стала буквально штурмовать своего брата и при встрече с ним в Мюнхене пала на колени, со слезами на глазах заклиная его снова взяться за дело о еврейских книгах. Пфеферкорн своими доносами также надоедал императору во время его пребывания в Баварии. Максимилиан был в затруднительном положении. С одной стороны он не мог отказать своей любимой сестре в её столь искреннем желании, но с другой стороны он не очень был восхищен лживыми выдумками Пфеферкорна против евреев. Он нашел, однако, средство оказаться справедливым для обеих сторон. Он издал новый мандат, четвертый в этом деле (6 июля 1510), на имя архиепископа Уриела о возобновлении этого дела, но в другом виде. Он хотел сначала удостовериться, хорошо ли, похвально ли и действительно ли полезно для христианства сжечь талмудические книги, как это столь упорно утверждал Пфеферкорн. Вопрос не должен был приниматься доказанным, но сначала должен был быть основательно изучен. На обязанности архиепископа майнцского лежало собрать отзывы об этом от перечисленных немецких университетов и от поименованных лиц, Рейхлина, Виктора из Карбена и Гохстратена, которым император велел отправить специальные предложения в официальной форме. Заключение или заключения о ценности еврейской литературы должны были быть ему переданы Пфеферкорном, как зачинщиком дела. Евреи имели основание со страхом ожидать исхода отзывов. От этого зависели их горе и радость.
ГЛАВА IV. Спор из-за Талмуда, шиболет гуманистов и мракобесов (продолжение)
Это был счастливый случай для евреев, что к честному, любившему правду и фанатически восхищенному еврейской и кабалистической литературой Рейхлину обратились за мнением о допустимости или негодности еврейской литературы. Предложившие его кельнские доминиканцы сами этим расстроили свое предприятие и в дальнейшем сделали его врагом своих злобных стремлений.
Как только к Рейхлину прибыло предложение от императора, он тотчас принялся за составление ответа на вопрос: «Хорошо ли, похвально ли и полезно ли христианской вере сжечь еврейские сочинения (под чем подразумевался именно Талмуд)?» Он закончил свой отзыв меньше, чем в два месяца (от 12 августа до 6 октября 1510). Его при говор был необыкновенно благоприятен для обвиненных книг, и он не пожалел при этом сильных ударов для бессовестных подстрекателей. Возлюбленная его сердца еврейская литература, имела быть обвиненной, и он не будет защищать ее всеми своими силами? Отзыв Рейхлина, правда, очень педантичен и написан в тяжеловесном стиле тогдашних юридических заключений, но составлен не без искусства. Исходя из правильной точки зрения, что при ответе на этот вопрос нельзя рассматривать еврейские книги все вместе, как однородную литературу, а, наоборот, в ней (за исключением Библии) нужно различать шесть различных отделов, он говорит: в первом отделе, отделе поэзии, басен (Merlin), сатиры, существуют пасквили на христианство, из которых ему все-таки известны лишь два, именно антихристианское сочинение Липмана и «История рождения Иешуи Назарея», запрещенные, однако, по уверению евреев, для чтения даже среди них и уничтоженные: против таких пасквилей, если таковые еще нашлись бы, должно и нужно выступать со всей строгостью и прямо сжигать их; зато отдел толковательных книг или библейских комментариев, именно р. Соломона (Раши), Ибн-Эзры, Кимхидов, Моисея Герунди) и Леви бен-Герсон, очень далеких от того, чтоб быть вредными христианству, является скорее необходимым для христианской теологии; все лучшее, что было написано учеными христианами о толковании Ветхого завета, взято у евреев, как» источника, откуда текут истинная правда и понимание Св. писания; если исключим из обширных сочинений лучшего христианского толкователя, Николая де-Лира, те места, которые он заимствовал у Раши, то все, что он прибавил из собственной головы, можно собрать на немногих страницах; также стыдно, что многие доктора христианской теологии из-за незнания еврейского и греческого языков неверно толкуют Писание; некоторые христианские теологи могут, правда, сказать: «мы хотим довольствоваться нашими комментариями, не нужны нам евреи»; таким можно было бы ответить: «кто должен довольствоваться, у того не очень много есть, подобно тому, который хотел бы довольствоваться зимой тонкими брюками»; отдела проповедей, песнопений, молитвенников и подобных книг нельзя отнять у евреев согласно императорскому и духовному праву, которое желает оставить неприкосновенным их синагоги, церемонии, обряды, привычки, нравы и благочестие; отдел еврейских сочинений о философии, естественных науках и свободных искусствах ни в чем не отличается от подобных, которые написаны на греческом, латинском или немецком языках; если их содержание вредно, то пусть их устранят. Что же касается самого Талмуда, против которого направлено главное обвинение, то Рейхлин, сознавшись, что он ничего, ровно ничего не понимает в нем, заявляет: и многие другие ученые христиане не больше его понимали в Талмуде, о котором судили лишь по тем обвинениям, которые противники его, Раймунд Мартин, Павел Бургосский, Альфонс де-Спина, Петр Шварц и, в новейшее время, Пфеферкорн, выставили против него; впрочем, имеются и такие, которые не понимают в Талмуде ни слова и все же осуждают его; ведь, например, никто не станет писать против математики, ничего не понимая в ней; пускаться в рукопашную вместо того, чтобы опровергать нападения евреев на христианство, такого рода аргумент достоин лишь поклонника Бахуса, поэтому он такого мнения, что Талмуд не должен быть предан сожжению, если бы даже верно было, что в нем, между прочим, содержатся оскорбительные выражения об основателях христианства; «если бы Талмуд заслуживал такого осуждения, как это утверждают, то предки наши, относившиеся в течение многих столетий к христианству гораздо серьезнее, чем мы в наше время давно уже сожгли бы его; крещеные евреи, Петр Шварц и Пфеферкорн? единственные, которые настаивают на этом сожжении, руководствуются быть может, личными соображениями».
Из утомительно длинных разъяснений Рейхлина видно, что он неукоснительно старается удалить от Талмуда зажженный факел. Но приводимые им для этого доводы не особенно основательны и, так как они, кроме того, излагаются с юридической точки зрения, то они отличаются большою замысловатостью и крючкотворством. Его мнение делает честь его сердцу, но не его голове и юридическим познаниям. Кого, напр., могут убедить следующие доводы: если Талмуд плох, то тем более следует его сохранять, чтобы он мог служить христианским теологам в качестве мишени, куда будут направляться их удары при упражнениях в диспутах; если мы сожжем Талмуд, то евреи будут хвастать, что христиане боялись за свою религию подобно тому, как если бы герцог, желая сражаться с рыцарем, предварительно утащил у противника нож; евреи тогда только и уцепятся за Талмуд, ибо все запрещенное сладко; христианам, быть может, понадобится во время соборов Талмуд в качестве документа, и тогда не будет ни одного экземпляра; если христиане не в состоянии будут
