на безымянный палец левой руки невесты.
И если объяснение со связью вены с сердцем (которое легко разбивается об анатомию человека) кажется чем-то далеким, то практический смысл ношения кольца на безымянном пальце левой руки предложил ученый и врач Томас Браун: левая рука используется меньше, чем правая, поэтому меньше шансов кольцо испортить. Существуют, конечно, и более романтичные попытки объяснить значение кольца: в религиозном трактате XV века Dives and Pauper [89] утверждается, что вращение кольца по кругу и бесконечность его формы – знак, что любовь пары должна быть вечной и ничто, кроме смерти, не может ее разделить. В развитие этой идеи Ричард Хукер назвал кольцо залогом веры и верности. Идеи единения, неразрывной связи так или иначе фигурируют у многих авторов. Пуританин Дэниел Роджерс выразил еще одну интересную мысль: драгоценные камни, которыми украшалось кольцо, символизировали мир, смирение, чистоту и праведность. Обручальное кольцо действительно было символом, но не только брачных уз, а еще и собственности, любви и вечности. Ритуал надевания и ношения кольца метафорически запечатывал сердце от любви к другому мужчине. Кольцо на пальце показывало переход от девичества к замужеству, и его передача во время венчания равносильна возложению короны на коронации.
От романтических воззрений, однако, следует несколько спуститься в более приземленный мир, где кольцо не гарантировало верности и вечности, но действительно оставалось знаком собственности. Иначе говоря, оно было лишь яркой вывеской, говорящей, что женщина принадлежит конкретному мужчине.
На уровне народных верований обручальному кольцу приписывали и способность бороться с болезнями, и отгонять дьяволов – и это притом, что у протестантов кольцо не освящалось.
Кольца могли быть с надписями, особенно на латыни – вполне себе отсылка к современным трендам.
Секрет успешного брака очень интересовал жителей Англии XVIII века. Эта тема была одной из самых обсуждаемых в салонах и кофейнях. Как ни странно, именно поэтому мы оказались в той точке, где мы есть сейчас: брак, основанный на ценностях гармоничного партнерства, на взаимной любви. Как мы уже знаем, еще в XVII (да и в начале XVIII века) брак – это прежде всего союз, основанный на выгоде, если мы говорим о средних и высших слоях. Его цель – укрепить связи, приобрести землю или имущество, а уже потом некоторые задумывались о чувствах.
Детей могли обручить в младенчестве или в подростковом возрасте, часто с людьми, которых они едва знали. У писательницы Мэри Эстелл [90] в 1700 году возник резонный вопрос: «Если брак – такое благословенное положение, почему же счастливых браков так мало?» Собственно, в итоге Мэри Эстелл и осталась старой девой. Или обратим внимание на леди Мэри Пьерпонт [91], отец которой организовал ее помолвку в 1712 году (ей тогда было 23) с ирландским аристократом. Она описала свои свадебные приготовления как «ежедневную подготовку к путешествию в Ад», но в ад она так и не спустилась – сбежала и вышла замуж за своего возлюбленного Эдварда Уортли-Монтегю [92] за несколько дней до запланированного венчания.
В первой половине XVIII века организованные браки начинают поддаваться критике. Некоторые связывали с этим растущую популярность романов, а вместе с тем и рост ожиданий романтической любви.
Вторые браки считались, цитируя Сэмюэля Джонсона, «триумфом надежды над опытом». Так или иначе, молодые люди начали верить в любовь, следствием чего стали беглые браки, и это привело к принятию в 1753 году Закона о браке. Регулирование данного аспекта общественной жизни вводилось впервые. В ряд правил входила в том числе необходимость получить согласие родителей, если желающие вступить в брак не достигли 21 года. Молодых влюбленных сложно было удержать, поэтому они сбегали в Шотландию, где закон не применялся. Очевидно, это вызвало общественный резонанс. К середине XVIII века относительно немногие родители стремились навязать браки, против которых решительно выступали их дети. Женитьба по любви становилась нормой. Вступившие в брак по договоренности прагматично смотрели на свое новое положение, и их эмоциями были скорее смирение и покорность; женившиеся же по любви были овеяны новым чувством – предвкушением брачного блаженства. К несчастью, их оптимистичные ожидания часто разбивались о реальность.
Мэри Элеонора Боуз, графиня Стратмор, была дочерью богатого угольного предпринимателя Джорджа Боуза, который владел шахтами, землей и недвижимостью на северо-востоке Англии. Мэри Элеонора [93] была прекрасно образованна, получала удовольствие от аристократической жизни и имела амбиции в науке как ботаник-любитель и в литературе как поэт и драматург. У нее имелись большие планы на жизнь и возможность их реализовать: после смерти отца в 1760 году она оказалась самой богатой наследницей в Британии (а возможно, и во всей Европе) с состоянием равным, по разным оценкам, от 600 тыс. до 1,04 млн фунтов стерлингов [94]. Естественно, Мэри стала мишенью для охотников за большими деньгами. Еще будучи подростком, она получила свободный выбор на брачном рынке георгианской Англии, имея в качестве компаньонки свою пожилую тетю. Поскольку Мэри была погружена в мир романтической литературы, она, конечно, не сомневалась, что выйдет замуж по любви. В 16 лет Мэри остановила свой выбор на 28-летнем Джоне Лайонеле Боузе [95], девятом графе Стратмор. Мать Мэри изначально возражала из-за стесненных обстоятельств шотландского графа, но девушка была уверена, что он «тот самый» партнер на всю жизнь, ведь он обладал невероятной красотой, и его образ невероятно ее впечатлил. Переговоры по составлению брачного контракта заняли 18 месяцев: по нему состояние Мэри переходило к семье Стратмор в соответствии с законом; графу была также передана фамилия Боуз в соответствии с завещанием Джорджа Боуза, отца Мэри. Но еще до обмена клятвами Мэри поняла, что собирается выйти замуж не за того мужчину. Отстраненный и отчужденный граф был против ее научных и литературных интересов, запрещал ей встречаться с подругами – умными и образованными женщинами. Мэри, в свою очередь, не проявляла интереса к любимым занятиям графа: скачкам, азартным играм и алкоголю. Позже Мэри обнаружила, что они были абсолютно разными людьми. Из очевидных плюсов: Мэри стала хозяйкой сказочного дворца – замка Глэмис (где прошло детство матери королевы Елизаветы II). Однако счастливый брак из этого союза так и не вышел.
Важно уточнить один момент: если вступление в брак в Англии XVIII века было вполне простой процедурой, то его расторжение – сложная задача.
До создания суда по бракоразводным процессам в середине XIX века Англия оставалась единственной протестантской страной в Европе, не имевшей специального закона о разводе. Ирония заключается в том,
