Это было слишком. Глубоко разочарованный и опечаленный Бернар понурил голову и несколько приподнял руки, как бы желая покончить борьбу; потом он уронил их на колени с видом покоренного.
Увидя кажущееся отчаяние Бернара, Элеонора ощутила порочное чувство победы, то чувство, которое возмещает школьников за их невообразимые усилия досадить своему учителю, когда наконец им удавалось его оскорбить. В сущности это был пустяк, ребяческое желание раздражить и раздразнить монаха, так как прежде всего она была молода и весела, а окружавшие обязывали ее снова приняться за веселье.
- Не следует относиться серьезно ко всему, что я говорю,- заметила она внезапно со смехом, оскорбившим нервы монаха.
Он отвернулся, как будто ему было неприятно видеть лицо Элеоноры.
- Вышучивайте жизнь,- сказал он,- если хотите, вышучивайте смерть, если вы достаточно храбры, но, по крайней мере, будьте серьезны в этом великом деле. Если вы решились следовать за королем с вашими дамами, тогда отправляйтесь с намерением делать добро, перевязывать раны сражающихся, ухаживать за больными, подкреплять слабых и подстрекать трусов вашим присутствием.
- А почему же не сражаться? - спросила королева, и в ее глазах вспыхнуло пламя нового волнения.- Разве вы думаете, что я не могу вынести тяжести кольчуги или ездить верхом, управлять мечом, как многие двадцатилетние оруженосцы, которые бросаются сражаться в самую жаркую схватку? Если я и мои придворные дамы можем переносить усталость так же хорошо, как самый слабый мужчина в армии короля, рисковать нашей жизнью так же храбро и даже, может быть, отбивать атаку и наступать ради освобождения гроба Господня,- разве наши души не извлекут ничего доброго, потому что мы женщины?
Пока она говорила, ее локоть лежал на столе, а маленькая сильная ручка энергично жестикулировала, прикасаясь к рукаву монаха. Воинственная кровь старого герцога текла в жилах королевы, и ее голос раздавался, как труба сражения.
Бернар поднял голову и сказал:
- Если бы вы были всегда тем, какая вы в данный момент, и если бы в вашей свите была тысяча таких женщин, королю не требовалась бы другая армия, так как одна вы могли бы встретиться лицом к лицу с сельджуками.
- Как вы думаете,- ответила королева,- что если бы мне пришлось встретиться с ними, то моя храбрость растаяла бы в слезах, по-женски, подобно льду от горячего пара.
Она улыбнулась на этот раз нежно, так как была довольна словами монаха.
- Вам нечего бояться,- продолжала она, прежде чем он успел ответить,мы будем вести себя не хуже мужчин, и есть пожилые мужчины, которые струсят скорее нас. Но если бы с нами был предводитель воинов, то я не боялась бы. Они сражались бы за короля и проливали бы кровь за Элеонору Гиеньскую, но перенесли бы десять смертей по приказанию...
Она остановилась и устремила глаза на Бернара.
- По чьему? - спросил он, ничего не подозревая.
- Бернара из Клэрво.
Последовало короткое молчание. Затем ясным голосом, раздавшимся издали, как бы во сне, аббат повторил свое собственное имя.
- Бернар из Клэрво... предводитель воинов?.. солдат?.. генерал?..
Он остановился, как бы советуясь с собой.
- Государыня,- сказал он наконец,- я ни генерал, ни солдат. Я монах и духовный человек, как Петр Отшельник, но совсем не такой, каким он был в подобном деле... Я знаю границы моих сил. Я могу воодушевить людей, сражаться за великое дело, но я не могу вести их на смерть и погибель, как это делал Петр. Есть особые люди на подобную роль, воспитанные, чтобы управлять мечом, я не умею управлять пером...
- Я не требую,- возразила королева,- чтобы вы руководили отчаянной атакой, ни чтобы вы оставались сидеть в вашей палатке, изучая план истребления укрепленных городов. Вы можете быть иначе нашим предводителем, так как тот, который руководит душами, приказывает телу и живет в сердцах. Вот почему я умоляю вас идти с нами и помочь нам, так как в некоторых случаях меч стоить менее, чем сто слов, тогда как есть люди, простое слово которых заставляет всех, как одного, вынуть сразу сто мечей.
- Нет, государыня,- ответил аббат, и его тонкие губы сжимались после каждого слова с выражением непоколебимой решимости,- я не пойду с вами. Прежде всего я не способен быть предводителем армии, а затем потому, что я могу лучше употребить остаток моей жизни здесь, чем следуя за вами в лагерях. Наконец, я хотел бы, чтобы эта славная война велась медленно, серьезно, а не лихорадочно, с безумным фанатизмом, ни тем более легко, как удовольствие и забава, еще менее с эгоизмом и в надежде на выигрыш! Мои слова ни глубоки, ни учены, ни подобраны, я говорю, как мысли являются в моей голове. Но, благодаря небу, то, что я говорю, побуждает людей действовать скорее, чем они думали бы. Однако, не хорошо, чтобы они были очень взволнованы и возбуждены в продолжение долгой войны, из опасения, чтобы их пыл не погас, как искра, и силы их не упали сразу. Вам нужны не проповедник, а полководец, не слова, а действия. Вы отправляетесь, чтобы создать материал для истории, а не выслушивать проповеди.
- Тем не менее,- сказала королева,- вам следует отправиться с нами, так как, храбрость, которую вы вызвали, ослабеет в массе крестоносцев, наши действия будут слабы без энергии. Надо, чтобы вы отправились с нами.
- Я не могу,- ответил Бернар.
- Вы не можете? - спросила Элеонора.- Я повторяю вам, что это необходимо.
- Нет, государыня, нет.
Долго они оставались в молчании лицом к лицу: королева самонадеянная, дрожащая, решившаяся заставить его подчиниться своей воле; Бернар не менее упорный в своем решении, со всем пылом убеждения, какое он вносил во все вопросы суждения или политики.
- В случае несогласия кто нас примирит? - снова заговорила королева.Если люди потеряют веру в дело, которое они хотят отстаивать, и сделаются алчными до дурных дел, могущих встретиться на пути, кто их исправит?
Аббат понурил голову с печальным видом и избегал встречаться глазами с королевой, так как чувствовал, что она права.
- Когда армия потеряла веру,- сказал он,- она уже побеждена. Когда Атлант наклонился, чтоб поднять золотые яблоки, то он погиб.
- Когда любовь умирает,- возразила королева, как бы комментируя,презрение и ненависть занимают ее место.
- Подобная любовь исходит из ада,- сказал Бернар, внезапно взглянув ей в лицо, так что она покраснела.
- Но,- возразила она с ненавистью,- это любовь мужа и жены.
Святой человек взглянул на нее еще пристальнее и печальнее, так как знал, что она хочет этим сказать, и предвидел конец.
- Люцифер возмущается против закона,- сказал он.
- Меня это не удивляет,- возразила королева с жестким смехом.- Он возмутился против брака. Любовь - настоящая вера... брак же - только догмат.
Она опять засмеялась.
Бернар почувствовал легкую дрожь, как будто он ощутил настоящую боль. Он знал Элеонору совсем ребенком и, однако, никогда не мог привыкнуть к ее грубым выражениям. Это был человек, легче оскорблявшийся в своей эстетической впечатлительности, чем обижавшийся на злобу мира, который он хорошо знал. Для него Бог был не только велик, но и прекрасен. Природа, как утверждали некоторые богословы, была жестока, дурна, ненавистна, но она никогда не была, по его мнению, груба и гнусна, и ее красота трогала Бернара против его воли. Как в его глазах женщина могла быть виновна, и ее грехи могли бы казаться ужасными, но все-таки она была женщина, создание хрупкое, изящное и нежное, даже в своей злобе. Но женщина, которая может говорить с такой горечью и грубостью о своем браке, поразила его, как очень дурное и горестное зрелище, как грубый, фальшивый звук, причинявший боль каждому нервному фибру тела.
- Государыня,- сказал он тихим голосом, спокойно и холодно,- я не думаю, чтобы вы были в состоянии искупления, которое позволило бы вам нести крест для вашего блага.
Элеонора подняла голову и посмотрела на него свысока, прищурив веки в то время, как ее глаза сделались жестки и проницательны.
- Вы не мой исповедник,- возразила она.- Ведь вы не знаете, может быть, мне было предложено отправиться на поклонение в Святую Землю. Это - общее покаяние.
И в третий раз она принялась смеяться.
- Общее покаяние! - воскликнул с огорчением монах.- Вот до чего дошли в нынешнее время. Человек убивает соседа во время ссоры и отправляется в Иерусалим очищаться от пролитой крови, как будто взял рецепт от врача для исцеления от ничтожной болезни. Поклонение святым местам - врачебное средство, молитва - лекарство. Повторять часто акт сокрушения или перебрать четки двенадцать раз в полдень - лекарство для больной души.
- Так что же? - спросила она.
- Что же? - ответил Бернар.- В крестовом походе нет веры.
- Вот чего я опасаюсь,- ответила Элеонора.- Вот почему я прошу вас отправиться с нами. Вот отчего король неспособен руководить людьми без вас. А вы все-таки не хотите идти.
