И в этот час он узнал, что принц Мираншах с войском приближается к городу с тем, чтобы потребовать у него - шейха Азама неопровержимые доказательства измены Ибрагима, и колени его ожили, наполнились силой, он выпрямился, оправил одежду, пришедшую в некоторый беспорядок, когда он падал ниц перед шахом, и обычной своей степенной походкой вышел из подземного лабиринта, поднялся в резиденцию и стал готовиться к встрече с Мираншахом.
Прежде всего шейх проверил тайник в своей молельне, где хранил еретическое сочинение в трех книгах на трех - фарсидском, арабском и тюркском - языках и, удостоверившись, что книги на месте, запер тайник на ключ и велел слугам принести из шахской мечети ковры и расстелить их в молельне, а поверх разложить тюфячки и мутаки. Затем он велел муллам и их шагирдам и служкам убрать с порогов келий драные паласы и циновки, расставить кувшины для омовения вокруг бассейна и устлать коврами путь, по которому проедет наследник Мираншах, а сеидам распорядился достать из продовольственных колодцев продукты, разжечь огонь в очагах и подвесить казаны. Когда из бойниц послышалась барабанная дробь, шейх Азам стоял уже во дворе и, впившись взглядом в дворцовые ворота, ждал появления Мираншаха.
Шейх с трудом узнал, вернее сказать, отличил среди всадников, скачущих по Мраморной площади, принца по блеску и богатству его одежды, в которой прежде никогда его не видел. В треухе хулакидов, украшенном в знак правления пятью краями - Азербайджаном, Арменией, Кахетией; Ираном, Ираком. - пятью павлиньими перьями, в халате из зарбафта, расшитом по плечам, груди и полам золотой бутой, перепоясанный золотым поясом, на котором висел меч с золотой рукояткой, сверкающий крупными драгоценными камнями на треухе меж перьями, в центре каждой буты, на гюйсе и на сафьяновых ножнах меча; он соскочил с хрипящего коня перед резиденцией шейха и, пошел на него - худощавый человек с распухшим лицом, которое oт нечёсанной, слежавшейся бороды казалось несоразмерно широким, и шейх, узнал пояс и меч, который: целовал на верность этому человеку.
Проведший почти всю жизнь, свою в молитвах об исцелении больных и страждущих, проклятьях силе и мечу и волею судьбы принужденный целовать меч, он запомнил его весь, от золотой рукояти до красных сафьяновых пожен, редко осыпанных крупными сапфирами и бирюзой, с необыкновенной отчетливостью и, признав прежде, чем самого наследника, с тою же страстностью приложился к нему обескровленными губами. Но вонзившиеся в него глаза принца нетерпеливо требовали ответа, и, не успев выпрямиться после глубокого поклона, шейх поспешно перешел к сути дела:
- Ширваншах в союзе с хуруфитами, сын мой. Он вероотступник и предатель! сказал шейх. Мирапшах дрожал.
- Вероотступник!. Предатель! Повелитель не верит словам! Нужны доказательства!
- Есть! Есть доказательства! - Шейх снова склонился, в поклоне. - Книги еретика - вот доказательство! Они у меня, сын мой.
Из донесений дервиша Асира Мираншах знал, что шейх Азам захватил "Джавиданнамэ", посланную еретиком Фазлуллахом шнрваншаху Ибрагиму, и - прячет у себя, по весть об арестованных послах вытеснила из сознания не столь важное сообщение о книгах, все значение которого он помял, когда узнал, что послов упустили. Но принц никак не надеялся, что шейх Азам убережет свою добычу от хитрого и коварного шаха, и, услыхав о книгах, замер - у него перехватило дыхание. Обеспокоенный его молчанием, шейх поспешил заверить его.
- Не сомневайся, сын мой, я сам забрал книги с шахского подноса и могу со своими мюридами предстать пред очи повелителя и засвидетельствовать, что халиф Фазлуллаха Али ан-Насими (Али ан - И а с и м и - арабское произношение имени и псевдонима Насими) предложил ширваншаху союз и передал ему книги своего устала с тем, чтобы Ибрагим освоил учение еретика и опирался па пего во всех своих делах.
Не смея верить, что эта хитроумная лиса Ибрагим оставил в руках шейха такое веское и неопровержимое доказательство, как "Джавиданнамэ", и так легко попался в капкан, Мираншах молча прислушивался, как в нем начинает клокотать торжество. Шейх, все убеждая в чем-то принца, продолжал говорить суетливо. Расслышав среди потока слов: "Измена шаха неоспорима, сын мой!" - Мираншах, потеряв терпение, заорал:
- Неси! - И, потрясая кнутом в руке и золотой серьгой-полумесяцем в ухе, снова крикнул: - Неси книги!
В нетерпении он последовал за шейхом по узкому длинному коридору мимо узких и низких дверей келий, вдоль тонких каменных опор, на выступах которых горели масляные светильники, вошел в распахнутую шейхом высокую дверь и оказался в просторной молельне с высокими сводами. Шейх пропустил Мираншаха вперед, в верхний угол молельни, сам подошел к михрабу, за которым висели поперек всей стены шелковые знамена со святым словом "лаилахаиллаллах". Мираншах, глядя, как шейх вытащил из кармана ключ и приподнял одно из знамен, уже не сомневался, что сейчас он достанет книги - вожделенное доказательство измены Ибрагима, который так долго уходил от расплаты и дал наконец себя заарканить. Это было поистине чудо, и Мираншах готов был заполнить молельню, богатую только свечами, серебром, золотом и драгоценностями, дабы воздать по заслугам человеку, сотворившему чудо.
Но радость его была недолгой.
Мираншах увидел, как шейх вдруг выронил ключ, "затем бессильно уронил руку, в которой был ключ, и медленно обернулся к нему - лицо его было одного цвета с его белой бородой.
- Книги исчезли, сын мой... - ни жив, ни мертв проговорил шейх. - Не пойму, что за напасть... В резиденцию чужие не входят... Ничья нога в молельню не ступает... Не понимаю...
Мираншах молчал. В отличие от шейха, он почему-то не удивился, словно бы заранее знал, что много исхода не будет.
"Мой сын лишился рассудка", - билось в висках, и ом вдруг трезво подумал, что этот ширванский поход увеличит список его преступных безрассудств: оставил без разрешения и ведома повелителя свою армию в Армении, лишил вестей об осаде Алинджи, посылаемых ежедневно ему, а им пересылаемых отцу в Уч Килис, отхлестал неприкосновенных багаду-ров-джагатаев, а у Главных ворот Шемахи, смятых в знак доверия повелителю, затоптал насмерть ни в чем не повинную ночную стражу и, наконец, тщится обвинить в преступных связях союзника эмира Тимура, представляющего в Ширване его волю. Вместо того, чтобы благоразумно ждать, когда ширваншах Ибрагим задержит и отправит, как обещал, Фазлуллаха, он предпринял этот дурацкий поход, а в конце его, вместо того чтобы объясниться с шахом и попросить его содействия, последовал за этим выжившим из ума стариком, который ко всему еще обвиняется и в пособничестве еретикам.
Глядя в зияющий пустой тайник, он всем своим нутром ощущал, что вместо хитрого и коварного Ибрагима судить в конце концов будут его, Мираншаха, и, не зная того, словно бы предчувствовал, что, не умея оправдаться, он будет повторять без конца: "Ибрагим - дьявол! Все наши беды исходят от него. А вы вместо него судите меня!"
Охваченный дичайшей головной болью, принц потребовал вина и тут же, в молельне, выпил его целый бурдюк. Воины, знавшие, что последует за вином, приволокли ему женщину, и Мираншах, накинувшись на нее, не видел и не слышал, как шейх Азам вбежал в молельню и с криком: "Пощади мое дитя! Не гаси мое солнце!" пал ему в ноги.
10
На правом берегу реки Алинджа, которая, растекаясь в верховьях, в зарослях тамариска, множеством ручейков, а пониже, снова слившись, с грохотом низвергалась с каменистого спуска, на вершине могучей скалы чернели, казалось, вросшие в нее башни непокоренной крепости, молчавшей под пристальным наблюдением воинов караульного войска в островерхих шлемах, железных кальчугах, на белых конях. В один из душных мглистых весенних вечеров в каменистом ущелье к востоку от осажденной крепости появился всадник на таком же белом коне, в лисьем треухе, прибитом весенним дождем, в простом сером чекмене, в каких ходили воины продовольственного войска, без брони и оружия... Придержав коня, он долго смотрел на крепость, потом повернул налево, к косогору, изрезанному множеством тропинок, - туда, где, рассыпавшись по всему склону, был стан тимуридов. Кто бы мог предположить, что это был властелин Мавераннахра и Хорезма, Ирана и Ирака, Азербайджана, Армении и Грузии - эмир Тимур?
Сардар Алтун, укрывшийся за прочными стенами крепости Алинджа, знал из донесений гонцов, что трехсоттысячная армия эмира Тимура, покинув Уч Килис и не сворачивая к Нахичевани, направилась в сторону Карабаха, и никак не ждал, что он повернет обратно. Воины же, несущие дозор на башнях и отвесах окрестных скал, соединенных тайными ходами с крепостью, привыкшие видеть белоконное караульное войско, день и ночь маячившее перед глазами, пропустили без внимания одинокого всадника на таком же белом коне.
Тимуриды же распознали из стана личный отряд багадуров и личное продовольственное войско повелителя, а вслед за этим, узнав и его самого, засуетились.
