Важным инструментом политической власти являлась цензура. Закрытие «буржуазных» газет началось с октября 1917 г. Но уже вскоре были запрещены не только «кадетские» издания, но и «социалистическая» пресса эсеров и меньшевиков, которая печатала враждебные большевикам материалы. Выпуск «умеренных» газет продолжался, но к лету 1918 г. свобода периодической печати в Советской России была ликвидирована. Беспрепятственно распространялись только коммунистические и официальные издания. Свои, отличающиеся от большевистских, взгляды граждане России могли, правда, выражать в книгах и журналах, но и здесь не допускалось никаких, пусть и косвенных, политических выпадов. Даже на философские, экономические и социологические публикации, отличавшиеся усложненным языком, власти смотрели с опаской, ограничивая их выпуск. К 1920 г. были национализированы почти все частные издательства и типографии страны. Многие из них продолжали работать, но уже по заказам Государственного издательства (Госиздата). Таким образом, создавались предпосылки для всеобъемлющего, хотя пока и неофициального, государственного цензурного контроля.
Старая армия в последние месяцы 1917 г. быстро разлагалась, падение дисциплины и дезертирство здесь приобрели широкие масштабы. Вскоре началась плохо управляемая, осуществляемая преимущественно явочным порядком демобилизация. Остановить ее большевики не имели сил. Декрет СНК РСФСР 15 января 1918 г. «О создании рабоче-крестьянской Красной Армии» отражал их попытки создать на обломках разваливающейся армии хоть какую-то боеспособную военную силу, могущую противостоять немецкому наступлению. Официально рождение Красной Армии связывают с 23 февраля 1918 г., одним из дней ожесточенных боев между немецкими и русскими ополченцами, хотя именно тогда ЦК РСДРП(б) одобрил условия унизительного Брестского договора.
Первоначально армию стремились создавать на «классовой основе», только из рабочих и беднейших крестьян. Поскольку добровольцев оказалось мало, ВЦИК в мае 1918 г. ввел всеобщую воинскую обязанность. Прежний порядок избрания солдатами командного состава вплоть до командира полка отменялся.
Призывом и обучением войск ведали созданные в апреле 1918 г. волостные, уездные и губернские военные комиссариаты. Новые принципы военного строительства законодательно закреплялись постановлением V Всероссийского съезда Советов 10 июля 1918 г. «Об организации Красной Армии». Военнообязанными объявлялись лица от 18 до 40 лет, независимо от их социального происхождения. Брались на учет все бывшие офицеры, которые, согласно решению съезда, были «обязаны становиться на те посты, которые им укажет Советская власть».
Ключевая роль в создании новой армии принадлежала Троцкому. Возглавляемый им Реввоенсовет, используя весь набор средств, от расстрелов до поощрений, быстро добился укрепления воинской дисциплины. С помощью военспецов, широко привлекаемых в армию, удалось придать боеспособность плохо обученным красноармейским частям. Борясь с «партизанщиной» в армии, Троцкий получал безусловную поддержку Ленина, защитившего его весной 1919 г. на VIII съезде РКП(б) от нападок «военной оппозиции». Новая армия, однако, сохранила ряд примет «революционной» ломки 1917 г. Продолжал существовать институт военных комиссаров, узаконенный 6 апреля 1918 г. Комиссары должны были контролировать действия военных руководителей и следить за благонадежностью войсковых частей. Не восстанавливались и старые воинские звания.
Численность армии быстро росла: 196 тыс. в апреле 1918 г., 550 тыс. в сентябре 1918 г., 3 млн человек в конце 1919 г. Была создана четкая структура высших органов военного управления: Народный комиссариат по военным и морским делам, Революционный Военный Совет Республики (РВСР), мобилизационный учебный и учетный военный орган — Всероссийский главный штаб, оперативный военный орган — Полевой штаб РВСР. «Политическим воспитанием» красноармейцев ведало Политическое управление при РВСР (ПУР).
1. Общие тенденции развития
Октябрьский переворот не был случайностью и являлся таким же порождением общественного брожения, как и ранее Февральская революция. С одной стороны, он отразил усиление анархистского настроя масс, стремление к полному и беспощадному устранению всего того, что связывалось ими со старым режимом, их нежелание подчиняться сковывающим законообразным ритуалам, сколь бы «революционно» они ни обосновывались. С другой стороны, здесь сказалась их апатия и разочарование в умеренно-социалистических лозунгах.
«Большевистские» настроения охватили в конце 1917 г. значительные слои людей. Но во многих случаях можно говорить лишь о совпадении низовых политических устремлений и большевистских лозунгов, зачастую имевших популистский характер и использовавшихся как инструмент достижения власти. Ослабление «большевистских» симпатий, наблюдаемое уже в первой половине 1918 г., и нарастание антибольшевистского сопротивления в последующие годы нельзя, однако, назвать всеобъемлющим. Миллионы людей так или иначе связали свою судьбу с большевизмом — через службу в государственных учреждениях и в Красной армии, через дележ чужого имущества и в городе, и в деревне — через хлеб и через кровь. Для них крах большевизма был бы их личным крахом, сколь бы малыми не были плоды, которыми они пользовались.
Не прошла бесследно и массированная пропаганда большевистских доктрин. Она увязала уже отмеченные в общественном сознании негативные политические символы с явлениями; угрожавшими Советской власти. Идею несвободы и угнетения, отвергаемую массами, она связала с царскими генералами, руководившими антибольшевистским движением. Она эффективно использовала политико-экономические акции (отмена помещичьей собственности, национализация промышленности, отказ от выплаты долгов) для того, чтобы доказать «народность» революции, ее созвучность эгалитарным (уравнительным) представлениям низов.
Привычно деление культуры 1917–1920-х гг. на «старую» и «новую». «Пролетарскую» прозу и поэзию обычно относили к новому искусству. Но очевидная беспомощность их художественных приемов не делала их особо влиятельными в тогдашней культурной жизни, еще не «опрощенной» цензурными гонениями и художественными инструкциями чиновников.
На роль полномочных представителей подлинно пролетарской культуры претендовали футуристы. Помимо В. Маяковского и В. Хлебникова, виртуозных мастеров стиха, среди них трудно назвать собственно литераторов. Наиболее известные из футуристов — О. Брик, Д. Бурлюк, А. Крученых — это скорее литературные теоретики, чем творцы. Если стихи Д. Бедного мог неплохо понимать и безграмотный человек, то «заумь» футуристов, изломанность их языка, невнятность их теорий и плохо воспринимаемая скандальность их выступлений озадачивали и образованного читателя. Широко открытый всем новейшим культурным течениям нарком просвещения А.В. Луначарский еще мог, если не восторгаться, то хотя бы ценить футуристическую литературу. Но уже воспитанные на «реалистической» прозе и чуждые любому модернизму партийные интеллигенты, и среди них, что немаловажно, Ленин, недоуменно и с плохо скрываемым раздражением следили за деятельностью футуристов. Их, правда, не прогоняли, им давали работу, их печатали — но интерес к ним был зачастую утилитарным, их прежде всего стремились использовать в пропагандистских целях. От них требовали понятных агиток, а не изощренной словесной игры. И Маяковский, рисовавший плакаты для «Окон РОСТА» (точнее «Окна сатиры РОСТА», РОСТА — Российское телеграфное агентство. — С.Я.)и сопровождавший их незатейливыми надписями собственного сочинения, — яркий пример примитивизации футуристических приемов, приспособленных к текущей политико-просветительной работе.
Футуризм еще до революции прославился своими манифестами, в которых отражено нигилистическое отношение к прошлой культуре, граничившее с намеренным эпатажем. Пренебрежение к старой культурной традиции осталось у футуристов и после Октября. Но все же в разработке программы культурного нигилизма они не смогли достигнуть тех высот, на которых оказались теоретики Пролеткульта. Пролеткульт был одним из отделов Народного комиссариата просвещения и объединял деятельность многочисленных пролетарских, театральных, художественных и клубных студий и литературных кружков. Практическая работа по просвещению рабочих казалась его руководителям неполной, если не подвести под нее прочный теоретический базис. Пролеткультовцы настойчиво твердили, что их задача — выработка «новой» культуры, которая полностью заменит собой старую. Где-то это высказывалось откровенно, где-то не очень ясно и с оговорками. В писаниях пролеткультовцев отмечалось, что новая культура должна быть выработана самими рабочими и безо всякого вмешательства государства. Это обеспокоило Ленина, тем более что прямо отражало взгляды одного из идеологов Пролеткульта А.А. Богданова, его давнего философского и политического противника. В подготовленном Лениным и одобренном ЦК РКП(б) в 1920 г. постановлении «О Пролеткульте» не столько культурное «чванство» этой организации, сколько ее тяготение к автономности стало предметом уничтожающей критики.
