Русская дипломатия активно действовала и на южном направлении. С Османской империей старательно поддерживалась видимость дружбы. Послы царя и султана передавали взаимные любезности, велась бойкая торговля в Москве, Азове, Кафе, наши купцы регулярно посещали Стамбул. А одновременно Москва налаживала плодотворные контакты с Православной церковью в турецких владениях, посылала большую «милостыню» константинопольской патриархии, афонским монастырям, сербскому Хиландарскому монастырю и другим христианским центрам. Русские священники и монахи ездили на Балканы, а греческие, сербские, болгарские наведывались в Россию. Но это помогало решать и политические задачи. Среди балканских народов распространялось российское влияние. Они узнавали о могуществе и победах Ивана IV, утверждался его авторитет главного покровителя мирового Православия.
Однако «дружбой» с Турцией Москва отнюдь не ограничивалась. Она укрепляла связи и с противницей османов, Персией. Через Астрахань в нашу страну хлынули товары из Ирана, Закавказья. Казна получала огромный доход от таможенных пошлин. Очень выгодной для России стала перепродажа персидского шелка в Европу. А для шаха торговля была не менее важной. В 1555 г. он заключил мир с султаном, поделив Закавказье пополам. Но каждая из сторон готовилась при первом же удобном случае нарушить договор. Поэтому шах закупал в России ружья и пушки, вооружая свою армию. Что ж, царь продавал. Почему не продать, если хорошо платят? Опять же, Персия была отличным противовесом Османской империи. Пусть связывает и отвлекает турецкие силы.
Особое место в политике Москвы занимал Северный Кавказ. Он должен был стать барьером, чтобы перекрыть крымцам и туркам путь к Астрахани и Казани, защитить каспийскую торговлю. Он был и важным плацдармом, создающим угрозу Крымскому ханству. И Россия укрепляла свои позиции в этом регионе. Как уже отмечалось, царь несколько раз посылал в Кабарду Вишневецкого с казаками, помочь дружественным князьям против их врагов, привлечь для операций против хана. Отряды кабардинцев и черкесов воевали в Ливонии, привозили богатую добычу, и другие местные властители оценивали выгоды такой службы. Оценивали и то, что царь не вмешивается во внутренние дела своих кавказских подданных, не берет дань — в отличие от крымцев или персов.
В 1557 г. под власть Ивана IV попросился один из самых влиятельных кабардинских князей, Темрюк Идарович Сунжалей — он владел землями по Сунже, был соседом и союзником гребенских казаков. В Москву прислали посольства и властители Дагестана — князь Тюменский, наследник шамхала Тарковского Крым-шамхал. Но турецкая и крымская дипломатия тоже не дремала. Эмиссары хана и султана обрабатывали князей, сыпали золото, обещали военную поддержку. Шамхала Тарковского им удалось перетянуть на свою сторону. Он разбил Крым-шахмала и лишил прав наследования, собрал дагестанцев, чеченцев и начал набеги на князей, дружественных царю. Это ему дорого обошлось. Россия не замедлила помочь своим сторонникам оружием, боеприпасами. В 1559–1560 гг. кабардинцы и гребенские казаки совершили два похода в Дагестан, шамхала разгромили, он запросил пощады и вступил в переговоры: на каких условиях можно перейти в подданство Ивана Васильевича?
В эти годы на Кавказе, кроме гребенцов, появилась еще одна община казаков (впервые упоминается в 1563 г.). Она построила на Нижнем Тереке Трехстенный городок и поселилась в нем. В последующей переписке отмечалось, что «на Тереке волжские казаки громят» турецких гонцов, говорилось о казаках, «которые Волгою приходят в Терку». Отсюда видно, что нижнетерские казаки отпочковались от волжских. Может быть, они по царскому приказу или по приглашению гребенцов участвовали в войне против шамхала, а потом, найдя подходящее место, решили остаться в этих краях. В любом случае это тоже способствовало усилению русского влияния в здешних краях.
Царь по-прежнему оказывал покровительство донским и днепровским казакам. Они сохраняли полную волю, жили по своим обычаям, но Иван Грозный стал первым монархом, которого все казаки признавали «своим» царем. А Дон и Днепр прикрывали Россию, крымскому хану приходилось теперь оглядываться на фланги. Ну а вдобавок к этому украинские казаки в 1561 г. учинили смуту в Молдавии. Там господарь Александр стал настоящим бедствием для своих подданных. Разорял их, выжимал огромные налоги, а его чиновники и приближенные усугубляли гнет, грабили в свою пользу. Недовольство сурово пресекалось казнями, и назрел бунт. Возглавил его самозванец Василид. Он был типичным авантюристом, сыном рыбака с Крита. Шатался по разным странам, придумал себе знатную родословную. Особыми талантами он не обладал, но ему подсобили казаки. Изгнали Александра и посадили Василида на трон. Россия осталась вообще «ни при чем». Зато туркам, вместо того чтобы сеять мятежи в Казани и Астрахани, пришлось заняться собственными. И крымцев султан перенацелил на Молдавию.
С политикой и дипломатией оказалась связана и перемена в семейном положении царя. Духовенство и бояре давно уже побуждали его жениться. Человек молодой, в самом расцвете сил — а на Руси холостая жизнь не приветствовалась. Считалось, что каждый дом должен иметь как хозяина, так и хозяйку, в том числе государев двор и само государство. В ту эпоху не поощрялась и слишком долгая тоска по усопшим, это было большим грехом. Ведь покойный перешел в другую жизнь, не следовало ему мешать. Церковь дозволяла вдовцу или вдове вступать в брак уже через 40 дней после смерти супруга. Но Иван Васильевич не женился год.
Игру со «сватовством» к Екатерине Ягеллонке он отбросил еще до разрыва с Литвой, без всяких отказов со стороны Сигизмунда. Отбросил, когда в ней отпала нужда (откуда еще раз видно, что «сватовство» всерьез не замышлялось). В 1561 г. царю доложили, что у Темрюка Идаровича есть красавица-дочь Кученей. Ее привезли в Москву, окрестили с именем Марии. Выбор невесты был важным с политической точки зрения. Он прочно привязывал к России ключевой район Кавказа. Здешним князьям оказывалась огромная честь, они признавались равными с русской аристократией. А кавказские княжеские роды переплелись между собой браками, Мария-Кученей состояла в той или иной степени родства со многими из них. Теперь они роднились с самим царем! Кстати, Иван Васильевич становился родственником даже… Девлет-Гирея. Его любимой женой была двоюродная сестра Марии.
Да и сама юная кабардинка понравилась царю. Симпатичная, быстрая, сообразительная. Неужели государь согласился бы жениться на ней, если б не понравилась? Нет, он не забыл Анастасию. Не «отвлекался» от нее с новой супругой. Даже десятилетия спустя он писал о первой жене с искренней и глубокой болью, называл ее «моей юницей», из года в год посылал большие заупокойные вклады по ней в русские обители, на Афон. Но в личном плане Ивану Васильевичу после Анастасии, наверное, требовалась именно такая женщина, как Мария. Совсем не похожая на покойную — ни внешностью, ни манерами, ни темпераментом. Не напоминающая ее, не «заменяющая», а просто другая…
Но все же многое в жизни государя стало как будто повторяться. Как раз в это время он добился еще одного серьезнейшего успеха. Патриарх Константинопольский признал его право на царский титул (а стало быть, на преемственность власти от императоров Византии!). И в 1561 г., как и в 1547 г., прошла череда пышных торжеств.
Большая государственная печать Ивана Грозного
Тогда была коронация, а потом свадьба. Сейчас состоялась церемония благословения Ивана Васильевича на царство и освящения атрибутов его власти от лица Вселенского патриарха. А вслед за этим, 21 августа, было венчание с Марией. И так же, как 14 лет назад, они с женой пошли после свадьбы пешком в Троице-Сергиев монастырь…
Многое было похоже. Но события разворачивались иные. Распад Ливонии и пассивность царских воевод позволили Кеттлеру и рижскому архиепископу провести переговоры с орденскими чинами. Кого уломали, кого подкупили, кого запугали русской угрозой (или обвинением в измене). 28 ноября в Вильно было подписано соглашение, по которому орден вообще прекращал свое существование. Ливония полностью переходила под власть Сигизмунда. Кстати, сам Кеттлер при этом ничуть не прогадал — он стал герцогом Курляндии. То есть властителем уже не всей Ливонии, а ее южной части, но зато не выборным, а наследственным. И тотчас князь Радзивилл, назначенный наместником Ливонии, открыл боевые действия. Открыл в «лучших» западных традициях, то есть подло. Внезапно, без объявления войны его войско подступило к крепости Тарваст.
А одновременно вдруг выяснилось, что литовцы рассчитывают не только на свои силы и воинское искусство, но и на… измены среди русских. Радзивилл стал распространять воззвание, где Ивана Васильевича называли «бездушным государем без всякого милосердия и права», который «горла ваши берет», а посему дворян приглашали «из неволи» переходить под власть короля. Защитников Тарваста такие перспективы почему-то не прельстили, они храбро приняли бой. Но надежды врагов на боярскую оппозицию в полной мере подтвердились! Осада продолжалась пять недель, и в Прибалтике хватало русских войск. Однако князья Серебряные, Курбский, Курлятев вдруг вспомнили о своем достоинстве и затеяли местничать. Так и спорили о старшинстве, город помощи не получил и был взят. Хотя у Радзивилла сил было совсем не много. Как только царь произвел перестановки и Василий Глинский двинул на литовцев войска, они бросили крепость и отступили, а их арьергард был разбит…
