Народ одевали в холщовую (портяную) одежду. Мужики носили рубахи-косоворотки из пестряди с поясом с кисточками, штаны кипсовые полосатые. Холст ткали сами хозяйки, сами красили, в разные краски. Женщины тоже носили портяные юбки с оборками. Летом носили в будни босики из бересты, лапти. Зимой — валенки, шили кошули (шубный мех покрывали портяниной). В праздники одежда была иная. У мужчин были хромовые сапоги, брюки из вигони, рубаха сатиновая в полоску и пояс с кисточкой. Женщины одевали платья сатиновые с оборками, цветной платок с кистями, на ноги — ботинки с резинкой на боку или высокие со шнурком (двадцать глазков). Одежду очень берегли. Праздничная одежда хранилась отдельно в клети.
До тридцатых годов все хозяйственные вопросы жители деревни решали общим собранием (сходом). Решения были обязательны к выполнению для всех соседей. Кто плохо выполнял, к тому относились плохо. Собрания проходили в избах, поочередно предоставленных на год. Этот дом назывался «деревенским», а хозяин его оповещал народ о собраниях.
Ерок Валентина Васильевна, 1922 год, г. Ярославль, фельдшер
А что касается других стран, так нас все время учили и убеждали, что там у них гниющий капитализм и живут все там очень плохо. Но когда я в Германии в войну была, я видела, как там все. Мы столько всего видели, чего у нас нет, и все рот открывали. А замполит наш говорил: «Под той роскошью скрывается нищета». Ну, нищетой там и не пахло. Как зайдешь в какой-нибудь дом — так глаза разбегаются, какое там все красивое: мебель, белье, посуда. Впервые там увидела болоневые плащи и раскладушки. Все думаешь про себя — хоть бы померить что… Молодые были, хотелось одеться.
Пили в городе сильно и много. В нашем доме была «Казенка», там все продавалось — от четушки до литра, все с разными наклейками и недорого. Если праздник какой-то, весь дом пьяный. Сначала песни поют, а потом драки начинаются, мужики жен своих да детей гоняют. Но вот женщины чтоб пили — не видела. Не пили до войны женщины. Пили в основном рабочие, интеллигенция гораздо меньше. Мой папа тоже часто выпивал, но он когда выпьет — добрый такой, не дерется, не ругается. Всегда нам что-нибудь вкусное принесет или просто денег даст. Но мама сильно ругала его, иногда даже огреет в сердцах — но это понятно, семья-то большая. Молодежь тоже пила здорово. В школе, помню, учились в классе седьмом, правда, все взрослые были, лет по 18. Так мальчишки принесут на урок бутылку и под партой распивают. Сейчас-то даже представить такое нельзя, а раньше было. Ой, а в нашем доме особенно — все с одного завода мужики. Как получка, так и слышно: жены ругаются, а мужики песни орут.
«У крестьян ценились деньги»
Кочкина Анна Ефимовна, 1923 год, дер. Овчинниковы, учитель
Наши бабушки и дедушки были очень работящие люди, экономливые, расчетливые, как говорят, видели взад и вперед и на три метра в глубину. Только удивляешься, когда они спали и отдыхали. Жили большими семьями по двенадцать — четырнадцать человек. Главным был отец (дедушка). Его слушали, у него была вся домашняя казна. Несколько сыновей с семьями жили все вместе в одной избе, и всем хватало места. Ссориться и браниться стеснялись старших (дедушку и бабушку). Весь уклад жизни держался на них. Так делалось во всех крестьянских семьях. Дедушка и бабушка были командирами в семье. Молодые работали, а старики вели хозяйство, помогали растить внуков.
Вот на такую семью в тринадцать-четырнадцать человек попробуй наберись продуктов питания, поэтому в пищу шло все-все от домашнего хозяйства. Особенно много овощей (картошки), ягод, грибов, крупы. Делали сами — все это было приобретено своим трудом, заранее. Причем дети здесь непосредственные участники всего заготовленного. Уже с детских лет знали, что нужно, — вот оно, приобщение к труду. Зато и болели реже.
Запомнилось мне, как рассказывали мужики о том, как мой дед мыл себе в бане голову. Мужики сядут вокруг шайки с теплой водой, а он пристроится где-нибудь со стороны, несколько раз смочит ладонь в воде, без мыла, малость потрет себе лысину и кричит: «Шабаш! Шабаш! Хватит!» Но парился крепче всех. Бывало, на каменку нальют воды, создадут столько горячего пара, что мужики выскакивали из бани. А он залезет на верхний полок, так себя веником парит, что делается красный как рак. Выйдет, поваляется в снегу и идет домой по снегу без штанов. В ограде одевался и шел домой в избу. Очень много курил. Не было махорки — выкурил весь мох из пазов в избе. Прожил он до 97 лет. До самой смерти ничем не болел.
Опишу два случая, говорящие о том, как у крестьян ценились деньги, и о том, как дети (уже взрослые) слушались родителей.
Однажды на ужине семья из двенадцать человек сидела за столом. Ели разную пищу, в том числе и картофельницу (вроде пюре, но разведенную водой). Уже наелись ее, а еще осталось много. Выбросить, или пожалеть, или специально испытать силу денег. И говорит отец старшей дочери: «Маша, съешь это большое блюдо картофельницы, десять копеек получишь». Машка подумала: и есть (неохота) не хочу — страшно много, блюдо большущее, а и десять копеек неплохо бы иметь. Все-таки на десять копеек можно кое-что купить для девушки (пажики, гребешки, брошку, ленточки).
Подумала Машка и решила: съем, что будет, не лопну. А десять копеек мои будут. Все глядят, двенадцать человек, что будет Машка делать: съест или нет. Машка поставила перед собой блюдо и начала «возить возами» по полной ложке, все умирают со смеху. Ничего, вот уже ополовинила, кто подбадривает, кто торопит, кто помаленьку велит. Вот уже близок конец… Ничего, не лопнула, заскребла блюдо последней ложкой и десять копеек на стол. Но только как вышла Машка из-за стола! Вероятно, трудно было! А от последнего блюда отказалась, так как было поставлено на стол блюдо с кислым молоком, которое раньше, как обычно, хлебали деревянной ложкой из одного блюда. Вот как дороги были десять копеек!
* * *
Аксенова Агния Георгиевна, 1919 год
А отец за столом разговоров не любил, чуть что, и огромной ложкой в лоб так прилетит, что год помнить будешь. А ели все в одной чашке, ложками деревянными, и попробуй наперед батьки сунься. Мы побогаче были, побогаче и ели: суп, томленный в печи и заправленный кутьей (из ячменя), ржаные пельмени, лапшу домашнюю, картошку в мундире, суп из осердья, шаньги с картошкой, творогом, пироги разные, а если с вечера квашню растворишь — так оладьи; их перед печкой пекли раньше, как и хлеб. Для оладий на столе и сметана, и масло. А масло сбивали не только на маслобойке, но и вручную: в кринке мутовкой сбивали. Масло получится — заглядение. Только вот пошто летом масло желтое получалось, а зимой — белое, не знаю. Топленое масло делали: толокно замешивали с маслом и ставили в печь тушить; хворост раскатывали сочнями и так и запекали.
К вину раньше строго относились. Пили в престольные праздники: Троица — в июне, Сдвиженье — в сентябре, и другие, но в воскресенье, в страду, в сенокос — никогда не пили. В праздники варили пиво общее (складывались солодом, мукой, хмелем). Его варили в корчагах с колосом и солодом, сусло-то получалось тягучее, а пена желтая, хмель положат, так пиво баское получалось, не то что теперь — всех святых видно; брагу варили, настойку делали, а потом два-три дня пировали. Бывает, напьются, подерутся, поругаются, но тут же и помирятся. Молодых на свадьбе никогда вином не поили, только квасом, пьяниц в деревне не уважали. У нас случай был, мужик часто выпивал, вроде Петя его звали, а как напьется, так и жену свою бьет. Той, понятно, надоело, и она решила его проучить. Раз зимой открыла подпол, оно у порога было, застелила его половиками. Когда Петя шел, как всегда пьяный, он упал в подполье. Жена его там два дня продержала, так он взмолился уж: «Выпусти меня отсюда, пальцем не трону». После этого случая он выпивать стал редко, а жену свою не то что не обижал, так лишний раз дохнуть на нее не смел.
Одевались во все самошитое: платья, сарафаны, из овчин шили шубы, тулупы. А пальта я путем не нашивала, только когда поступать в техникум стала, мне из маминого пальто перешили, а так все в шубе-барчатке да казачинке ходила. Летом на ногах лапти носили да бродни, лапти из лыка плели, а бродни из широкой бересты, в теплую погоду — босиком. У нас отец шил сапоги сам, так мы в кожаных ходили, и валенки сам катал. А кто не умел, так, бывало, и в лаптях всю зиму хаживали, пододенут опорок побольше, так и ходят.
Глава 5. Праздничная Русь
«Невеста ревет, если позовут в чужую деревню»
Колчанова Валентина Гавриловна, 1917 год, дер. Соски
Молодыми ходили на вечерке, плясали тамака. Тут с Василием познакомилась, знакомы были не долгое время, с месяц. А потом послали сватов. Пошлют сначала сватуху, придет она — спросит, примут ли жениха. А невесту не спрашивали. Бывало, приказным порядком отдавали. Потом приходят с женихом, ставит невеста чай. Спрашивали, с какого года невеста. Потом назначали, когда записываться поедут, тогда тоже собирали маленько на стол. От записи ездили к жениху житьё смотреть вместе с родителями. Затем приезжают назначенный день росписи, а потом едут расписываться. Перед свадьбой бывает девичник. На него приходят молодежь и своя родня: родители, сестры. На девичник стряпали ватрушечки пресные, угощали. Потом назначают день свадьбы.
