И все вышло так, как говорил генерал Браун.
Не только Екатерина, но и Мария Федоровна оценила многочисленные достоинства новой воспитательницы: безупречную нравственность, честность и преданность. Скоро баронесса Ливен была сделана главной воспитательницей великих княжон, полновластно распоряжающейся на детской половине. Конечно же, у нее были многочисленные помощницы, а у каждой девочки имелась личная гувернантка (у Елены — мисс Сейме, у Екатерины — Алединская, у Марии — м-ль Моно, у Анны — мисс Николсс и т. д.). Ни в назначения, ни в «кадровые перестановки», ни в распоряжения Ливен ни мать, ни бабушка не вмешивались. Девочки привязались к ней несравненно сильнее или, во всяком случае, относились к ней намного теплее, чем к родной матери, хотя Шарлотта Карловна была с ними строга, а порой даже сурова.
Результаты воспитания оказались превосходны.
Каждая из великих княжон блистала, как подлинный бриллиант. Они безупречно держались, имели идеальную репутацию, и каждая была одарена бесчисленными талантами. Александра Павловна к двенадцати годам
говорила на четырех языках, пела, танцевала, рисовала, лепила из воска, играла на клавесине, а в тринадцать опубликовала в сборнике «Музы» свои переводы с французского «Бодрость и благодеяние одного крестьянина» и «Долг человечества» и снабдила их собственными замечаниями.
Красавица Елена увлекалась пением и миниатюрной живописью.
Мария особенно серьезно училась истории, музыке и пению. Ее вкус считался безупречным, художественное чутье абсолютным. В Веймаре, где она жила после замужества, ее частым гостем бывал И.-В. Гете, называвший Марию Павловну женщиной выдающейся.
Екатерина Павловна, помимо искусств и живых языков, по собственному желанию изучала латынь, математику и политическую экономию, которую читал ей тот же Генрих Шторх, что был преподавателем и у ее брата Александра.
В 1809 году к Екатерине Павловне посватался Наполеон Бонапарт, и, чтобы иметь благовидный предлог отказать «корсиканскому выскочке», великая княжна спешно приняла предложение принца Георга Ольденбургского, состоявшего на русской службе.
После заключения брака принц получил назначение на должность тверского генерал-губернатора, и его супруга — «тверская полубогиня», как ее прозвали, превратила этот город в подобие столицы. В ее салоне читал свои сочинения Н.М. Карамзин, бывали известные литераторы Ю. А. Нелединский-Мелецкий, А. М. Бакунин, Ф. В. Ростопчин и др. Екатерина была умна и энергична, обладала широким политическим кругозором и государственными способностями, оказывала влияние на брата императора Александра I — в частности, ее стараниями был удален в ссылку знаменитый реформатор М.М.Сперанский, вызвавший недовольство значительной части дворянского общества, что не шло на пользу авторитету государя. У великой княгини было множество приверженцев, втайне не отказавшихся бы увидеть ее на российском престоле — Екатериной Третьей.
Все сестры Екатерины Павловны были выданы замуж за границу и играли видную роль в общественной и интеллектуальной жизни своих стран.
В дворцовых хрониках даровитые сестры еще при жизни превратились в легенду. Дочь Николая I великая княжна Ольга Николаевна вспоминала: «Мы рассматривали их портреты, просили рассказать нам об их характерах, манерах, появлении в свет. Сравнивали эти идеальные для нас существа с собой и находили себя очень посредственными в сравнении с ними».
Усилия Шарлотты Карловны Ливен были оценены ее нанимателями очень высоко. Она закончила свои дни состоятельной женщиной, кавалерственной дамой ордена св. Екатерины, светлейшей княгиней. В дарованном ей гербе помещался двуглавый российский орел с вензелями императоров Павла I и Николая I. Умерла Ливен в один год с императрицей Марией Федоровной, прослужив при дворе 45 лет, с 1783-го по 1828-й.
Павел и Мария Федоровна поручили ей воспитание и своих младших сыновей Николая и Михаила в их первые годы, требовавшие женской заботы.
25 июня 1796 года, еще при жизни императрицы Екатерины II, великая княгиня Мария Федоровна разрешилась от беремени девятым ребенком — и снова после долгого перерыва это был сын, да еще и сын-великан!
Восхищенная бабушка тут же известила о событии своего постоянного корреспондента барона Ф. М. Гримма: «Сегодня в три часа утра мамаша родила большущего мальчика, которого назвали Николаем. Голос у него — бас, и кричит он удивительно; длиной он — аршин без двух вершков (62,2 см. — В. Б.), а руки немного менее моих. В жизнь мою в первый раз вижу такого богатыря». И позднее добавила: «По необыкновенной силе своей, он предназначен, кажется мне, тоже царствовать, хотя у него и есть два старших брата».
Как в воду глядела! Александр умер, не оставив наследников, а Константин отрекся от престола, так как надумал жениться на женщине не царского происхождения и отречение было непременным условием нового брака. И Николай в 1825 году взошел на трон.
На двенадцатый день после рождения Николая торжественно окрестили в царскосельской дворцовой церкви. Его восприемниками были брат Александр Павлович и сестра — Александра Павловна. Бабушка уже болела и лично в церемонии не участвовала, только смотрела за происходящим сверху с церковных хоров и благословила внука образом Богородицы Одигитрии, с которым Николай потом не расставался всю жизнь.
«Во время церемонии крещения вся женская прислуга была одета в фижмы и платья с корсетами, не исключая даже кормилицы. Представьте себе странную фигуру простой русской крестьянки из окрестностей Петербурга, в фижмах, в высокой прическе, напомаженную, напудренную и затянутую в корсет до удушия. Тем не менее это находили необходимым. Лишь только отец мой, при рождении Михаила, освободил этих несчастных от этой смешной пытки», — рассказывал потом Николай.
Первые годы руководила воспитанием маленького великого князя, а вслед за тем и его брата Михаила, появившегося на свет в 1798 году, все та же незаменимая Шарлотта Карловна Ливен. Ее Николай аттестовал как «уважаемую и прекрасную женщину, которая была всегда образцом неподкупной правдивости, справедливости и привязанности к своим обязанностям и которую мы страшно любили. Мой отец при вступлении на престол утвердил ее в этой должности, которую она и исполняла с примерным усердием. Обязанности ее, при жизни императрицы, были тем более тяжелыми, что отношения между сыном и матерью были часто натянутыми, и она, постоянно находясь между обоими сторонами, только благодаря своей незыблемой прямоте и доверию, которое она этим внушала, умела всегда выходить с честью из этого трудного положения».
У каждого мальчика был собственный штат: английская бонна, две дамы для ночного дежурства, четыре няньки (горничных), два камердинера, два камер-лакея, восемь лакеев и восемь истопников. Такое непомерное количество истопников не должно удивлять. Они работали посменно и обслуживали не только детские покои, но и комнаты остального персонала, а кроме того, выполняли всю работу, требующую физических усилий: двигали и переносили мебель и громоздкий багаж при переездах, таскали воду в ванны (водопровода в современном понимании во дворцах тогда еще не было) и т. д.
Бонной маленького Николая стала шотландка Джейн (Евгения Васильевна) Лайон («няня-львица», как он ее называл), дочь лепного мастера, приглашенного в Россию на работу.
Совсем молоденькая — в момент назначения ей было около двадцати лет, Евгения Васильевна была усердна и решительна и в интересах своего подопечного, к которому была безгранично привязана, готова была спорить даже со всемогущей госпожой Ливен. Лайон говорила по-русски и потом всю жизнь очень гордилась, что первой научила великого князя складывать пальчики для крестного знамения и читала вместе с ним русские молитвы — «Отче наш» и «Богородицу».
Николай ее обожал. С братом Михаилом они частенько спорили — и порой весьма горячо, —
чья няня лучше. Михаил, пылко привязанный к своей «мистрис Кеннеди», настаивал на ее преимуществах, но как младший не всегда мог подобрать убедительные аргументы. Обычно, не одержав верх в споре, он примирительно заключал, что обе няни хорошие и умные. Тогда Николай, подумав минуту, оставлял последнее слово за собой: «Моя все-таки лучше, она — добрее!»
Как и для абсолютного большинства дворянских детей того времени, для Николая именно няня была главным человеком его детства — няня, а не родители. Мать Мария Федоровна при всех своих добродетелях не отличалась сердечностью и в отношениях с детьми на первое место ставила выполнение долга. Первые месяцы жизни сына она считала своим долгом ежедневно посещать его и проводила в детской каждый день от десяти до пятнадцати минут (столько же времени длился стандартный светский визит). После того, как Николаю исполнился год и ему «не опасна была перемена воздуха», сама она ходить в детскую перестала и требовала, чтобы ребенка приводили к ней в апартаменты — утром и вечером.
