Виктор Петелин - История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции

А настоящий-то гриб надо ещё поискать, он в глаза людям не лезет. Зачем ему красоваться, коль он и так хорош? Такое и промеж людей бывает… Когда отыщется хорошее, пускай даже не в тебе самой, а в другом человеке, и на твоей душе всё одно праздник…»

В этом, пожалуй, и кроется главная идея романа. Теперь становятся более понятными его первые эпизоды, в которых автор чаще всего представляет своих персонажей с комической стороны, показывает их мелкие бытовые страстишки, привязанности, причуды. Жизнь тогда была спокойной, неторопливой, не требующей от человека проявления его подлинных нравственных качеств. Другое дело, когда началась война, встряхнувшая всех людей до самых душевных их глубин. Тут уж всё мелкое, бытовое отошло на последний план, и обнажились золотые россыпи человеческого духа: некогда незаметные в человеке огромные силы терпения, стойкости, мужества, самоотверженности полностью раскрылись в годы военного лихолетья.

Первая книга романа заканчивается майским утром 1942 года, в Завидовском лесу, где главная героиня Феня Угрюмова и лейтенант Семён Мищенко признались друг другу в любви. И думалось, что с этим коротким мигом любви и счастья связана и вся её дальнейшая судьба. Но оказалось, что и этого возлюбленного, как и мужа Филиппа, навечно забрала война. И все пять лет, которые прошли с тех пор, она прожила в состоянии какой-то мучительной депрессии. Работа в поле, постоянная и самоотверженная, и воспитание сына, родившегося от Филиппа, – вот и всё, что ей осталось в жизни.

Просветление в её судьбе началось с неожиданного письма Авдея Белого, которого все считали погибшим. И в душе её зажглась надежда: ведь Авдей был её первой любовью. Да и он любил её, но тогда уж слишком были молоды и мало разбирались в своих чувствах. А потом жизнь по-своему распорядилась их судьбами: Авдей уехал в город, а она вышла замуж. И вот сейчас, пройдя через тяжкие жизненные испытания и что-то поняв в своих чувствах, Авдей сам подавал ей надежду. Так началось её душевное воскрешение: весной 47-го года возвратившийся Авдей стал частенько бывать в доме Угрюмовых, вызывая ярость и нарекания со стороны некоторых своих односельчан, связывавших с его появлением свои надежды: молодых мужчин вернулось мало, а невест за это время много подросло. И на какое-то время эта давно таившаяся любовь Фени вырвалась наружу и стала предметом всеобщего обсуждения и преследования. Особенно в этом отношении старались мать Авдея, не простившая Фене «незаконной» любви с лейтенантом, Штопалиха, мать красивой девушки, негласной невесты Авдея, молодые солдатки, оставшиеся без мужей… Частенько перемывались косточки бедной Фени у колодезных журавлей, где исстари собирались деревенские женщины посудачить о своих ближних.

Ничего об этом не знал возвращающийся в родные края капитан Сергей Ветлугин, глазами которого всё чаще автор глядит на происходящие события в селе Завидове. Он был озабочен только одним: как можно быстрее попасть к своим родным брату и сестре, с которыми не видался с трагического 33-го года, когда смертельный голод выкашивал целые семьи. Встреча состоялась радостная и одновременно грустная от нахлынувших воспоминаний, а уже на третий день Сергея Ветлугина потянуло в родное Завидово: брат и сестра жили в чужом ему Тянь-цзине. Все эти шесть лет, пройдя чуть ли не всю Европу, Сергей мечтал побывать там, где прошли его детство и юность. От одной только мысли, что он скоро повидает привычные с детства места, пройдёт по лесной дороге, полюбуется на Лебяжье озеро, с которым связано много таинственных легенд и рассказов, поклонится старому кладбищу, где нашли свой последний приют мать и отец, сердце Сергея Ветлугина радостно и нетерпеливо забилось. И неожиданно для брата и сестры он засобирался туда, где все они родились и выросли.

Что ж поманило его туда? Он и сам ещё толком не знал… Но стоило ему лет десять назад впервые покинуть Завидово, как сразу почувствовал небывалую тоску по родному и такому привычному лесу, по реке, на которой всё до мельчайших деталей знакомо, по душистым фонтанам черёмухи, по сорочьим гнёздам, темнеющим в густом кустарнике, по ночёвке в степи, когда, лёжа на спине и слушая бесконечные песни перепелов, пытался сосчитать звёзды на небе. 70 вёрст протопали тогда два нетерпеливых студента, не доставшие билета на поезд, «влекомые силою, которой нету на свете равных, той самой, что гонит к родным пределам из дальних-предальних краёв, из-за гор высоких, из-за морей бескрайних несметные стаи птиц, а из бесконечных странствий – отъявленных бродяг и блудных сыновей». Тогда юный студент ещё и не подозревал в себе такой тяги к родным местам. Просто потянуло, и пошёл… Теперь другое дело… Подспудно в нём пробуждался художник, которому были совершенно необходимы конкретные, «живые» впечатления, несколько сгладившиеся за годы войны.

И действительно много странного, неожиданного промелькнуло перед его глазами за этот короткий отпуск. С кем бы он ни заговаривал о завидовцах, все почему-то сворачивали разговор на отношения Фени и Авдея. На что-то туманно намекала сестра. А тётенька Анна, к которой он ещё по довоенной привычке завернул перед дальней дорогой в Завидово, прямо сказала, что мало радостного его ждёт в родном селе: «Не утопни, говорю, в бабьих-то слезах. Полою водой хлынут на тебя. Не все выплаканы, осталось на такой вот случай. Хоть и получили на руки ту бумагу, да не хочется верить в неё. Вот и ждут, вот и взглядывают на всякого пришлого, не мой ли, мол, объявился. Видят – нет, не он, ну и в слёзы…» (Там же. С. 238). Сюда же, к доброй тётушке Анне, зашли как раз и Феня с Авдеем. И многое раскрылось перед Ветлугиным. Так вот и сменяются в романе одна картина за другой, раскрывая сложности и неурядицы послевоенной жизни в селе Завидове.

Сергей Ветлугин снова встретился со знакомыми нам по первой книге Тишкой и Пишкой, всё с тем же Апрелем, с дядей Колей, лесником Колымагой, с Машей Соловьёвой и многими другими своими односельчанами. И встреча с земляками, родными и близкими, оказалась не такой уж радостной и праздничной, какая грезилась в недавних мечтаниях. Не только улыбками озарялись лица встречающих его. Да и сам он, видя, сколько нерешённых вопросов в людских судьбах оставила после себя война, впервые, может, задумался о том, какая длительная и горькая предстоит работа для многих поколений людей по врачеванию ран, нанесённых войной. Впервые задумался и о том, что своим появлением он может прибавить страданий Аграфене Ивановне, матери Гриши Угрюмова, если он расскажет, что её сын, а его друг погиб на его глазах и что у неё нет никаких надежд на его возвращение, и солгать не может. Уж не говоря о том, что и не зайти в этот родной для него дом он тоже не может.

Тяжким был его путь к дому Аграфены Ивановны. При воспоминании о неизбежной встрече больно было, тосковало сердце. Надеялся забыться в разговоре со старым почтальоном Максимом Паклениковым, но от горя, видно, тут никуда не скроешься: война не обошла и его дом, долго таил Максим Савельевич от жены страшную весть о гибели двоих сыновей, но куда ж от этого денешься… «И вот однажды, чёрный весь, похожий на большую головешку со сведшего пожара, с провалившимися глазами и щеками, пришёл к обеду домой, присел к столу, на котором дымилось большое блюдо со щами, зачерпнул деревянной ложкой тех щей, понёс ко рту, на полпути раздумал, выплеснул хлебово обратно, после чего ложка сама выскользнула из его ослабевших, задрожавших безвольно пальцев, – тяжело поднялся, ватными ногами сделал несколько шагов к стенке, где только что повесил сумку, снял её и, пряча налившиеся влагою глаза от жены, сказал всю правду о гибели сыновей». За время войны преобразился Максим Паклеников. Остепенился, не запивает, как бывало, мудрым и твёрдым стал. Немало дивился этому Сергей Ветлугин, глядя в совершенно трезвые, родниковой чистоты глаза старого почтальона, много горя повидавшего в годы войны.

Сколько ни оттягивал встречу с матерью Гриши, а всё-таки не избежал её. И не зря её боялся. С глубоким проникновением в душевный мир человеческий показано художником горе матери, увидевшей друга своего сына, живого и невредимого. Теплилась у неё надежда, что вот приедет Сергей и расскажет ей, что ничего он не видел и что, может, Гриша и лежит где-нибудь в госпитале. Может, скоро и придёт, как не раз уже случалось. Вся эта сцена потрясает своим высоким драматизмом и тонким пониманием души человеческой. При известии о приходе Сергея она обмякла вся, ноги подогнулись, и она с трудом добралась до лавки. «Живыми остались лишь одни глаза её – сухие, воспалённые, немо и исступлённо вопрошающие. Они-то, эти глаза, и остановились на одном только человеке из всех вошедших в избу – на Сергее. В них он прочёл и вопрос, и горячую материнскую мольбу одновременно: «А где же Гришенька? Где же сын мой? Ведь он живой, живой! Скажи скорее – живой?»