Сам Сталин не был страстным приверженцем коллективизации лишь ради самой идеи. На него нападали за его промедление более горячие теоретики. И вот теперь он, наконец, решился на проведение принудительной коллективизации и уничтожение Kulak'a как класса. При этом были использованы насильственные методы, такие, как депортация, несмотря на катастрофические последствия для сельскохозяйственного производства и мнение 80% населения России. Именно тогда были заложены предпосылки катастрофы 1932-33 годов.
Антикулацкая кампания была несколько ослаблена знаменитой статьей Сталина в "Известиях", в которой он осудил чрезмерное усердие, выросшее на дрожжах огромных успехов. Этот избыток рвения при проведении коллективизации очень плохо сказался на настроениях в Красной Армии, которая в своем большинстве состояла из крестьянских детей. Более того, русский крестьянский элемент внутри высших эшелонов партии был еще слишком силен, чтобы Сталин опрометчиво и безрассудно решился бы вытеснить его. Главный представитель этого элемента - Рыков, который был популярен в народе, несмотря на - или, скорее, благодаря своему запойному пьянству, был все еще премьер-министром. Ему пришлось предусмотрительно перейти на запасной путь в далекое от политики министерство почт и телеграфа, прежде чем его могли бы уничтожить сначала психологически, а затем и физически. (Несколько лет спустя зловещий шеф ГПУ Ягода получил свое первое memento more, когда был назначен на такой же пост.) Бухарин, интеллектуал и ученый, представитель русского элемента, все еще оказывал бесспорное влияние на умы громадного большинства населения. Молодой и симпатичный Сырцов, недавно назначенный премьер-министром РСФСР русского федеративного государства внутри Советского Союза, был единственным, кто открыто восстал против преследования Kulak'a. Он был снят с должности и больше о нем никто и никогда не слышал. Таковы были важные причины, которые заставляли Сталина не спешить с кампанией против крестьянства.
НЭП - новая экономическая политика, в основе которой лежало поощрение частной инициативы, провалился не только по причине возросшего богатства и, соответственно, возросшей независимости и враждебности со стороны крестьян. Он также разочаровал и тех, кто надеялся провести индустриализацию страны путем предоставления концессий иностранным капиталистам. (Как уже говорилось выше, результат оказался слишком скудным.) Произошел возврат к ортодоксальному марксизму, доказавшему свою эффективность в экономической области. Государственное планирование вновь вышло на первый план, а вскоре был составлен и опубликован пятилетний план развития страны. Его основополагающим принципом была, конечно, автаркия.
Советский Союз хотел быть независимым от зарубежных стран в области тяжелого машиностроения и производства всех остальных товаров. Но главная причина, стоявшая за этим планом, - решимость создать оборонную промышленность. После окончания первой, несколько бурной фазы интервенционистских войн и лидерства Троцкого начался систематический процесс создания регулярной армии. Глубокое недоверие, которое испытывали Советы к агрессивности капиталистических стран, заставляло их стремиться к тому, чтобы сделать Союз абсолютно независимым от иностранной промышленности вооружений.
Это стремление ощутили зарубежные писатели, которые восхищались коллективизацией и индустриализацией, классифицируя эти феномены как вторую фазу русской революции, как "революцию сверху". Однако, по моему мнению, эта классификация была искусственной и по сути своей - запоздавшей. И факты ее не подтверждали. Правление Сталина характеризовалось в первую очередь целесообразностью, стремлением преодолевать возникающие трудности и решать проблемы адекватными мерами, без слишком жесткой приверженности принципам. Когда НЭП пережил себя, необходимо было найти другой способ достижения цели индустриализации страны. Это было постепенное и плановое построение промышленности под руководством государства. Поскольку как следствие свободного предпринимательства во время НЭПа выросла и новая опасность в лице богатого, антибольшевистски настроенного крестьянства, эту смертельную для партии угрозу пришлось как-то устранять. Принудительная коллективизация Лучше всего служила этим целям и хорошо укладывалась в рамки ортодоксальной доктрины.
Однако вполне могло бы случиться так, что задача, поставленная пятилетним планом, оказалась на самом деле невыполнимой. Практически все условия, необходимые для претворения в жизнь этого грандиозного плана, отсутствовали. Не было наличного капитала. Квалифицированные рабочие составляли лишь ничтожный процент трудоспособного населения. Инженеры и техники были уничтожены революцией. Существующая промышленность, и так развитая незначительно, сократилась за многие годы войны и гражданской борьбы и находилась в запущенном состоянии. Иностранную помощь из Франции и Великобритании принимать было опасно, а Соединенные Штаты предпочитали другие рынки, которыми было легче управлять, чем загадочной, революционной и далекой Россией. Вот почему взоры Людей в Кремле повернулись к Германии.
Способный и энергичный Орджоникидзе, близкий друг и земляк Сталина, был убежденным сторонником этого поворота к Германии. Во-первых, она поддерживала дружественные отношения с Советским Союзом. Во-вторых, вследствие своего поражения в войне, не представляла военной опасности и, кроме того, обладала высокоразвитой промышленностью, первоклассными инженерами и квалифицированными рабочими. "Германская инженерная неделя" призвана была поощрить немецкий технический персонал и ученых принять участие в этом новом, рискованном деле - индустриализации России. В первую очередь России нужна была техническая помощь, тогда как вопрос ее финансирования должен был быть решен позднее.
Признаки переходного состояния можно было различить и во внешней политике. Чичерин в течение нескольких месяцев проходил курс лечения в германском санатории, и в дополнение к своему слабому здоровью страдал еще и от своего рода нервного срыва или глубокого внутреннего конфликта. В доходивших до нашего посольства небеспочвенных слухах утверждалось, что Чичерин хочет остаться в Германии навсегда, в то время как Кремль с растущей тревогой настаивает на его возвращении. Тогда еще только начиналась эпоха "nievozvrazhenti" - "невозвращенцев", то есть тех, кто сбегал за границу и начинал представлять опасность для Москвы, разглашая секреты узкого круга советских властителей. В конце концов, два друга Чичерина, один из которых доктор Левин, кремлевский врач, казненный в ходе чистки 1937 года, отправились в Висбаден, чтобы уговорить комиссара по иностранным делам покориться и вернуться. Они добились успеха. Чичерин подчинился и провел оставшиеся годы, живя в небольшой квартире и размышляя о превратностях жизни.
А моим партнером стал Литвинов и оставался им на протяжении всех пяти лет моего пребывания в Москве. Он наконец достиг предела своих амбиций, выйдя из тени своего ненавистного соперника Чичерина. Литвинов сменил пост международного эмиссара на пост независимого государственного деятеля. Независимого, по крайней мере, настолько, насколько это было возможно в Москве. Но он был еще далек от достижения полного счастья, поскольку не являлся членом Политбюро, как Чичерин, и потому находился намного ниже своего предшественника в системе партийной иерархии.
В те времена внешняя политика еще не стала приоритетным объектом для Политбюро, и прошло десять лет, прежде чем назначение Молотова на пост министра иностранных дел ознаменовало собой глубинные изменения в отношении Кремля к международным делам. И потому Максим Максимович Литвинов страдал от некоего комплекса неполноценности. Однако его трудолюбие было безмерным, а сам он не был приверженцем того несколько неустойчивого образа жизни, который был характерен для Чичерина, и работавшая по ночам команда Ранцау Чичерина сменилась дневной командой Дирксена - Литвинова.
Хотя Литвинов и не обладал исключительным мастерством и блеском Чичерина в области стиля, его записки были сжатыми и ясными, с примесью наглости и дерзости. Это был действительно грозный противник, быстро соображающий и очень сведущий и опытный в делах. За годы, проведенные в решении трудных вопросов в духе примирения, наши личные отношения почти достигли уровня дружбы. Прощальное письмо, которое он написал мне спустя несколько месяцев после моего отъезда из Москвы, - Литвинов был в Турции, когда я оставил свой пост, - неопровержимо свидетельствовало об этом.
Мое официальное общение с ним оказалось несколько более трудным, нежели с его предшественником, по причине того, что Литвинов не был заядлым сторонником политики Рапалло, но всего лишь вынужденно следовал ей по долгу службы. Хотя он горячо отрицал какие-либо сомнения и колебания в отношении его веры в возможность сотрудничества с Германией, симпатии его явно были на стороне Великобритании, где он провел годы ссылки и где женился на англичанке. Его, безусловно, сурово одернули бы, продемонстрируй он какие-либо признаки отклонения при проведении внешней политики в каком-либо особом направлении. В целом, однако, он оставался лояльным к истинной вере до тех пор, пока приход национал-социалистов к власти не предоставил ему приятного предлога стать одним из первых, покинувших идущий ко дну корабль политики Рапалло. Дальнейший ход его карьеры был весьма показательным, поскольку, начиная с этого времени и далее любое его появление на политической сцене было вызвано желанием Кремля продемонстрировать свою примирительную позицию по отношению к англосаксонским державам.
