На о. Калимантан, в северной части центра Нусантары, как и в Восточной Нусантаре, ни в древности, ни в раннем средневековье не сформировалось крупных государственных объединений. Однако, как было отмечено ранее, на северо-западном и восточном побережье по китайским сообщениям и немногочисленной эпиграфике с IV—VI вв. известны отдельные очаги раннеклассового общества: Пони (Буни, или Бони), Виджаяпура и Кутэй. Подобно многим небольшим островным и прибрежным территориям, где племенная структура уступала место протогосударствам-вождествам, здесь роль катализатора исторического процесса играли два культурно-этнических фактора. Во-первых, это предполагаемые широкие миграции малайцев, активизировавшие заморскую и межостровную торговлю. Во-вторых, — восприятие норм и элементов индуистской и буддийской идеологии и культуры.
Расположение западнокалимантанских берегов обусловило относительную близость тамошних торговых форпостов к коммуникациям, издавна проходившим в акватории Южно-Китайского моря. Именно этим, вероятно, можно объяснить, что относящиеся к рассматриваемому периоду хроники Сунского Китая сообщают о государстве Буни (Пони), которое исследователи связывают с областью Самбас к северу от Понтианака. В конце X в. под властью махараджи Буни находилось около полутора десятка поселений. С подчиненных территорий в столицу, многонаселенный город, поступали разнообразные экспортные продукты: сандаловая древесина, слоновая кость и черепаховые панцири, знаменитая по своему качеству камфора. Буни направляло посольства к китайскому императорскому двору в 977 и 1082 гг.
РАЗВИТИЕ ФЕОДАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ В МАТАРАМЕ И КЕДИРИ В XI—ХII вв.
С конца X в. начались восточнояванские так называемые «равнинные» социально-экономические процессы, продолжавшиеся до конца XV в. (когда усилилась роль северного побережья, затем, после веков перерыва, центра). Эти процессы, описанные выше, отражали становление на Яве отношений феодального общества в формах, присущих его первому этапу в Юго-Восточной Азии, когда существовала сильная центральная власть, и важной была, хотя постепенно и слабела, роль публично-правовых институтов и искусственно созданных пристоличных аграрных районов.
Возникает вопрос, как охарактеризовать период между раннеклассовым обществом VIII—IX вв. и развитым феодальным. Может быть, раннеклассовое общество сыграло здесь роль раннефеодального, как в России, по мнению некоторых ученых? Так или иначе, на Яве в X—XII вв. развитое государство имело дело преимущественно с общинами и их верхушкой, а не с частными землевладельцами, как во многих развитых феодальных обществах.
С XI в. государственная собственность на землю явно доминировала, если не была уже единственной, но сочеталась с прочными правами общин. К монархам явно перешло право, ранее присущее крупным владельцам, — ограничивать хозяйственную деятельность владельцев земли. Земельное дарение частного лица стало теперь недействительно без санкции монарха. Именно он, а не рака, вельможа-ракараян или самгат (памегат) — местный управитель-чиновник окончательно становится основным дарителем земель.
Однако, верховная собственность, как и во Вьетнаме, победила не сразу. Основной получатель — это свободная община-вануа в целом, представитель ее верхушки или светский феодальный владелец (в отличие от храма, преобладавшего ранее среди получателей). Создается впечатление, что храмы не играли в Восточном Раннем Матараме, даже в период его становления, такой социальной и экономической роли, как ранее в Западном Раннем Матараме или у кхмеров, монов и бирманцев. Напомним, что и храмовое строительство во второй половине X— XII в., судя по раскопкам и сохранившимся зданиям, имело меньшие масштабы. Роль «архитектурно-декоративной» сакрализации верховной власти стала явно меньше, чем ранее, что отразилось и в сокращении земельных дарений существующим храмам (хотя сказанное совершенно не означает, что можно предполагать общее сокращение расходов на содержание духовенства). Позднее, со времен Сингасари (XIII в.), и это примечательно, все чаще упоминаются средние и мелкие светские феодальные владельцы, родственники монархов и чиновники, то есть лица, зависящие от монарха. Получение земель представителями этой поздней группы укрепит власть монарха, но приведет к уменьшению площади общинных земель. В Восточном Раннем Матараме и Кедири деревня и ее верхушка имели право на доходы с деревенских ремесленников, торговцев и скота; во времена Сингасари оно также перейдет к светским и духовным феодальным землевладельцам.
Основной опорой центральной власти на Востоке была в конце X—XII в. феодализирующаяся (позднее, чем в Центре, и без малайского влияния) общинная верхушка. Она не успела породить крупную земельную аристократию — глав небольших княжеств (типа рака). Последней, видимо, не было на Востоке в X—XII вв. как заметного социального слоя. В результате власть монарха в аграрной сфере здесь оказалась более всеобъемлющей, чем среди крупных землевладельцев Западного Раннего Матарама.
На Востоке Явы в XI—XII вв. развивалось не только мелкое частное землевладение общинной верхушки, но и смешанные его формы. Так, в Кедири мы видим ранее не упоминавшиеся нигде совместные владения мелких деревенских владельцев частных земель и храмов (как было и у кхмеров и у вьетов достаточно часто). Принципиально изменяется в Восточном Раннем Матараме и Кедири и предмет земельной операции: с конца X в. основным видом передаваемого земельного имущества становится крестьянин вместе с землей (тхани), а не участок земли сам по себе; свободная община-вануа упоминается теперь очень редко. Если среди субъектов земельного права основной (кроме монарха) становится свободная община и ее верхушка, то среди предметов земельной операции — зависимая община и тхани. Они сменили соответственно крупного светского и духовного владельца и участок земли. Тхани стали надолго ведущей формой передаваемого имущества.
Со времен Аирлангги (со второй четверти XI в.) распространяется формула: «монарх подарил землю рамам, вануа и отдельным общинникам в форме тхани». Тхани порой можно было получить от монарха за службу; в принципе и свободная община могла получить зависимую. Но среди лиц, отмечаемых в документах XI—XII вв. как уже владеющих землей, преобладали мелкие владельцы из деревенской верхушки, имеющие участки земли чаще, чем тхани (при этом то и другое они могли иметь навечно). В это время практикуется владение и необработанными землями, то есть земля как таковая становится предметом владения; это свидетельствует о развитии идеи собственности. Отдельные участки земли и тхани — это две основные формы частного земельного владения, характерные для XI—XII вв.; средние размеры земель, включенных в тхани, были, видимо, больше, чем участки без крестьян.
Другой путь феодализации общинной верхушки в это время — получение от монарха иммунитетов нового типа — «прав для деревни». В таком случае иммунизированная община не становилась тхани, так как крестьяне никому не передавались, а сами получали выгоды от иммунитетов. Дача «прав для деревни», бесспорно, имела экономический смысл, делая вануа и (или) ее патрона-чиновника получателем части доходов, ранее шедших государству. При этом, судя по более поздним данным, не следует резко противопоставлять пользу для вануа в целом и пользу для служилого представителя верхушки вануа. В значительной мере ослабшая, но по-прежнему пропитанная патронажными связями яванская община XI—XV вв., безусловно, обладала не менее гибким, чем позднее, механизмом перераспределения, гарантировавшим и феодальную прибыль деревенским верхам, и гарантии помощи беднейшим в критических ситуациях (кроме самых крайних, когда разорялись целые области). Указанное светское право (право для деревни), появившись достаточно поздно, существовало до времени расцвета империи включительно. Сформировавшись вначале применительно к основному контрагенту монархов в Восточном Раннем Матараме и Кедири — общине, оно в дальнейшем предоставлялось во все большей степени мелким и средним светским феодальным владельцам — основной опоре центральной власти в Сингасари и в империи Маджапахит.
Фиксирование имущественных прав (что представляло собой тоже определенные иммунитеты), сложившееся ранее применительно к имуществам духовенства в Восточном Раннем Матараме в конце X — начале XI в., постепенно, со времен Кедири, стало применяться по преимуществу к тем же условным средним и мелким светским феодальным владельцам. Прерогатива фиксирования их прав принадлежала монархам. Утвердив к X в. право собственности на всю землю в борьбе с крупными землевладельцами, сложившимися до образования единой монархии на Центральной Яве (такая же борьба шла в Дайковьете-Дайвьете (Вьетнаме) в X — первой половине XI в.), монархи применили его в XI—XII вв. к общинному землевладению. В дальнейшем, отчасти уже с XII в., они постепенно все шире переуступали владельческие права гораздо более зависимым от них (по сравнению не только с крупными землевладельцами, но и со свободными общинами) средним и мелким светским феодалам за службу. Детализированные публично-правовые нормы сложились во времена борьбы с крупными владельцами и расцвели в эпоху централизованного деспотического государства, основанного на верховной собственности монарха на землю, каким были Восточный Ранний Матарам и Кедири. Затем сфера действия публично-правовых норм стала постепенно сужаться, чем подготавливались времена преобладания обычного права (и частно-правовых норм) при сохранении идеи верховной собственности монарха (XVI— XIX вв.).
