И кроме того, между ними весьма скоро выявилось противоречие интересов. Англия была удовлетворена результатами Версальского договора. Германский флот был перемещён в Англию уже по условиям перемирия, новый большой военно-морской флот был запрещён по условиями Версальского договора, колонии оставались отобранными у Германии и были разделены между английскими доминионами, частью переданы и самой Англии. Англия достигла своих военных целей.
Но Франция — и это очень важно — не достигла своих военных целей. Франция со своими тогда сорока миллионами населения после выстоянной лишь с чрезвычайными кровавыми жертвами войны чувствовала себя впредь в конфронтации с Германией с семьюдесятью миллионами населения, которая оставалась неразделенной, не расчлененной. И она со временем, когда восстановит свои силы, и когда сможет освободиться от бремени Версальского договора, снова станет превосходящей силой.
Поэтому Франция, как и Германия, после 1919 года была реваншистской державой. Версальский договор не удовлетворил её, и она должна была в силу своих жизненных интересов пытаться пересматривать его результаты в свою пользу за счёт Германии. Равным образом Германия с самого начала решилась добиваться пересмотра Версальского договора и прежде всего избавиться от обоих больших обременений, которые лежали на её пути к возрождению силы рейха: разоружения и выплат по репарациям.
При этом в Германии при всеобщем согласии о том, что договор в глубине души не может быть принят, что он должен будет быть пересмотрен, приоритеты пересмотра были с самого начала ограничены. Следует ли прежде пытаться обойти условия разоружения и снова становиться военной силой, или же следует сначала пробовать избавиться от репараций, чтобы возродить германскую экономику и на этом пути снова стать державой?
Первое было политикой рейхсвера и в особенности тогдашнего главнокомандующего генерала фон Зеекта. Вначале она победила. Зеект добивался тайного перевооружения, которое по сути дела, что было совершенно очевидно, могло быть достигнуто лишь совместно с Россией. Уже очень рано, в начале двадцатых годов, сформировалось тайное военное сотрудничество между рейхсвером и Красной Армией. Советский Союз предоставлял рейхсверу в России в распоряжение полигоны, на которых он мог тренироваться с запрещенными по Версальскому договору видами вооружений: танками, военно-воздушными силами и боевыми химическими веществами. Взамен рейхсвер предоставлял находившейся ещё в состоянии строительства Красной Армии обучение и посвящение в методику германского Генерального штаба. Германский военный атташе в Советском Союзе генерал Кёстринг после особенно блестяще проведенных советских военных маневров сообщал: «Мы можем быть довольны этой похвалой. Ведь руководители и начальники — это наши ученики».
В добавление к этому уже очень рано казалось появился еще и другой шанс для военного сотрудничества с Советской Россией. В 1920 году в ответ на польское нападение началась война между Польшей и Россией, которая сначала проходила благоприятно для России; русские продвинулись до Варшавы. Зеект тогда уже раздумывал о том, что немцы, если русские победят, со своей стороны нападут на Польшу и вместе с Россией снова её поделят, что по меньшей мере возвратит немцам всё потерянное ими по Версальскому договору.
Правда, из этого ничего не вышло, поскольку польско-русская война в конце концов закончилась в пользу поляков. Русские не захватили никаких польских территорий, а наоборот — Польша аннексировала весьма значительные белорусские и украинские области и оставалась в них до 1939 года. Однако и такое развитие событий было для Германии благоприятным. Оно укрепило многолетнюю вражду между Польшей и Россией, что давало курсу Зеекта в руководстве рейхсвера долговременный повод стремиться к германо-русскому союзу и к германо-русской войне против Польши когда-либо в будущем. На время рейхсвер при этом даже получил союзников в официальной германской внешней политике, которая сама по себе шла другими путями. Так дело дошло до первой послевоенной сенсации, а именно до договора 1922 года в Рапалло между Германским Рейхом и Советским Союзом. Он возник неожиданно посреди международной экономической конференции в Генуе и вызвал на Западе глубокое недоверие по отношению к Германии, так называемый «комплекс Рапалло», который до конца не изжит и до сих пор.
По своему внешнему содержанию этот договор был совершенно скромным и благоразумным мирным договором между Германией и Советским Союзом. Ведь «Брестский мир», договор, заключенный в Брест-Литовске, вследствие Версальского мирного договора стал несостоятельным, и новая Германия и новая Россия теперь решили установить официальные дипломатические отношения — которых тогда ещё не было между западными державами и Советским Союзом — а также торговые отношения при взаимном режиме наибольшего благоприятствования, и в целом восстановить нормальные межгосударственные отношения. Против этого мало что можно было бы возразить. Но естественно, за этим скрывалось большее.
Потому что после Рапалло до того слабо проводившееся германо-русское военное сотрудничество укрепилось до постоянного, что сохранялось вплоть до 1933 года. Мысль о совместном ведении когда-либо в будущем войны против Польши оставалась жить в умах военных руководителей обеих стран. Так что германо-русским сотрудничеством до определенной степени уже была воплощена в жизнь приоритетная задача рейхсвера: обход военных ограничений Версальского договора.
В германском министерстве иностранных дел и в общей политике Германии однако был выставлен другой приоритет: не ремилитаризация должна стоять во главе германских целей, а прежде всего попытка освободиться от бремени репараций и тем самым дать экономике Германии шанс возрождения. Для этой цели германской политике пришлось пойти на социальную катастрофу, что разрушительно подействовало на внутриполитическое настроение в Германии, а именно — длительная инфляция, которая в годы с 1919 до 1922 бежала рысью, а в 1923 году превратилась в галопирующую.
Уже до гротескной ситуации 1923 года, к которой я вскоре вернусь, в годы с 1919 по 1922 произошло полное обесценивание всех германских капиталов. В конце войны курс немецкой марки был еще в разумном отношении к доллару — примерно 1:10. В 1922 году один доллар стоил уже более 20 000 марок, что означало полную потерю всех германских капиталов. Произошло чудовищное перераспределение германских капиталов в убыток для владельцев денежных вкладов и наличных денег и в пользу владельцев реальных ценностей — что впрочем имело и экономические преимущества в тот момент.
Потому что с 1919 до 1923 года в Германии была полная занятость, правда при уменьшающихся реальных заработках. Германская промышленность смогла за счёт владельцев денежных вкладов избежать массовой безработицы, которая в других странах проистекла из массовой демобилизации. Она экспортировала — разумеется, при постоянно снижающихся ценах — огромное количество товаров и оставалась на плаву.
Так что от инфляции в Германии пострадали прежде всего не столько рабочие, а откладывавший деньги средний класс. Он был практически лишен собственности. Это создало чудовищное ожесточение. Стефан Цвейг описал позже, что ничто не подготовило германскую буржуазию к принятию Гитлера так, как это сделала инфляция с 1919 по 1923 годы.
Так что ожесточение граждан не было вовсе неоправданным. Потому что правительство рейха не только бездействовало в отношении инфляции, но оно тем самым даже преследовало важную цель. Вследствие того, что у Германии больше не было международно признанной валюты, в которой она могла бы платить, правительство пыталось освободиться от бремени репараций.
Здесь германский ревизионизм встречался с французским. Немцы позволяли скакать инфляции, чтобы сделать себя неплатёжеспособными и тем самым уйти от репараций. Французы пытались невыполнение германских обязательств по репарациям использовать для того, чтобы пересмотреть Версальский договор территориально в свою пользу. Своей кульминации эти обоюдные устремления пересмотра Версальского договора достигли в так называемом Рурском конфликте 1923 года.
Франция уже в предшествующие годы объявляла определенные санкции в ответ на нарушения выполнения Германией репарационных платежей. Так в связи с этим кроме областей по левому берегу Рейна были оккупированы и города на правом берегу. Однако в 1923 Франция окончательно решилась на новый большой удар: она оккупировала Рурскую область, которая тогда была наиважнейшей и незаменимой для промышленности Германии. Теперь Франция пыталась военными средствами отделить эту область от Германии как экономически, так и политически.
