«И все-таки я не могу поверить, чтобы осторожнейший и предусмотрительный правитель в таком ответственном деле поступил столь безрассудно. Нет, я полагаю, что он взвесил все достоинства и недостатки перед народом и нашел, что его достоинства перевешивают, — тем более что и перед народом он давал клятву усыновить Тиберия для блага государства, и в письмах несколько раз отзывался о нем как о самом опытном полководце и единственном оплоте римского народа. Тому и другому я приведу несколько примеров из этих писем:
«Будь здоров, любезнейший мой Тиберий, желаю тебе счастливо сражаться за меня и за Муз: будь здоров, любезнейший мой друг, и, клянусь моим счастьем, храбрейший муж и добросовестный полководец». — «Я могу только похвалить твои действия в летнем походе, милый Тиберий: я отлично понимаю, что среди стольких трудностей и при такой беспечности солдат невозможно действовать разумнее, чем ты действовал. Все, кто был с тобой, подтверждают, что о тебе можно сказать словами стиха:
Тот, кто нам один неусыпностью выправил дело».
«Приходится ли мне раздумывать над чем-нибудь важным, приходиться ли на что-нибудь сердиться, клянусь, я тоскую о моем милом Тиберий, вспоминая славные строки Гомера:
Если спутник мой он, из огня мы горящего оба
С ним возвратимся: так в нем обилен на вымыслы разум».
«Когда я читаю и слышу о том, как ты исхудал от бесконечных трудов, то разрази меня бог, если я не содрогаюсь за тебя всем телом! Умоляю, береги себя: если мы с твоей матерью услышим, что ты болен, это убьет нас, и все могущество римского народа будет под угрозой. Здоров я или нет, велика важность, если ты не будешь здоров? Молю богов, чтобы они оберегли тебя для нас и послали тебе здоровья и ныне и всегда, если не вконец ненавистен им римский народ».{190}
Светоний был императорским архивистом при Адриане и материалом своим владел отменно. Приведенные им цитаты из писем Августа не оставляют сомнений в осознанности и продуманности его решительного намерения видеть своим наследником именно Тиберия. Причина этого не столько трагические утраты в его семье, сколько личные достоинства и заслуги самого Тиберия. Для понимания этого Августу вовсе не были нужны уговоры Ливии и уж тем более ее темные происки и козни. Августу иной раз случалось ошибаться в том или ином назначении — пример тому наместничество Квинтилия Вара в Германии, — но вверить Римскую империю недостойному или малоспособному преемнику он не мог ни при каких обстоятельствах.
Исключительность тогдашнего положения в Риме вытекла из того, что у римлян отсутствовал исторический опыт такой вот семейной передачи высшей власти в государстве от правителя к преемнику. В далекие времена царского Рима система передачи единоличной власти сложилась после смерти основателя города легендарного Ромула. Дабы не возникало опасного междуцарствия и борьбы разных претендентов, сенаторы постановили, что народное собрание будет избирать царя, сенат утверждать этот выбор.{191}Лишь тогда царь будет считаться законным правителем. Так и избирались римские цари. Исключение составил только царь Луций Тарквиний, захвативший власть силой и царствовавший без народного избрания и сенатского утверждения. Он в итоге и стал последним римским царем. После его свержения установилась республика и о единовластии римляне на столетия забыли.
Первым единовластным правителем Рима в результате гражданской войны стал Луций Корнелий Сулла. Он был избран диктатором — сенат покорно провел это избрание — «rei publicae constituendae causa».{192} To есть диктатором для устроения республики. Срок полномочий здесь установлен не был, но Сулла не мыслил эту должность не только как наследственную, но даже как пожизненную. Потому за три года, устроив на свой лад политическую систему Римской республики, он счел свою историческую задачу выполненной и оставил свой высший пост ко всеобщему изумлению.
Гай Юлий Цезарь смотрел на обретенную им власть совсем иначе, нежели крепко нелюбимый им Луций Корнелий Сулла. Он брезгливо оценивал поступок исторического предшественника: «Сулла не знал и азов, если отказался от диктаторской власти».{193} Сам Цезарь стал диктатором пожизненным — dictator perpetuus. Но, как известно, не вечное диктаторство было его заветной мечтой. В Цезаре враги его видели, для чего он сам давал немало оснований, человека стремящегося к царской власти. При римской исторической нетерпимости к царской власти над собой само подозрение в таких устремлениях было гибельным для честолюбца, то ли мечтавшего, то ли просто обвиненного в таковой мечте о царской диадеме. Царские амбиции Цезаря были пресечены двадцатью тремя ударами кинжалов и мечей заговорщиков-республиканцев. А поскольку великий Юлий так и не завершил создания своей политической системы, то никаких разговоров о преемственности за кем-либо его властных полномочий и речи быть не могло. Гай Октавий стал имущественным наследником Цезаря и обрел его имя, став Гаем Юлием Цезарем Октавианом. За власть же ему пришлось бороться долгих тринадцать лет.
Но вот ныне, готовясь к уходу в царство мертвых, Август должен был для сохранения созданий им системы управления Римской империей, предусмотреть передачу не столько имущественных, сколько властных прав своему наследнику. Не просто наследнику, но полноправному преемнику, будущему единовластному правителю Римской державы.
Август, однако, никакого закона о передаче высшей власти от одного правителя к другому не ввел. За это спустя восемнадцать с половиной столетий его упрекнул знаменитый французский историк Эрнест Ренан: «Август не исполнил долга истинного политика, оставив будущее на произвол судьбы. Без твердо установленного права престолонаследия, без точных законов об усыновлении, без закона об избрании императора, без всяких конституционных ограничений цезаризм оказался слишком тяжелым грузом на этом корабле без балласта. Самые ужасные взрывы были неизбежны».{194}
При всей исторической справедливости упреков Ренана Август их не заслужил. Он мог установить твердые правила престолонаследия только будучи официальным монархом. Но весь смысл учрежденной им политической системы исключал прямые монаршие полномочия и титулатуру. Полнота единовластия Августа складывалась из ряда традиционных республиканских магистратур: принцепс — председательствующий в сенате, проконсул и верховный наместник всех провинций, народный трибун — защитник интересов простого римского народа. Включение старинного звания «император» в его полный титул означало новое понимание его. Ранее императорами провозглашались удачливые полководцы за наиболее блистательные победы. Такой императорский титул был и у Тиберия. Но включение его в полный титул Августа превращало его в верховного главнокомандующего всеми римскими легионами. Добавим к этому исключительное право принцепса со времени Августа чеканить золотую и серебряную монету, превращение его суда в верховную инстанцию для всех римских граждан и, наконец, звание «Отца отечества», превращавшее первое лицо государства в персону сакральную. Сакральный характер новой власти подчеркивало и само имя «Август», означавшее «умножающий», а также «возвеличенный богами». Вкупе все эти полномочия и превращали власть Августа в неограниченную. Римляне это прекрасно понимали, но легко с этим мирились, предпочитая «безопасное настоящее исполненному опасностей прошлому».{195} Единовластие вывело Рим из многолетних гражданских войн, каковыми завершалась история республиканского правления. Октавиан, прекрасно памятуя о кинжалах, не пошел по гибельному пути Цезаря. Он предложил римлянам по-своему гениально задуманную и потому блистательно претворенную в жизнь монархию в республиканских одеждах. Собственно, он и провозгласил в 27 г. до Р.Х., что восстанавливает республику! Отсюда столь сложная система формирования высшей власти — совокупность ряда традиционных магистратур у одного человека. Потому и нельзя было изобретать никакого закона о престолонаследии. Формально-то престола не было. А дабы преемственность власти в лице Тиберия не выглядела делом чисто семейным, Август позаботился о его полномочиях. Будучи трибуном и проконсулом, Тиберий реально становился вторым лицом в государстве. Тем более что полномочия эти были утверждены за ним самым законным образом. Потому действия Августа по обеспечению преемственности власти в последние годы его жизни представляются продуманными и точными. Заслуги самого Тиберия делали его положение единственного воспреемника Августа безусловным. Даже очень не расположенный к Тиберию позднейший римский историк писал: «высшая власть в государстве была ему предоставлена не без основания».{196}
