Выявление торгашеско-меркантильной подоплеки индульгенций делало честь предреформационным публицистам и критикам. Вместе с тем они как бы ослеплены и сбиты с толку самой неприглядностью «священной торговли». Деньги кажутся им сатанинской силой, рождающейся в миру, а затем подчиняющей себе «божий град». Предреформационные обличения индульгенций проникнуты поэтому тоской по ушедшим в прошлое церковным порядкам и желанием восстановить традиционные сатисфакции и епитимьи. В одних случаях (кёльнские теологи) превозносятся прежние строгие посты и паломничества; в других (Эразм и Рейхлин) — покаянные «дела милосердия». Критики индульгенций еще не улавливают того, что продажа отпущений представляет собой особую — высшую и вместе с тем кризисную — разновидность феодальной эксплуатации мирянина, базирующейся на идее искупительных жертв. Они не видят, что вынесенная на рынок разрешительная грамота — это всего лишь замещение сатисфакций и епитимий, которые, в свою очередь, мыслятся как замещение небесных очистительных наказаний.
Исключительная проницательность Лютера состояла в том, что он разглядел это историческое строение «священного товара». Тема купли-продажи послужила ему лишь поводом для постановки вопроса о природе церковных наказаний вообще — о правомерности средств, с помощью которых папство издавна стяжало свое богатство и мирское могущество. В церкви, продающей индульгенции, Лютер увидел не просто торгаша, но торгующего феодала, вконец исхитрившегося средневекового деспота, который строит храм «на содранной шкуре и на костях».
Непримиримое отношение ко всем разновидностям церковного обогащения подготовлялось его ранней «теологией креста». Уже в 1513–1516 годах Лютер, как мы помним, пришел к мысли, что терпение, а не жертвование определяет достоинство христианина. Из этого следовало, что верующий должен принять любые ниспосланные ему испытания. Но раз так, то и заслуженных мук чистилища, как бы тяжелы они ни были, ему негоже бежать.
В 1517 году Лютер еще далек от того, чтобы объявить самую идею чистилища «папистской выдумкой», изобретенной ради власти над земными наказаниями. Однако реформатор прибегает к не менее решительному моральному аргументу: бояться чистилища и откупаться от очистительных мук неблагочестиво. Чистилище существует, но христианин должен жить так, как если бы его не было, и не допускать никаких отработок небесного наказания на земной церковной ниве.
Лютер ставил под сомнение не просто продажу индульгенций, но отпущения, сатисфакции и епитимьи, вместе взятые. Тезисы звучали как манифест человеческого самоуничижения и вместе с тем содержали в себе дерзкую мысль о неправомерности всех наказаний и поборов, которые церковь налагала и продолжает налагать на христиан от лица оскорбленного бога.
Читатели Тезисов прекрасно расслышали эту мысль. В уме верующего простолюдина, логическая смелость которого значительно превосходила логическую смелость богослова и монаха, возникала цепь решительных антиклерикальных умозаключений.
Если до бога доходит только раскаяние грешников, если он вовсе не требует от человека никаких искуплений и жертв, значит, все, что церковь взыскала с мирян в течение веков, присвоено ею не по божественному праву. Бесчестно приобретены не только деньги, вырученные в последние десятилетия от продажи разрешительных грамот, но и древнейшие имущества церкви: ее земли и ее крепостные. Ведь само папство издавна утверждало, что они образовались за счет искупительных даров и жертвоприношений. Отсюда уже нетрудно было перейти к идее секуляризации церковных имуществ и к отвержению церковно-феодального гнета.
Сам Лютер еще совершенно не был готов не только к отысканию, но и к восприятию подобных выводов. Его пугали известия о реквизировании церковных богатств в Англии. Еще в 1519 году он надеялся, что, попав под всеобщее нравственное осуждение, церковь сама откажется от своих незаконных достояний.
Это нимало не поколебало, однако, основной, уже брошенной в мир лютеровской мысли: богатства церкви нажиты ею не по Писанию. Путь к разрушению экономического базиса клерикального господства был открыт.
* * *
Знаменательно, что в спорах и обсуждениях, которые вызвали в Германии Тезисы Лютера, речь шла уже вовсе не о торговле отпущениями. Об этом явном злоупотреблении теперь как-то и говорить было неловко. Толковали об отношениях папы и бога, о бесстыдстве куриального обогащения, о власти церкви над миром и Рима над Германией.
Виттенбергский теолог оживил самые заветные чаяния, которые различные сословия связывали с церковной проблемой. «Каждое сословие, — писал советский историк А. Э. Штекли в книге «Томас Мюнцер», — находило в тезисах то, что стремилось найти. Светские власти Германии увидели в них подспорье своему заветному замыслу прибрать к рукам бескрайние церковные земли. Разорившиеся рыцари мечтали о восстановлении своего былого могущества — они добьются желаемого, когда император призовет их к походу на Рим. Бюргеры ненавидели поборы папистов и жаждали дешевой церкви». Но что самое удивительное, представители различных сословий, мечтая о разном, полагали одновременно, что стремятся к одному и тому же. Все сходились в нравственно-религиозном отвержении папского Рима; все были уверены в благочестивости своих особых притязаний. Ведь они подтверждались документом, совершенно свободным от какой-либо мирской корысти, — документом, который составил не очередной бойкий памфлетист, стоящий вне церкви, а священник, доктор теологии и член одного из самых строгих монашеских орденов.
Это настроение единства, взаимопонимания и всеми сознаваемой христианской правоты сообщало новую силу немецкой антипапской оппозиции. «Тезисы тюренгенского августинца, — замечал Ф. Энгельс, — оказали воспламеняющее действие, подобное удару молнии в бочку пороха. Многообразные, взаимно перекрещивающиеся стремления рыцарей и бюргеров, крестьян и плебеев, домогавшихся суверенитета князей и низшего духовенства, тайных мистических сект и литературной — ученой и бурлеско-сатирической — оппозиции нашли в этих тезисах общее на первых порах, всеобъемлющее выражение и объединились вокруг них с поразительной быстротой. Этот сложившийся за одну ночь союз всех оппозиционных элементов, как бы недолговечен он ни был, сразу обнаружил всю огромную мощь движения и тем еще больше ускорил его развитие»[31].
Между тем в самом Виттенберге поначалу было тихо. Университетское начальство отказало Лютеру в диспуте. Улеглись и вспыхнувшие было студенческие дебаты о Тезисах. Их общественное воздействие началось не с плаката, вывешенного на дверях виттенбергской Замковой церкви, а с писем, которые доктор Мартинус отослал в другие города Германии.
Эрфуртские корреспонденты заинтересовались Тезисами и, не дожидаясь разрешения Лютера, стали их распечатывать и распространять. В декабре Тезисы появились в Нюрнберге в немецком переводе, а в Базеле — в виде книжицы. К началу 1518 года они были уже известны по всей Германии. То там, то здесь их вывешивали для всеобщего обозрения. Разговоры о Лютере шли в княжеских замках и бюргерских домах, на рынках и в шинках. В поддержку виттенбергского теолога выступил епископ мерсбургский и старый францисканец Флек, известный своими независимыми суждениями. Великий нюрнбергский художник Альбрехт Дюрер в знак восхищения Лютером прислал ему несколько своих гравюр.
Как чувствовал себя доктор Мартинус? Он был совсем не рад этому обрушившемуся на него всегерманскому признанию. Он ведь искал всего лишь спора с учеными коллегами и, несмотря на категоричность, с какой формулировались Тезисы, вовсе не считал их выражением окончательной истины. Он готов был к диспуту, но не к роли народного глашатая. «Я, право же, — вспоминал реформатор впоследствии, — сам еще хорошенько не знал, что такое отпущения, и песня казалась слишком высока для моего голоса». В письме Христиану Шейрлю от 5 марта 1518 года Лютер подчеркивал: «У меня не было желания… довести Тезисы до народа, но лишь до немногих».
Тревога Лютера объяснялась еще и тем, что в описываемый момент Штаупитц находился в Нидерландах, а он, Лютер, выполнял обязанности викария виттенбергского августинского конвента. Ответственность за антипапистское одушевление, которое пробудили Тезисы, ложилась тем самым не только на их автора, но и на временно возглавляемую им виттенбергскую монашескую общину. Монахи были обеспокоены и просили оградить их от незаслуженных подозрений.
В начале 1518 года Лютер подготовил и опубликовал два сочинения. Одно, «Разъяснение к диспуту об отпущениях», было написано на латыни и адресовалось ученой богословской аудитории. Другое, «Разговор об отпущениях и милости», предназначалось для мирян. Это была первая работа Лютера, написанная по-немецки.
