Обе стороны усиленно рыли окопы и обносили передний край колючей проволокой. На окраинах Мадрида развернулась траншейная и подземно-минная война. На пятом месяце боев маневренный период испанской гражданской войны закончился. Оборона уплотнилась и надолго восторжествовала над наступлением. Военные действия стали медлительными, позиционными.
Собственно, ноябрьская борьба в Мадриде в военном отношении закончилась вничью. Но республиканцы ощущали облегчение и радостный подъем, тогда как националисты — разочарование и усталость. После победоносного похода от Гибралтара до Кастилии они потерпели поражение у самых стен города, к которому так стремились. Скрыть это было невозможно. Передача бургосского радио «Последние часы Мадрида» была переименована в «Последние дни Мадрида», а затем и вовсе прекращена. Африканскую армию переименовали в армию Центра.
Творцы побед националистов в предполье Мадрида — бравые воины генерал Ягуэ и подполковник Кастехон не таясь говорили в эти дни иностранным репортерам: «Восстав, мы теперь разбиты… Мы подавлены и не удержимся ни в одной части страны, если красные по-настоящему атакуют нас».
Кастехон говорил такое в госпитале — он водил войска в атаки и теперь лежал с простреленным бедром.
Мануэль Аснар после войны писал о Мадридском сражении:
«Боеспособность врагов выросла в неожиданной степени… Перемены были слишком быстрыми. Потери росли в пропорциях, доселе неведомых. Участники боев вспоминают о них как о цепи кошмаров. Никто не предполагал, что защита города окажется столь упорной и что такой будет сила ответных ударов».
У националистов были веские основания для пессимизма. Осенние потери националистов — около 10 000 раненых и убитых — были намного меньше республиканских (около 40 000 человек). Но в пересчете на каждого военного потери националистов были куда болезненнее и опаснее. Республиканцы лишались необученных и неопытных дружинников — националисты теряли квалифицированные солдатские и офицерские кадры.
Под Мадридом сильно пострадала отборная марокканская кавалерия. Ее наездников вербовали и перевозили в Испанию тысячами, обещая скорую победу, богатую добычу и награды. Вместо этого к декабрю 1936 года две трети марокканцев Африканской армии — отличных наездников и стрелков погибло или выбыло из строя. Уцелевшие арабы были крайне недовольны. Чтобы предотвратить возможный бунт, националистическое командование спешно оборудовало под Мадридом «дома отдыха» и доставило из Африки большую партию арабских проституток. Из остальных соединений националистов сильнее всего пострадали наваррские рекете.
Основательно были потрепаны националистические бронесилы, танки которых качественно уступали республиканским, существенные потери понесла авиация. Проиграв сражение на берегах Мансанареса, националисты утратили военную инициативу.
«В мадридской мясорубке были перемолоты лучшие силы Африканской армии», — позже подводили итоги историки.
Мадридская битва выявила ряд героев. У республиканцев прославились полевые командиры Кампесино (Валентино Гонсалес, в прошлом уголовник, прозванный «испанским Котовским»), Клебер (Манфред Штерн), Листер, Лукач (Матэ Залка), Модесто. Известность получили Миаха и Горев. О способностях «Гориса» не без уважения отзывались в лагере националистов.
У националистов хорошо проявили себя мастера атак и обороны полковник Асенсио (однофамилец республиканского генерала) и подполковник Кастехон, осталась на прежней высоте репутация генерала Ягуэ.
За парадным фасадом Мадридской битвы — «битвы за всех угнетенных, за человеческие права» скрывалась расправа почти с 8000 политзаключенных из столичных тюрем. 7 ноября их вывезли из Мадрида и без суда тайно расстреляли в уединенной местности юго-восточнее города. Правительство опасалось, что заключенные поднимут восстание и захватят город. Очень немногим из них удалось бежать. Руководили операцией 20-летние лидеры «социалистической молодежи» Сантьяго Каррильо и Хосе Касорла. Среди ее вдохновителей были также советские граждане — Кольцов, Берзин и уполномоченный НКВД в Испании Орлов-Фельдбин. Расправу позже списали на «бесконтрольных» анархистов.
Характерной чертой явилось нежелание самих испанцев без суда перебить 8000 безоружных и не приговоренных к смерти сограждан — понадобилась инициатива иностранцев.
Показательна и дальнейшая судьба вдохновителей и руководителей расправы. Кольцов и Берзин вскоре были казнены на родине. Орлов-Фельдбин через два года бежал в США, где под чужим именем прожил почти тридцать лет, опасаясь за свою жизнь. Касорлу в 1939 году расстреляли соотечественники. Карьеру сделал только Каррильо, ему суждено было через четверть века возглавить испанскую компартию.
В эти же дни в тыловом Аликанте судили Хосе Антонио Примо де Риверу. Попытки националистов устроить ему побег были плохо спланированы и провалились в самом начале. Ходили слухи, что каудильо больше заинтересован в мертвом Хосе Антонио. Предложение Примо отправить его в Саламанку с «миссией мира» и с оставлением его родственников в Республике в качестве заложников было отклонено кабинетом Ларго.
Судебное разбирательство было необъективным. Вещественных доказательств поддержки подсудимым мятежа 18 июля суду предъявлено не было. Подсудимому не мешали обстоятельно защищать себя, но из свидетелей на процессе присутствовали только свидетели обвинения. Главный обвинитель мотивировал необходимость казни Примо де Риверы расстрелом националистами попавшего в их руки Ларго Кабальеро-младшего. Доказательством последнего факта служили… газетные заметки.
Полностью идеологизированный процесс завершился, как и предполагалось, смертным приговором. 20 ноября сохранявшего до последнего присутствие духа Примо де Риверу расстреляли. Националисты позже утверждали, что Ларго-младший был к тому времени жив, но его расстреляли в отместку за казнь Примо.
После Мадридской битвы ободренные республиканцы начали готовиться (как и предвидели Ягуэ и Кастехон) к ответному наступлению. К счастью националистов, Республика была пока не в силах полноценно использовать собственный военный потенциал. Республиканцы по-прежнему не имели крепкого тыла. Рубеж 1936 и 1937 годов был временем, когда анархистская «освободительная революция», в зародыше подавленная в рядах националистов, достигла на республиканской территории апогея.
«Этическое совершенствование!», «Нравственные ценности революции!», «Уничтожаем централизаторский дух!», «Боремся за федерализм!», «Наша революция чисто испанского типа и не копирует зарубежные образцы!», — гласили заголовки многих газет Республики в дни жестоких сражений на Центральном фронте и на Севере.
Когда истекали кровью Мадрид и Овьедо, в центре внимания каталонских анархистов стоял вопрос — коллективизировать или муниципализировать городских коров. Когда на фронте дружинники и интербригадовцы, танкисты и летчики порой сутками не выходили из боя, профсоюзники в тылу требовали (и добивались!) большего сокращения рабочей недели, а часть работников ходили в учреждения и на фабрики только раз в неделю — за получкой.
Перешедшие под управление рабочих коллективов промышленные предприятия работали на кого угодно, только не на нужды фронта. 250 заводов и фабрик промышленной Каталонии при их переводе на военный лад были способны производить в необходимом количестве обмундирование, легкое и тяжелое вооружение и боеприпасы. Но они под руководством комитетов НКТ продолжали выпускать исключительно товары массового спроса — кровати, металлическую мебель, утюги и др., которые легче и прибыльнее было сбывать. В лучшем случае крупные современные заводы вместо тяжелого вооружения производили холодное оружие, револьверы и гранаты. Фронт к весне 1937 года получал не более 2000 артиллерийских снарядов в день, при том что потребности были в 15 раз больше. Экипажу республиканского орудия разрешалось поэтому выпускать в день не более десяти снарядов.
В коллективизированной республиканской промышленности утвердился расточительный и одновременно хищный «профсоюзный капитализм», который его приверженцы именовали «новой экономикой». Каждая фабрика работала теперь на свой страх и риск. Рабочую неделю урезали до 36 часов. Многочисленные политические митинги проходили в рабочее время. Массовыми явлениями стали самовольный уход с рабочего места, прогулы.
Печать — от умеренно республиканской до анархистской — была наводнена сообщениями: «Непроизводительные расходы стали больше, чем до июля, а производительность упала… Расплодилось множество паразитирующих бюрократов… слишком много контрольных комитетов. Профсоюзные уполномоченные слишком много разъезжают и гуляют… Теперь вместо одного буржуа имеются 7 или 8…» Часть подобных горьких выводов принадлежала министрам-анархистам — творцам «новой экономики».
