другое – газетные публикации, которыми воспользовался оратор. Газетные слухи, конечно, должны опровергаться. Но почему же не опровергаются слухи о стремлении некоторых партий и политиков об их стремлении к сепаратному миру? Что касается правительства, то оно пока не может создать учреждение, которое будет опровергать ежедневно возникающие слухи. Почему же? Следует предположить, что Церетели среди незыблемых политических догматов числил беспредельную свободу слова, в которой даже призывы к свержению революционного правительства не могли преследоваться. Хотя он знал, что Французская революция за это расстреливала. Это Церетели считал ошибкой и не собирался перенимать. Что означало, конечно же, зыбкость позиции Временного правительства – оно было открыто для ударов клеветников, которых читающая публика с удовольствием слушала.
Брамсон (90) от трудовиков впервые задается вопросом о том, зачем министры выступают перед Съездом. Они должны были бы дать отчет о своей работе, за которую они отвечали лично. Но оказывается, что Скобелев и Церетели должны ездить по митингам и разрешать текущие вопросы – вроде тех, что возникают в связи с самопровозглашаемыми здесь и там микро-республиками. Почему же это так? Потому что у них есть опыт революций на Западе, и поэтому приходится поступать «по заветам» этих революций. То есть, Брамсон неотразимо обвиняет министров, но тут же их оправдывает: митинги главнее продуктивной работы в правительстве. С одной стороны реакция, с другой – анархическая демагогия. Предложенные аресты фабрикантов и разгон совещаний остатков Думы – вот и всё, что было предложено министрам со стороны Съезда.
Оратор пытается сформулировать задачи «революционной работы», явно придумывая их на ходу. Для этого он распределяет революционные события по трем периодам. В первом требовался натиск, необходимо было сажать под замок всех противников революции и «с корнем вырывать» остатки старого режима. Второй период – обеспечение представительства революционеров во власти и уже после этого – избавиться от разлагающей критики, которой по привычке подвергалось любое правительство. Третий период – нынешний, когда власть не смогла справиться со стоящими перед ней задачами. И что же из этого следует? Вот что: «нужно облечь власть силой и авторитетом во всем объеме, как это подобает революционной власти; мы должны содействовать этому за страх и за совесть от имени российской революции». Все закончилось общими словами. Оратор не готов предложить ничего конкретного.
Мазурин из Красноярского Совдепа (биографических данных нет) выступил против «воздыханий о твердой революционной власти», ибо совсем недавно точно так же выступления рабочих и крестьян на местах объявляли анархией, которую скручивали в бараний рог. А теперь всё изменилось – И сполкомы могут сами решать массу вопросов. Мазурин делится своим опытом – с помощью своих комиссаров и войск в один день учли все товары и поставили новую форму торговли. Опасения, что произойдет крах, и город останется без товаров, рассеялись. Так же решаются и прочие вопросы – вплоть до развода и венчания. Люди обращаются – Исполком решает. По этой причине возникает недоумение: зачем вообще коалиционное правительство, если тем же путем и чисто революционное правительство разрешит любой вопрос.
Это наивное выступление вполне показывает, с какой степенью невежества в деле управления государством, экономикой, социальными вопросами столкнулась новая власть. Самодельные «комитеты» без всяких законов решали любой вопрос по своему усмотрению, не заботясь о последствиях. Именно на эту стихию позднее сделали свою ставку большевики. Каждый мог взять власти на местах столько, сколько захотел, и сколько ему позволили такие же свободные революционеры. При конфликтах или когда что-то не получалось, в ход шли револьверы.
Дан (88) по-отечески похвалил глупого Мазурина за инициативность. «Но вводить в систему местные разрешения экономических и политических вопросов, говорить нам, что это есть тот идеал, к которому надо стремиться, что центральная революционная власть есть идеологический пережиток старого режима, – это значит совершенно не понимать, как совершается и как может совершаться революция». «Ясно, что все эти вопросы могут быть разрешены только в общегосударственном масштабе, и нам нужно создать революционную власть, способную разрешать их во всём масштабе. И только в центральной власти будет выражаться действительная воля демократии».
В том же духе Дан пожурил и Ленина – за «революционную романтику», которая уводит его от партии, которая, судя по резолюциям, не готова взять власть.
Троцкий обратил внимание на примитивность подхода к коалиционному правительству: министр труда – социалист, министр торговли и промышленности – ответственный представитель капитала. Но когда вопрос был поставлен так, из правительства ушел серьезный политик торговопромышленной буржуазии, Коновалов (273), который тем самым саботировал задачу организации производства. Этот уход говорит о том, что правительство находится в состоянии кризиса. Причину Троцкий видит в том, что революционный пролетариат и деревенские низы пытаются взять измором. Проводя свою политику, «представители помещичьего землевладения и крупного капитала занимаются систематическим шантажом и вымогательством по отношению к партиям и революционным силам демократии». Они ждут момента, «когда массы отчаются и скажут: хотим старого царя, твердой октябристской власти».
Рецепт формирования устойчивого правительства – однородность. Пока в правительстве ставленники капиталистов, им не верят. А «Скобелев и его друзья больше всего боятся получить всю полноту власти». Это положение выступавший ранее Брасмон оправдывает всплесками анархизма, что находится в противоречии с тем обстоятельством, что представители меньшевиков имеют большинство в Советах, их поддерживает армия и демократические организации. Разве в таком случае могут быть оправданием выступления каких-то агитаторов? Проблема в том, что «Временное Правительство построено не по типу твердой власти, а по типу постоянной конференции, постоянной примирительной камеры между представителями помещиков и крестьян, представителями капитала и представителями рабочих».
Эсер Филипповский [49] объявил, что «международный пролетариат не оправдал тех надежд, которые на него возлагали». И поэтому «русской революции нужно надеяться на себя». Но пока что «время социализма не наступило», и русская революция ещё не может взять власть в свои руки. По Петрограду судить нельзя – он «настроен более лево, чем остальная страна». Поэтому целесообразно именно коалиционное правительство. В порядке критики большевистского романтизма (Троцкого), Филипповский сказал, что русскую революцию лучше поняли те, кто прибыл из ссылки, а не из-за границы. Против этого Троцкий и его сторонники бурно протестовали с места.
Иркутский меньшевик Никольский [50] язвительно напомнил Луначарскому, что его проект революционного парламента не имеет смысла в связи с тем, что такой парламент уже предусмотрен в виде Учредительного собрания в ближайшем будущем. Его проект предполагает классовое противостояние, а не объединение, как предполагается в Учредительном собрании. Большевики на своей конференции договорились о диктатуре пролетариата и беднейшего крестьянства. При этом аресты капиталистов они предлагают в качестве
