«Наиболее распространенная версия, – пишет Ф.Д. Бобков, – причиной самоубийства Цвигуна явилась ссора с М.А. Сусловым, который не разделял его точку зрения на борьбу с коррупцией, а Цвигун стоял на своем. Понимая, что силы неравны и Суслова ему не одолеть, Цвигун как человек принципиальный не нашел иного выхода, как покончить с собой»[649].
Между тем, пишет Ф. Д. Бобков, «основная причина его поступка заключалась в том, что Цвигун был тяжело болен и в последние месяцы практически не работал: раковая опухоль безжалостно расправлялась с этим могучим человеком. Он долго боролся с недугом, а когда стало совсем невмочь, решил добровольно уйти из жизни»[650].
А вот еще одна версия самоубийства.
«Однажды первого заместителя Андропова, генерала армии Семена Цвигуна, – пишет генерал КГБ Кеворков, – вызвали в ЦК партии и поставили в известность о том, что на уголовном процессе по делу о коррупции в особо крупных размерах, предполагавшем высшую меру наказания в случае вынесения обвинительного приговора, подсудимые дали против него, Цвигуна, показания. По их словам, он, первый заместитель министра госбезопасности, используя свое служебное положение, брал взятки. Прежде чем ответить, Цвигун спросил, знает ли о его вызове в ЦК Брежнев. Получив утвердительный ответ, он попросил сутки на обдумывание. Однако, вернувшись домой, раздумывать не стал и в тот же день застрелился»[651].
Версия о самоубийстве вызывает большие сомнения.
Во-первых, С.К. Цвигун не оставил прощального письма: ни на имя своих родных, ни на имя коллег по ведомству, что не только в первом и втором, но и в третьем случае было бы неизбежно[652].
Во-вторых, по свидетельству бывшего председателя КГБ СССР
В.М. Чебрикова, «после смерти в сейфе Цвигуна нашли деньги и ценности»[653]. Вряд ли бы он оставил их там в случае самоубийства.
В-третьих, 19 января С.К. Цвигун находился в подмосковном санатории вместе с женой Розой Михайловной и вместе с нею решил съездить на дачу в Барвиху, посмотреть, как идет ремонт. Когда они приехали, жена вошла в дом, а Семен Кузьмич остался на улице. Через некоторое время Роза Михайловна вышла из дома и увидела, как навстречу ей бежит шофер. Едва он успел прокричать «У нас несчастье», как какой-то незнакомый мужчина в штатском подошел к Розе Михайловне и предложил ей вернуться в дом, а когда она, почувствовав недоброе, захотела увидеть мужа, ее увели насильно. Затем приехал врач, и мужа увезли на «скорой помощи», но к нему ее в тот день не пустили и о том, что с ним произошло, не сказали. Поэтому она решила, что он упал и ударился виском о крыльцо[654].
Что же произошло в действительности?
«В начале января 1982 года, – вспоминал В.А. Крючков, – выдался день, когда Цвигун почувствовал себя неплохо и вызвал машину для поездки на дачу. По словам водителя, в отличие от прежних дней он вел спокойный, вполне осознанный разговор и, прогуливаясь на даче по дорожке, вдруг проявил интерес к личному оружию водителя, поинтересовался, пользуется ли он им, в каком состоянии содержится пистолет, потому что по уставу, мол, оружие всегда должно быть в полной готовности, а затем попросил показать его. Водитель, ничего не подозревая, передал пистолет в руки Цвигуна, и последний сразу же выстрелил себе в висок. Смерть наступила мгновенно»[655].
О том, что в 16.15 «пациент, гуляя по территории дачи с шофером, выстрелил в висок из пистолета «Макаров», говорится и в том документе, который был введен в оборот P.A. Медведевым[656].
Но, во-первых, если С.К. Цвигун покончил самоубийством, зачем ему, имевшему собственное оружие, понадобился пистолет шофера. Это тем более странно, что С.К. Цвигун не мог не понимать, что, кончая жизнь из чужого оружия, он тем самым бросал тень подозрения на своего охранника. А во-вторых, если он все-таки погиб от выстрела из пистолета шофера, то где гарантия, что он не был убит?
Давно уже привлек к себе внимание и другой факт.
Из книги P.A. Медведева: «21 января во всех центральных газетах появился необычный некролог. Хотя Цвигун был членом ЦК, под его некрологом не было фамилии Брежнева, Кириленко и Суслова. Были подписи Андропова, Горбачева, Устинова и Черненко, а также членов коллегии КГБ»[657].
Вот список подписавшихся в том порядке, как он был опубликован:
«Ю.В. Андропов, М.С. Горбачев, Д.Ф. Устинов, К.У. Черненко, Г.А. Алиев, Б.П. Бугаев, H.A. Щелоков, Г.С. Павлов, Н.И. Савинкин, Г.Е. Агеев, В.И. Алидин, С.Н. Антонов, Ф.Д. Бобков, Г.Ф. Григоренко, H.A. Дужин. Н.П. Емохонов, М.И. Ермаков, В.А. Крючков, В.Я. Лежепеков, ВА Матросов, Д.П. Носырев, В.П. Пирожков, А.Б. Суплатов,
В.В. Федорчук, Г.К. Цинев, В.М. Чебриков»[658].
Из приведенного списка явствует, что некролог подписали только четыре из четырнадцати членов Политбюро.
В связи с этим мною были просмотрены все 37 некрологов, опубликованных на страницах «Правды» за 1980 г. Из них не были подписаны Л.И. Брежневым – 8. Три имели подпись «группа товарищей», под остальными пятью (поэт С.П. Щипачев, поэт П. Бровка, художник С.А. Чуйков, режиссер Б.И. Равенских, первый заместитель министра внутренних дел СССР B.C. Папутин) были подписи других руководителей государства. Из этого списка только
B.C. Папутин занимал такое же место в советское иерархии, как и С.К. Цвигун. Но он тоже умер при странных обстоятельствах (то ли покончил самоубийством, то ли был убит). Поэтому отсутствие фамилии Л.И. Брежнева под некрологом С.К. Цвигуна – это необычный факт.
По некоторым сведениям, приехав на дачу С.К. Цвигуна, Ю.В. Андропов якобы произнес фразу «Этого я им никогда не прощу», из которой вытекало, что С.К. Цвигун был убит. Именно так считали и его близкие [659].
Эту смерть многие связывали «с делами, разворачивавшимися вокруг дочери Генерального секретаря»[660]. Косвенно на это указывают и воспоминания ее двоюродной сестры. «После смерти Цвигуна, – пишет Л.Я. Брежнева, – отец сказал мне о Галине: «Я хоть и дядя родной, но первый проголосовал бы за то, чтобы эту стерву в Бутырки посадили»[661].
Не все ясно и со смертью М.А. Суслова.
В некрологе было сказано, что он умер «после непродолжительной тяжелой болезни»[662]. Р. А. Медведев утверждает, что вечером 18 января у М.А. Суслова возник инсульт и его срочно госпитализировали[663].
Однако, по свидетельству зятя М.А. Суслова Л.Н. Сумарокова, никакого инсульта у Михаила Андреевича не было, и лег он в больницу, несмотря на то, что чувствовал себя нормально, только по настоянию Е.И. Чазова для профилактического обследования[664]. О том, что М. А. Суслов лег на обследование, 25 января 1982 г. от Б.Н. Пономарева узнал А. С. Черняев[665]. Об этом же пишет Е.И. Синицын[666]. Этого факт не отрицает и Е.И. Чазов[667].
Таким образом, сразу же после возвращения из Варшавы в понедельник 18 января Михаил Андреевич лег в ЦКБ в полном здравии. Обследование, по свидетельству Б.Н. Пономарева, показало, что «все в порядке». И вдруг «три дня назад – удар (кровоизлияние). И вот с тех пор – без сознания»[668].
Л.Н. Сумароков тоже пишет, что обследование ничего не обнаружило, и 22 января, в пятницу, М.А. Суслова должны были выписать. Накануне он чувствовал себя хорошо, а вечером ему дали какое-то новое лекарство, после которого он потерял сознание и почти сразу же умер на руках дочери Майи Михайловны, бывшей в этот момент рядом с отцом. Но после этого его отправили не в морг, а в реанимацию и констатировали смерть только 25-го[669].
«Когда днем, – пишет Е.И. Чазов о М.А. Суслове, – мы были у него, он чувствовал себя вполне удовлетворительно. Вечером у него внезапно возникло обширное кровоизлияние в мозг. Мы все, кто собрался у постели Суслова, понимали, что дни его сочтены, учитывая не только обширность поражения, но и область мозга, где произошло кровоизлияние. Так и оказалось. Через три дня Суслова не стало»[670].
Прочитав эти слова можно подумать, что вечером 21 января Е.И. Чазов находился в Москве. Однако позднее Евгений Иванович утверждал: «Горбачев – свидетель того, как меня вытаскивали с Северного Кавказа к Суслову. Мы сидели с ним в Железно воде ке, когда мне позвонили и сказали: «Срочно выезжайте, с Сусловым плохо, чтобы к утру были в Москве»[671].
Как же примирить эти два свидетельства? Если они оба соответствуют действительности, получается, что днем 21-го Е.И. Чазов улетел в Железноводск на отдых, а уже вечером его вызвали обратно.
Вспоминая о смерти М.А. Суслова, его зять Л.Н. Сумароков обращает внимание на следующие странности.
Во-первых, назначая М.А. Суслову новое лекарство, Е.И. Чазов не только не объяснил своему пациенту его необходимость, но и не поставил его об этом в известность. О том, что 21 января ее отцу дали новое лекарство, Майя Михайловна поняла только по внешнему виду таблетки. Но все произошло так быстро, что она не успела отреагировать на это[672].
