армии из Галлии, но и из Паннонии или Иллирии.
Римский легион
Более крупным полководцем, чем Константин, на то время слыл Лициний, на счету которого было куда больше побед и имелся богатый опыт в управлении войсками. Он считался грозным противником, особенно если помнить о его суровой непреклонности, упорстве и бесстрашии, а также об авторитете, который он имел в легионах как полководец, вышедший из простых воинов. Этого «апологета воинской простоты», бывало, боялись до ужаса, но в то же время и уважали. Императоры и большие полководцы на то время уже перестали лично участвовать в бою, руководя движениями войск со стороны. Лициний же, не забывая свое солдатское прошлое и следуя примерам военных вождей еще республиканского Рима, сам возглавлял атаки, показывая пример завидного мужества и выдающихся качеств профессионального бойца.
Учитывая, что на дунайской границе в 312 году было затишье, а на рейнской границе было все еще неспокойно, и имея ввиду союз Лициния с Константином (это означало, что значительная часть галльских легионов останется на фронте от Батавии до Аргентората), Помпеяну следовало делать вывод, что основной удар будет нанесен именно легионами Лициния. В свою очередь это значило, что основные военные действия пройдут не в Транспадане (это западная часть Цизальпинской Галлии), а в Венетции (т. е. в восточной ее части).
Кроме того, собственно территориальных споров у Максенция и Константина не было, во всяком случае Максенций никаких деклараций по этому поводу не делал. А вот что касается владений Лициния, здесь Максенций был неосторожен, открыто заявляя свои права на Иллирию. А Иллирия – это сразу две провинции: Паннония и Далмация. Переход их к Максенцию автоматически передал бы в его руки и расположенные западнее приграничные провинции Норик и Реция. Т. о. Максенций собирался забрать у Лициния половину его владений. Понятно, что при неизбежном (на следующем этапе) союзе Максенция и Максимина Дазы у Лициния при одновременной войне на два фронта не оставалось шансов выжить.
Константин не должен был решиться взять на себя основное бремя военных действий, не располагая хотя бы равными с Максенцием силами. А таковых сил взять ему было неоткуда. Лициний же такими силами располагал и имел все основания для начала наступления. Вместе с тем, как ни стремительно готовился к войне Константин, как ни пытался он сохранить эту подготовку в тайне, сделать это не удалось. Да, впрочем, и невозможно сконцентрировать пять легионов у северо-западного подножия Альп незаметно. Соответственно, Максенций должен был готовиться к вторжению с двух направлений. Очевидно, Константин также представлял себе военную компанию осени 312 года как совместное вторжение.
О войне на Рейне, где себя так удачно проявил Константин (и эти пять лет были его пока единственным самостоятельным полководческим опытом), известно немного. Но полководческий «почерк» просматривается довольно ясно. Константин предпочитал действовать предельно быстро и решительно, но осторожно, заботясь о безопасности своих тылов и флангов, не растягивая коммуникации, не удаляясь от укреплений, складов и резервов. Он предварял свои действия тщательным сбором и анализом информации, заранее выстраивая план боевых мероприятий и стараясь последовательно его реализовывать. Война с варварами полна неожиданностей и, как следствие, предполагает со стороны римлян ответные импровизации. Но таковой тяги к экспромтам, всегда сопровождаемых риском, у Константина не наблюдалось. Его трудно назвать азартным полководцем, скорее, он был рассудочным стратегом.
Собственно, военные действия не являлись для него самодостаточными. Он всегда был готов к переговорам, к компромиссам. Дипломатом, во всяком случае с варварами, он показал себя весьма искусным. Кого-то «перетягивал» на свою сторону, делая хоть и временным, но союзником. Кого-то стравливал друг с другом. И, что существенно, Константин всегда добивался количественного и качественного превосходства на направлении главного удара. Поэтому-то трудно согласиться с тем, что, уступая (да еще как сильно!) армии Максенция, он рискнул бы в одиночестве вступить в Италию. Скорее всего, Лициний должен был взять на себя легионы Помпеяна, в то время как Константин имел два варианта в своих действиях. Первый – удар в тыл легионам Помпеяна, что привело бы к их окружению и капитуляции. Второй – прорыв через Лигурию и Этрурию [26] и Этрурию (ныне это Тоскана) прямо к Риму. Этот второй вариант был бы весьма возможен, если бы Константина уверили в том, что как только его армия выйдет к стенам Рима, в самом городе вспыхнет вооруженное восстание. Только в этом случае можно было бы не опасаться собравшихся там десяти легионов Максенция.
Следует помнить, что Константину важно было либо опередить Лициния с вступлением в Рим, либо (что, естественно, предпочтительнее) вообще не допускать его до Рима. Ведь именно к Константину, а не известному своими гонениями на христиан, изнеженных аристократов-бездельников, интеллектуалов и опасно размножившихся чиновников Лицинию обратились римляне с просьбой о помощи и защите. И Константин должен был сам, без Лициния, освободить Рим от жестокого тирана, что и стало бы его подлинным подтверждением его прав на Италию. Реализация такого плана была не лишена риска, но огромные политические дивиденды его бы оправдали.
Лициний, однако, в Венетцию со своей армией не вступил, нарушив предположения Максенция и поставив Константина в столь сложное, даже отчаянное положение, что в последний момент тот предложил провести переговоры с целью примирения. Максенций на это не пошел. Официально потому, что не желал идти на примирение с «убийцей своего отца». Но вопросы чести для таких людей, как Максенций, не многого стоят. Такой ответ говорит о том, что свое положение он считал преимущественным, тогда как положение своего соперника – практически безнадежным. Но почему Лициний не ввел свои войска в Италию? Не захотел «таскать каштаны из огня» для Константина, понимая, что ни Рима, ни Равенны ему не видать? Может быть, но при всем множестве далеко не симпатичных черт в своем характере, Лициний как «настоящий римлянин» оставался верен заключенным союзам и не нарушал даваемого им слова. Кроме того, он не мог не понимать, что если с кем-то из коллег-тетрархов и можно иметь дело, то только с Константином: его гибель просто отсрочивала гибель Лициния. Так что Лициний никак не мог желать гибели Константина и, следовательно, не мог без веских оснований в самый последний момент уклониться от военных действий. Причину следует искать в поведении Максимина Даза.
Август Востока Максимин, эстет-мистик, любитель роскоши и изысканных развлечений, обладал всеми свойствами капризного дилетанта – огромным самомнением, самоуверенностью и совершенной непредсказуемостью. Он имел договор с Лицинием о четком разделении сфер влияния, который был заключен менее года назад. Одновременно он заключил тайный
