Мой план работал с почти пугающей эффективностью. Стоило только появиться набитой травой голове, тут же раздавались один или два, а иногда и три одновременных выстрела. Я определял место, где качались ветви деревьев, прицеливался и ждал пулеметной очереди, после чего стрелял и поражал одну цель за другой. Сраженные моими пулями русские падали с деревьев, словно мешки. Происходила быстрая смена позиций, и игра начиналась снова. Всего за час я застрелил подобным образом восемнадцать вражеских снайперов. После этого огонь по чучелам неожиданно прекратился. Было около пяти вечера. Мы выжидали еще час, но со стороны леса новых выстрелов больше не последовало. Тогда сержант решил продвигаться к деревьям. Я и пулеметчики обеспечивали прикрытие. Рота достигла леса, не попав под огонь. И стало очевидно, что враг отступил. Сержант махнул рукой мне и остальным. Осторожно, не доверяя обманчивой тишине, я вошел в лес и увидел молодых женщин, лежавших мертвыми на траве передо мной.
Этот массовый набор снайперов был особой русежой тактикой, которая, как ни удивительно, имела свои истоки в немецком влиянии.
В 1920-х годах два прежних врага стали союзниками. Это был своего рода брак по расчету. После хаоса революции Россия оказалась на коленях в технологическом и экономическом смысле, в то время как Германии развивать военную технику не позволяли условия Версальского договора. И хотя страны были политическими оппонентами, их правительства уступили силе необходимости. Немцы передали России свои технологии производства и промышленное оборудование, получив взамен возможность развивать и тестировать свою новую военную технику в России. В частности, тесная кооперация наблюдалась в развитии боевых машин и авиации. Незначительной, как казалось на тот момент, частью сделки было то, что Германия также предоставляла русским технологические и тактические сведения для создания эффективного оптического прицела и совершенствования русского искусства меткой стрельбы. До этих пор русские не использовали оптических прицелов.
Впоследствии Вермахт сделал ставку на высокомобильную армию и пренебрег должным развитием пехотного вооружения и тактики, в то время как молодая советская армия из-за своих ограниченных средств сосредоточилась на последнем. В качестве примеров ее прогрессивных достижений можно назвать самозарядное оружие, противотанковые ружья и многоствольные минометы. И пока немецкая армия до 1940 года продолжала использовать старые довоенные оптические прицелы, Красная Армия развивала современное снайперское оружие и готовила огромное количество снайперов. Русские снайперы действовали в одиночку, командами из снайпера и наблюдателя, снайперскими парами или даже целыми отрядами, в которых было до шестидесяти снайперов.
С самого начала Русской кампании советские войска несли значительные потери от наступающих войск Вермахта, особенно среди офицеров и руководства. Но им много раз удавалось задержать немецкое продвижение на несколько дней, несмотря на отсутствие тяжелых орудий. Однако немцы в эйфории от побед первых месяцев кампании сбрасывали со счетов русских снайперов и игнорировали скрытую угрозу, которую они представляют. Но в 1942 году, когда война приобрела более статичный характер и немцам все чаще приходилось переходить к оборонительным действиям, проблема стала более явной и потребовала неотложного решения. Нехватка оптических прицелов в немецкой армии была к тому времени критической. Введение оптических прицелов с 1,5-кратным увеличением было явно недостаточной мерой, поскольку они мало подходили для точной стрельбы с удаленных расстояний.
До того, как Германия смогла начать производство более мощных оптических прицелов, армии приходилось искать другие выходы из сложившегося положения. Немецкие бойцы, как и я, пользовались захваченными у русских снайперскими винтовками. Также в Германии шел сбор охотничьего оружия с оптическими прицелами, и оно посылалось на фронт. Немногие снайперские винтовки, имевшиеся в казармах и у полиции, также были собраны и стали первым оружием снайперов Вермахта. Руководящие указания насчет оружия с оптическим прицелом и применения снайперов начали появляться в конце 1942 года, но первых официальных инструкций не было издано до мая 1943-го.
Но вернемся ко мне. Мои товарищи собирали оружие и боеприпасы женщин, застреленных на вершинах деревьев, и вдруг раздались выстрелы.
Одна из молодых женщин, которой на вид еще не было двадцати, лежала лицом вниз на своей винтовке. Один из стрелков склонился над ней и перевернул казавшееся безжизненным тело, чтобы взять оружие. Правая рука девушки лежала внутри ее залитой кровью форменной куртки, в которой была видна дыра от пули, вошедшей ей прямо между грудей. На губах русской была кровавая пена. Но когда немец отвернулся от нее, чтобы поднять винтовку, девушка неожиданно выхватила из-под куртки пистолет ТТ и, захрипев: „Смерть фашистам!“ — нажала на спусковой крючок.
Вовремя заметив ее движение, стрелок прыгнул в сторону, так что пуля только оцарапала его сзади, оставив кровавую полосу на его штанах. Развернувшись, пехотинец выхватил свой МР40 и надавил на спусковой крючок. С глухими шлепками пули вошли прямо в грудь умирающей русской снайперше. Словно наэлектризованная, она начала корчиться, но через несколько мгновений ее черты сковала смерть.
Для моих товарищей этот случай был первым, когда им пришлось сражаться с женщинами. Стоя над безжизненными телами и глядя на разбитые молодые лица, все они переживали странное чувство. Стрелки больше не испытывали ненависти к русским снайпершам, и их охватывал стыд. Но даже если бы они знали обо всем заранее, у них не было пути обойти закон войны: убить или быть убитым. Возможно, знай они, что воюют с девушками, немецкие пехотинцы сражались бы с меньшим неистовством и в итоге стали бы жертвами своих собственных нравственных норм.
На рассвете следующего дня линии обороны русских были прорваны, и дивизия прошла через них. Однако отдельным частям и разбросанным группам потребовались часы, чтобы соединиться с основными ее силами. Наш батальон, численность которого сократилась к этому моменту до шестидесяти бойцов, был одной из таких частей. Даже во время отступлений мы старались не оставлять врагу ничего, кроме выжженной земли и разрушенной инфраструктуры. Поэтому немецкие полевые инженеры подготовили взрыв железнодорожного тоннеля, по которому пролегал важный маршрут отступления немецких солдат с передовой. Когда 2-й батальон преодолел тоннель, капитан Клосс сказал командиру инженеров, что за ними в качестве арьергарда движется другой инженерный отряд, а потому уничтожение тоннеля следует отложить до того, как они пройдут через тоннель. Но у офицера инженерных войск разошлись нервы, и он детонировал заряды менее чем десять минут спустя. Еще через десять минут из тоннеля показались лишь двое грязных и разочарованных инженеров из арьергарда, угодивших в устроенную их же товарищами ловушку вместе с остатками батальона. Они доложили, что тоннель был взорван в тот самый момент, когда они проходили по нему. Эти двое бойцов выжили только потому, что были в авангарде отряда. Ярость распространялась среди бойцов. Многие думали о бесполезности и нарастающем безумии этой войны.
Но что мог здесь поделать простой солдат? Ему оставалось заботиться только о собственном выживании.
Мы продолжили движение и через час достигли заранее условленного места сбора войск. Караульный неожиданно окликнул нас:
— Стой! Назвать пароль!
— Что за пароль, сукин сын? — отозвался стрелок, шедший в авангарде. — Где мы могли его взять? Засунь свой пароль себе в задницу!
С этими словами он продолжил шагать вперед. Пехотинцы позади него застыли, не веря своим глазам, когда град пулеметного огня вдруг разорвал грудную клетку пехотинца, забрызгав кровью все вокруг. За несколько секунд они все попрятались за укрытиями. Капитан Клосс пополз вперед и заорал:
— Прекратить огонь, недоносок! Это 2-й батальон. Зови своего командира!
Через несколько минут появился лейтенант и стал задавать вопросы, на которые Клосс отвечал раздражительно. В конце концов ему сказали идти вперед одному. Он осторожно встал и пошел к караульному посту, держа на вытянутых руках свое оружие. Клосс был полон ярости из-за смерти солдата и гибели инженеров. Лейтенант приподнялся. У его ног за пулеметом лежал караульный и пристально следил за обстановкой. Это был парень, дрожавший от страха. Задыхаясь от ярости, Клосс заорал на него:
— Трахнутый идиот, ты застрелил товарища! Я прикончу тебя, свинья! Я всажу пулю тебе в голову!
Клосс распалял себя все больше и больше и под конец потерял над собой контроль. С долгим криком он неожиданно разрядил весь магазин своего пистолета в беззащитного солдата, уставившегося снизу вверх на него широко открытыми глазами. Тут несколько пехотинцев бросились на своего командира и повалили его на землю, хлеща его по лицу, чтобы он успокоился. За исключением собственных бойцов Клосса и лейтенанта, выражавшего понимание к нервному срыву капитана, свидетелей инцидента больше не было. Поэтому все прошло без последствий, предвещая в дальнейшем нарастание отклонений в военной дисциплине. И стандартное сообщение „Погиб за Великую Германию“, которое должно было быть отправлено семьям двоих убитых солдат, приобретало более чем двойственный смысл.
