Но, так или иначе, от министра иностранных дел Ламздорфа и от Витте прикрыться ладошкой не получалось, а те встали на дыбы: договор-де неприемлем и разрушает всю систему внешних отношений империи.
Насколько эта система отвечает русским интересам, не обсуждалось. Правда, Витте, возвращаясь из Америки после мирных переговоров с Японией, был принят кайзером и, как мы увидим, «с сочувствием» отнёсся к идеям венценосного собеседника о желательности союза трёх континентальных держав.
Да ведь если внимательно читать Бьоркский договор, то видно, что он отнюдь не программировал войну. Скорее наоборот, он Европу от европейской войны страховал.
Статья первая гласила: «В случае если одна из двух империй подвергнется нападению со стороны одной из европейских держав, союзница её придёт ей на помощь в Европе всеми своими сухопутными и морскими силами».
Что это значило?
Если Германия нападала на Францию, Россия могла быть в стороне, но если Франция нападала на Германию, Россия обязана была прийти Германии на помощь. Ну и что? Конечно, Россия была связана соглашением с Францией, но ведь в этом соглашении не было записано (хотя и подразумевалось) обязательство России поддержать агрессию Франции против Германии. То есть дух и буква Бьорке скорее программировали европейский мир, что было, вообще-то, обстоятельством только похвальным.
Далее, статья третья определяла, что договор вступает в силу «тотчас после заключения мира между Россией и Японией», а статья четвёртая предусматривала, что «Император всероссийский после вступления в силу этого договора предпримет необходимые шаги к тому, чтобы ознакомить Францию с этим договором и побудить её присоединиться к нему в качестве союзницы».
Как видим, договор заключался, по сути, не за спиной Франции.
«СКУЧНО жить на этом свете, господа!» – сетовал Гоголь. Казалось бы, много воды утекло в финляндских шхерах мимо острова Бьорке, упокоились – с миром и не очень-то – все, причастные к Бьоркской затее. А 12 мая 1951 года в печать был подписан 6-й том второго издания Большой Советской Энциклопедии. И там, на странице 441, чёрным по белому было напечатано: «Статья 4 обязывала Россию не сообщать Франции о договоре до его вступления в силу, и только после вступления договора в силу Россия имела право (?! – С. К.) предоставить Франции соответствующую информацию, с тем чтобы побудить её присоединиться в качестве союзницы».
Уж не знаю зачем, но энциклопедическое издание злостно перевирало эту давнюю и давно вроде бы сданную в архив историю. Ведь статья 4 не «обязывала Россию не сообщать» ничего французам до вступления договора в силу, а всего лишь определяла тот срок, после которого Россия не просто «имела право» информировать Францию, а обязана была её известить.
Различие всё же существенное…
Тем не менее Ламздорф, а позже и Витте от договора пришли, по словам Тарле, в ужас.
Не думаю, читатель, что в двойной игре надо подозревать Ламздорфа. В письме послу в Париже Нелидову он горько жаловался одновременно и на бьоркскую «передрягу», и на «странные авантюры последних двух лет». Старый дипломат считал, что России лучше бы не связываться вообще ни с кем. Оно бы и верно, однако на деле приходилось выбирать из двух вариантов.
Обойтись без тесных связей с одной из крупных европейских держав России было нельзя никак: очень уж мы отстали в экономическом и технологическом развитии, и выбираться из этой невесёлой реальности в более весёлую надо было при помощи более развитого и хотя бы минимально лояльного к России партнёра.
Англия здесь отпадала сразу. А по сравнению с Францией Германия была несомненно лучшим выбором. Ламздорф плохо (точнее – никак) не ориентировался в проблемах технического прогресса и таком прочем. Поэтому он и плохо сознавал неизбежность выбора союзника. Однако в закулисных антирусских махинациях Ламздорфа не заподозришь.
А как там с Витте?
До 5 сентября 1905 года он был в Америке, ведя переговоры с японцами. Потом вернулся в Европу, где несколько раз встречался в Париже с финансистом Нейцлиным и ещё с одним занятным финансистом – шестидесятитрёхлетним Морисом Рувье. Скончавшийся в 1911 году Рувье был не просто банкиром, но и политиком: министр финансов в 1889–1892 и в 1902–1905 годах, премьер-министр в 1887 и 1905–1906 годах. Перерыв в его политической деятельности в конце XIX века был вынужденным: Рувье был замешан в мошенничестве Панамской компании по строительству канала между Атлантическим и Тихим океанами (знаменитая «панама»). Однако в начале XX века, в эпоху подготовки намного более масштабных мошенничеств, Рувье вновь кому-то понадобился и был выведен из резерва в действующие политики (точнее – политиканы).
Виттевские доверительные с Рувье парижские «амуры» доверия к Сергею Юльевичу не прибавляют, особенно если принять в расчёт то, что и в Америке он беседовал не только с японцами в американском Портсмуте и не только с активистками женского общества охраны памятников старины…
Чего-чего, а влиятельных интернациональных мошенников в Новом свете было, пожалуй, побольше, чем в Старом! И всё, что мы знаем (или всё, что мы не знаем) о пребывании Витте в Америке, даёт основания думать, что за океаном будущий граф подозрительных контактов не избегал. Можно предположить, что и сроки Бьоркского свидания были закулисно согласованы со сроками возвращения Витте в Европу и лишь немного разнесены по времени для маскировки.
Основания для такого предположения имеются… Вот какой была последовательность событий. Бьоркский договор подписан, и его третья статья прямо увязывает начало вступления договора в силу с миром с Японией, то есть, по сути, с возвращением Витте.
До этого возвращения выдержана приличная пауза, в течение которой и Николай, и Вильгельм пребывают в уверенности, что всё будет более-менее в порядке. Ламздорф – фигура не влиятельная, а Витте в своё время высказывался за континентальный союз (хотя делами, а не словами, подрывал его основу – германо-российские отношения).
Наконец Витте сходит на берег с океанского парохода. Увидеться с ним желают и английский король Эдуард VII, и кайзер. Однако Николай бьет Витте в Париж депешу с прямым повелением заехать по пути домой именно к императору Вильгельму.
10 сентября Витте – без пяти минут граф Сахалинский (остряки переделали этот титул в «Полусахалинский», ибо Россия лишилась половины Сахалина) – уже в Берлине и встречается с канцлером Бюловым. Тон бесед таков, что Бюлов уверен в успехе Бьоркского договора.
Затем Витте – гость в охотничьем замке кайзера «Гросс Роминтен». Впечатления Вильгельма в телеграмме Бюлову: «Встреча превзошла все ожидания. Витте был чрезвычайно откровенен и искренен».
В Роминтене Витте впервые познакомился с текстом Бьоркского договора, тут же прослезился и «от волнения и восхищения не мог произнести ни слова». Потом всё же воскликнул: «Хвала господу! Благодарение господу! Наконец-то мы избавились от отвратительного кошмара, который нас окружал»…
Слова эти дошли до нас, правда, в редакции кайзера, так что сей царственный «репортёр» мог немного эмоций и подбавить. Однако то, что Витте встретил Бьорке на ура, лучше записок кайзера доказывают факты: уехал Витте из Роминтена вдрызг обласканным. Он увозил высший германский орден Красного орла (орден Чёрного орла кайзер пожаловал ему в 1897 году) и портрет хозяина замка с собственноручным его автографом: «Портсмут – Бьорке – Роминтен».
Нешуточное дельце: Вильгельм лично проводил на вокзал подданного своего кузена!
Кайзер в Роминтене был уверен, что Витте – его единомышленник, и увлечённо обсуждал с ним международные задачи России и Германии. Витте поддакивал. А почему бы и не повалять ему в Германии ваньку? Основное-то дело ждало Сергея Юльевича в Петербурге.
Он появляется там, наговорившийся с Рувье (и не с ним одним) всерьёз и с кайзером – лицедействуя. И тут всё поворачивается иначе: из энтузиаста бьоркских договоренностей Витте становится их уничтожителем.
Но опять-таки, как всё это было обставлено! В изложении самого Витте его «переубедил» Ламздорф. Что ж, может тот его и убеждал искренне. Но вот «сопротивлялся» ему Витте явно лицемеря, для того чтобы создать впечатление «изменения своей позиции» под «весомостью» объективной-де реальности и ранее-де «принятых Россией обязательств».
Витте разыграл незамысловатый (для методичного Ламздорфа иного и не требовалось) фарс и при встрече с министром иностранных дел сделал вид, что незнаком с условиями соглашения в Бьорке. Тут нам не надо ничего домысливать, сцену описал сам Витте. Ламздорф протянул Витте текст:
– Прочтите, что за «прелесть»!
Витте взял отлично знакомую ему бумагу, выдержал паузу и «взорвался» в «благородном негодовании»:
