– Когда это было? – спросил царь.
– Это случилось сегодня утром, на заре.
И тогда Соломон приказал позвать нескольких богатых купцов, которые должны были в этот день отправляться в Финикию через Иаффу И когда они явились, встревоженные, в залу судилища, царь спросил их:
– Молили ли вы бога или богов о попутном ветре для ваших кораблей?
И они ответили:
– Да, царь! Это так. И богу были угодны наши жертвы, потому что он послал нам добрый ветер.
– Я радуюсь за вас, – сказал Соломон. – Но тот же ветер развеял у бедной женщины муку, которую она несла в чаше. Не находите ли вы справедливым, что вам нужно вознаградить ее?
И они, обрадованные тем, что только за этим призывал их царь, тотчас же набросали женщине мелкой и крупной серебряной монеты…»[65]
* * *
Из всех вышеприведенных историй легко заметить основной принцип, на котором основывался Соломон как судья. Он, как правило, не пытался найти некие новые улики или доказательства вины кого-либо из тяжущихся. Свой вердикт он основывал на блестящем знании человеческой психологии и создании такой ситуации, которая бы наиболее ярко высветила ту или иную черту характера людей, которая, по существу, и породила тяжбу. Это умение царя Соломона «читать в человеческих сердцах» и поражало его соплеменников.
Среди преданий о суде Соломона есть и откровенно сказочные, напоминающие нравоучительные притчи. Вот одна из таких историй, приводимая в сборнике мидрашей «Танхума» в пересказе Бялика и Равницкого:
«Шел полем человек, неся кувшин с молоком. Встретилась ему змея, стонавшая от мучительной жажды.
– О чем стонешь ты? – спросил человек.
– Изнемогаю от жажды, – отвечала змея, – а у тебя что это за кувшин?
– Молоко.
– Дай мне испить молока, я и укажу тебе место, где клад зарыт.
Дал человек змее молока напиться.
– Укажи же мне клад, о котором ты обещала, – сказал человек.
– Следуй за мной, – ответила змея, и, приведя его к одному большому камню, сказала: – Вот, под этим камнем лежит клад.
Сдвинул человек камень, разрыл землю и, достав клад, направился к дому своему. Что же сделала змея? Всползла и обвилась у него вокруг шеи.
– Что это ты делаешь? – закричал человек.
– Умертвить тебя хочу, – отвечала змея, – за то, что ты сокровище мое забрал.
– Идем на суд к Соломону, – предложил человек.
– Идем, – сказала змея, но осталась по-прежнему обвитой вокруг шеи его.
Обратился человек с мольбою к Соломону.
– Чего желаешь ты? – спросил Соломон змею.
– Умертвить его.
Отвечал Соломон:
– Прежде всего сойди с шеи его долой: не подобает, чтобы ты распоряжалась им более, нежели я, в то время, как вы судиться ко мне пришли.
Сползла змея на пол.
– Теперь, – сказал Соломон змее, – говори, я слушаю.
– Я требую, – начала змея, – чтобы мне дано было умертвить его, в исполнение сказанного Господом: “Ты будешь жалить его в пяту”.
– А о тебе, – сказал Соломон человеку, – Господом заповедано: “Он будет поражать змею в голову”.
В одно мгновение человек размозжил змее голову.
Отсюда – поговорка: “И лучшей из змей голову размозжи”…»[66]
По мнению же библеистов и историков, прежде всего мудрость Соломона проявилась в его внешней политике, сделавшей единое Израильское царство на несколько десятилетий одним из самых процветающих и влиятельных государств Ближнего и Среднего Востока той эпохи.
Глава восьмая Дочь фараона
Историки, относящие правление Соломона ко второй половине X века до н. э., считают, что усиление роли Еврейского государства в этот период связано с временным крушением биполярной политической системы.
В конце XI века Египет и Ассирия сходят на какое-то время со сцены мировой истории. До нового усиления Ассирии проходит более двухсот лет, и Соломон использовал это «безвременье» для превращения своего государства в важнейший центр международной торговли Древнего Востока.
Однако, говоря об ослаблении Египта, не стоит преувеличивать: при всех потрясениях и упадке, которые переживала эта сверхдержава, она отнюдь не утратила своих аппетитов и претензий на господство в регионе. Правда, в годы царствования Давида египтяне не только не предъявляли претензий на территорию усиливающегося Израильского царства, но и со странным равнодушием относились к тому, что его территория все больше разрасталась за счет завоевательных походов. В связи с этим ряд историков полагают, что у Давида были некие тайные договоренности с правителями Египта, которых обе стороны честно придерживались.
Если это и так, то, видимо, после смерти Давида египетский фараон счел себя свободным от всех прежних обязательств, неожиданно бросил свою армию на ханаанский город Гезер и захватил его: «Фараон, царь Египетский, пришел и взял Гезер, и сжег его огнем, и Ханаанеев, живших в городе, побил…» (3 Цар. 9:16).
Царство Давида и Соломона в 1000-925 годах до н. э.
Гезер упоминается в Библии многократно, и это не удивительно: город располагался на главной торговой магистрали между Египтом и Сирией. Тот, кто контролировал Гезер, контролировал и торговлю между двумя странами.
Раскопки, начатые на территории древнего Гезера в начале XX века, показали, что он был основан в 1600 году до н. э. и сохранял стратегическое значение вплоть до конца Античной эпохи. Стены древнего Гезера были настолько мощны и высоки, что жители этого города-государства чувствовали себя за ними в полной безопасности.
Когда евреи во главе с Иисусом Навином вторглись в Ханаан, Гезер оказался в числе тех немногих городов, которые успешно отбили натиск израильтян и сохранили свою независимость. Столь же мужественно жители города сражались и с попытавшимися их захватить филистимлянами. Правда, после длительной осады, видимо, измученные голодом и жаждой, они согласились стать вассалами царя Гефа, но все равно сохраняли свою автономию. Затем на тех же условиях они согласились признать власть царя Давида.[67]
И вот фараон сумел захватить этот, считавшийся неприступным город, сжег его огнем и вдобавок истребил всех его жителей – одних из последних представителей коренного населения Ханаана. Тем самым владыка Египта ясно показал, что намерен подчинить себе и Израильское царство, на троне которого сидел безусый юнец, по его собственному признанию, «не знающий ни выхода, ни входа». Гезер был, по сути дела, последней серьезной преградой на пути египетской армии в Иерусалим.
Так в воздухе Ближнего Востока явственно запахло новой войной.
Разумеется, Соломон мог принять брошенный ему вызов, провести мобилизацию резервистов, выставить армию, почти не уступающую по численности египетской, и противостоять агрессору Но он неожиданно для всех избрал совершенно иной путь, которому до него в подобной ситуации никто не следовал. Не побоявшись, что и свои, и враги воспримут это как проявление слабости (а именно так это обычно и воспринималось на Востоке), Соломон отправился на переговоры с фараоном.[68]
– Ученые, ставящие под сомнение выдающийся ум Соломона и считающие, что на самом деле он был весьма недальновидным политиком, напоминают, что после того, как Соломон казнил Иоава, бывшего самым опытным и прославленным еврейским полководцем, а также сменил верхушку армии, последняя в значительной степени утратила свою боеспособность. Таким образом, устранив опасность мятежа, Соломон одновременно нанес удар по обороноспособности страны. Сознавая это, он и решил предпочесть войне переговоры.
Итоги этих переговоров оказались поистине поразительными: фараон дал Соломону в жены свою дочь и… руины Гезера в приданое, что открывало перед евреями огромные возможности в качестве торговых посредников между Египтом и всей Передней Азией. Выходило, что если бы Соломон вышел на войну, то, возможно, одержал бы победу, но Египет в этом случае все равно остался бы врагом и войны с ним повторялись бы раз от разу А так Соломон приобрел могущественного союзника, причем не только не пошел на какие-либо уступки, но и получил для себя и государства в целом немалые экономические выгоды.
Конечно, было бы очень заманчиво сочинить на основе всего этого какую-либо романтическую историю. К примеру, о том, как юный и прекрасный еврейский царь прибывает к дворцу могущественного владыки Египта; во время устроенного в честь него приема он встречается глазами со столь же юной и прекрасной дочерью фараона. Ну и, само собой, между молодыми людьми вспыхивает столь сильное чувство, что принцесса на коленях умоляет отца выдать ее замуж за иностранного гостя.
Но истина заключается в том, что мы не знаем и уже, видимо, никогда не узнаем доподлинную историю, как царь Соломон стал зятем фараона. Вместе с тем, вероятнее всего, о любви в данном случае речи не шло: это был самый обычный мезальянс, из которого каждая из сторон намеревалась извлечь определенные экономические и военные выгоды.
