«Сегодня уже вполне понятно, что в этническом плане население Древней Руси нельзя представить как «единую древнерусскую народность». Оно довольно четко делилось на несколько этнических групп — с различной внешностью, языком, материальной и духовной культурой. Вопреки всей воображаемой близости, они отличались системами метрологии [мер и весов] и словообразования, диалектными особенностями языка и любимыми видами украшений, традициями и обрядами. Не менее сложно на формально-логическом уровне пояснить, как события, которые происходили в IX–XVII вв. в Киеве и Чернигове, Владимире Волынском и Переяславле Южном, Минске и Берестове, могли касаться истории России, которая разворачивалась преимущественно на периферии и далеко за пределами той Руси (аж до Дикого Поля, Заполярья, Урала, Сибири и Дальнего Востока).
Однако российские историки с нерушимой уверенностью начинают отсчет времени существования нашего государства именно от этого мгновения и от этих территорий. При этом чаще всего основываются на убеждении, что и та земля, и наша — в принципе — Русская земля. (с. 105)
Для нас же, украинской публики, достаточно наличия некоторых «сомнений» в оценках людей, которые изучают Древнюю Русь гораздо дольше и профессиональнее, чем автор данной научно-популярной книжки, — может, они все-таки не зря во всем сомневаются?
Мы знаем из школьных учебников, что упомянутая раздробленность угнетала все прогрессивные умы того времени, и вопрос заключался лишь в том, когда же кто-нибудь «прозреет» и возьмется за восстановление единства. Но этому процессу воспрепятствовали татаро-монголы. Потом миссию «собирания русских земель» взяло на себя дотоле никому неведомое Московское княжество. Была Русь Киевская, стала Русь Московская. Но о «липовых» Русях мы уже поминали… Вопрос в следующем: а какого лешего она должна была непременно стать «единой», если она таковой практически никогда не являлась? Для нее естественным состоянием был конгломерат князей, земель и волостей. Тогда надо писать о том, что Московское государство с таким же основанием «собирало» и земли распавшейся Золотой Орды, как наследник и борец за единство — и ведь собрало. И уделять этому в учебниках столько же места, как и «собиранию» Руси, поскольку было собрано существенно больше.
В нашем обыденном понятии Русь представляет собой некое единство не только Рюриковичей, но и народа. Мы слышали о «древнерусской народности», которая является «колыбелью трех братских народов — русских, украинцев, белорусов». Но мне (и не только мне) очень сложно представить, как население полиэтнической империи, — объединяющей вперемешку племена славян, тюрков, балтов и финно-угров, будучи неграмотным, не говоря на общем языке, имея отдельные племенные, городские (а скорее — просто местные, волостные) самосознания, традиции и религиозные представления, ориентируясь на местную власть, а не на какой-то абстрактный и далекий Киев, — могло ощутить свою целостность не на уровне элиты, хоть как-то способной это единство вообще ощутить, а на уровне народа. Как можно стать древнерусской народностью, если живешь так, как твои предки за тысячу лет до тебя, и с опозданием на год-два узнаешь, что в ближайшем городище сменился князь/наместник, который 100 лет назад был варягом или хазаром, а сейчас русин. Разве что раз в год появятся власти — зайдут дань собрать — и все…
Что могло породнить балтийско-североморского новгородца с жителем карпатских горных долин? Словене новгородские считаются пришедшими из ареала западных славян, т. е. они весьма отдаленные родственники каким-нибудь околокиевским полянам. У них даже не было общего телеканала и любимого сериала. И программы новостей, где бы им рассказывали, «что происходит в столице, а что — в регионах». Как великий князь киевский принимал отчет «младших князей» о социально-экономическом развитии разных частей государства и журил их за бездеятельность в деле объединения Руси?
Посему, короче: если и была «древнерусская народность», то в нее входили лишь представители княжеской, боярской, дружинной и торговой элиты, а не «народность», в которую запихивают широкие народные массы. Народ — отдельно, а элита — отдельно.
Это — абсолютная норма, т. е. банальное правило для досовременного общества. Даже если мы говорим о «современной французской нации» (а не какой-то средневековой «народности»), то сначала она — это монархи, аристократы, дворяне и частично священнослужители (с учетом того, что католическая Церковь — наднациональное образование), с конца XVIII в. (Революция!) — буржуазия, и лишь с рубежа XIX–XX вв. добавилось к ней крестьянство (результат всеобщего обязательного образования и службы в армии). И это последние 200 лет одного из самых развитых европейских государств! Ну куда тут совать Русь с ее «единой народностью»? Она была такой, какой была, — со всеми присущими ей чертами общества той эпохи и того месторасположения. Не хочу ее унизить, но и не хочу «придумать» Русь такой, какой она быть просто не могла.
Кто-то думает, что древние русичи осознавали себя единым русским народом, но все, что мы о них знаем, — это летописи и документы, написанные на церковнославянском книжном (в основе — староболгарском) языке представителями этой самой элиты в рукописях времен существенно более поздних. Эта «документация» обслуживала идеологические претензии определенных князей на более высокий статус (то есть, имеем древнерусские PR-технологии) или функционировала в рамках общерусской православной церкви, жившей интересами церкви православной вообще и интересами Константинополя в частности. Мы почти не имеем свидетельств о том, на каком языке обычные люди говорили. (И странно, никто в берестяных грамотах не написал: «Аз есмь представитель древнерусской народности».)
Древнерусская народность — это выражение, по своей логике идентичное понятию «кавказской национальности». Нет такой национальности: есть Кавказ и множество его народов. Точно также есть огромная Русь — и множество ее составляющих.
И говорили эти люди Руси на разных диалектах, которые сейчас относятся к разным языкам. Поскольку диалекты (живые локальные языки) — существа очень живучие, то они и сейчас регионально весьма близки группам древнерусского населения (кроме индустриальных регионов и областей целенаправленной ассимиляции). Например, кривичи четко прослеживаются на языковой карте и через тысячу лет от Полоцка через Смоленск и дальше на северо-восток.
Белорусский фронт
Пока заочно выясняют отношения российские и украинские историки, уместно спросить: а как дела в Белоруссии? В колыбели трех братских народов, как известно, был еще кто-то третий — хотя о его существовании «два старших брата» при дележе наследства обычно склонны забывать. Или его уже «выплеснули» из колыбели? Картографически нам отобразит ситуацию «Атлас истории Беларуси в средние века. 6 класс» (Минск, 2005). Оценку событий мы осветим по «Очеркам истории Беларуси» для студентов высших учебных заведений авторства П. Г. Чигринова (Минск, 2007). И первое, и второе издания были просто приобретены в Белоруссии, и я не знаю, насколько они отражают официальную или неофициальную «историческую политику». Тем не менее, нельзя игнорировать голос третьего соучастника единой колыбели. Но оказывается, что этот участник даже не успел в данную колыбель и прилечь. Далее выделение, как обычно, мое. — К. Г.
«В общем же во второй половине ХІІ — начале ХІІІ в. на территории Беларуси складывалась группа земель-княжеств (Полоцкое, Минское, Туровское, Пинское, Новогрудское, Гродненское, Брестское), которая явилась основой выделения белорусской народности, формирования белорусского языка и общебелорусской государственности.
Таким образом, Полоцкое княжество является первым из известных нам государственных образований белорусов. Оно возникло в конце первого тысячелетия н. э., еще до образования Киевской Руси как сильного централизованного государства. Полоцкое княжество в результате военно-политических усилий сохраняло независимость на протяжении ряда веков и даже тогда, когда непродолжительное время входило в состав Киевской Руси» (с. 33) То есть, белорусы так и не успели толком полежать в нашей общей колыбели. И далее: «Каждому из этих княжеств, как и в целом всей белорусской земле, угрожала опасность извне. С севера все более зловеще нависала угроза со стороны ордена меченосцев. С запада им угрожали князья польские. Определенная опасность (прежде всего для белорусских земель) исходила и от владимиро-суздальских земель с востока, черниговских — с юговостока, галицко-волынских — с юго-запада. Сопротивляясь этим экспансионистским устремлениям, белорусские земли-княжества проводили гибкую внешнюю политику, вступая в соглашения и союзы, зачастую и с языческими Литвой и Ятвягией». (с. 45).
