыре министра земледелия, а в их руках было все дело снабжения фронта продовольствием (Кривошеин, Наумов, Бобринский, Риттих); менялись руководители и других центральных ведомств.
Вся политика правительства, по словам Родзянко, в это время носила характер неумелых репрессий, соединенных с бездействием властей… С продовольствием стало совсем плохо. Города голодали (говорилось о мясопостных днях и недостаче белого ситного хлеба. — А. С.), в деревнях и в окопах сидели без сапог, и при этом чувствовали, что в России всего вдоволь, но нельзя ничего достать из-за полного развала. Столицы сидели без мяса, а в это время в Сибири на станциях горами лежали битые туши, и весь этот запас в полмиллиона пудов сгниет при первой же оттепели. Все попытки земских организаций и отдельных лиц разбивались о преступное равнодушие или полное неумение что-нибудь сделать со стороны властей. Каждый министр и каждый начальник сваливал на кого-либо другого, и виновных никогда нельзя было найти… Многие распоряжения правительства наводили на странное и грустное размышление: казалось, будто бы власть сознательно работает во вред России и на пользу Германии. А при ближайшем знакомстве с источниками подобных распоряжений приходилось убеждаться, что во всех таких случаях невидимые нити вели к Протопопову и через него к императрице. Прервем на этом интересное, но весьма одностороннее свидетельство одного из творцов освещаемых событий и заметим, что Родзянко и Прогрессивный блок считали, что спасение — в немедленном осуществлении их требования о создании «ответственного перед Думой правительства». Ход дальнейших событий показал ошибочность этого убеждения, но именно оно определяло позицию Думы.
Правильная работа главных отраслей, государственного хозяйства, связанных с войной, считает Родзянко, неуклонно потрясалась постоянными переменами. Очевидно, никакого толка произойти от этого не могло, получался сумбур, противоречивые распоряжения, общая растерянность, не было твердой воли, упорства, решимости и одной определенной линии к победе.
Народ это наблюдал, видел и переживал, народная совесть смущалась, и в мыслях простых людей зарождалось также логическое построение: идет война, нашего брата солдата не жалуют, убивают нас тысячами, а кругом во всем беспорядок, благодаря неумению и нерадению министров и генералов, которые над нами распоряжаются и которых ставит царь. Все, что творилось во время войны, не было только бюрократическим легкомыслием, самодурством властей, не было только неумением справиться с громадными трудностями войны. Это была еще и обдуманная и упорно проводимая система разрушения нашего тыла; и для тех, кто сознательно работал в тылу, Распутин был очень подходящим оружием24.
Спикер парламента возлагает ответственность за смуту, за трагедию на тех, кто не только не боролся с «темными силами», но и пользовался ими во вред России. Себя он, естественно, исключает из их числа; он был убежден, что Дума, подняв требование о создании ответственного правительства, тем самым боролась за очищение власти, за спасение страны. Это его субъективное мнение.
Нельзя, конечно, преувеличивать политическое влияние и роль Распутина. Но нельзя не учитывать, что Александра Федоровна была в полной от «старца» зависимости, тревога за сына делала ее беззащитной перед советами «божьего человека». Это видно из ее писем к мужу. Сложнее с императором. В начале знакомства с Распутиным император говорил близким, что ему становится легче после бесед с Григорием. Но так продолжаться долго не могло. Современники заметили, что к осени 1916 г. царь стал проявлять очевидные признаки усталости от распутинщины. Дело было, собственно, не в «старце», а в царице, безмерно «старцу» доверявшей. «Легче выносить десяток Распутиных, чем одну истерику императрицы», — в объяснение своей позиции сетовал император в ставке генералу Алексееву.
П. Н. Милюков, сильно грешивший переоценкой политического влияния Распутина и распутинщины, не одобрял «геройский поступок» Юсупова (материалы семейного архива Алексеевых содержат и другие данные об этом) и великого князя Дмитрия Павловича, называл их «подвиг» безобразной драмой с тяжелыми последствиями. «Я предвосхищал суждение
