VIII
На краю видимого мира стоял Авраам -- сын Вахро-мея. В пути остались вершины, где камни преображались в белый лед. Но здесь, на ровной земле, только дивы могли насыпать эту гору. Она так и называлась, древняя крепость на горе,-- "Дворец Дивов". В старой парфянской рукописи рассказано о царице Вис, запертой здесь когда-то ревнивым мужем. Ее любовник, воитель Рамин, слал ей письма, привязанные к стрелам...
Совы живут сейчас в цитадели. Ее толстые стены пробили когда-то солдаты Искандария, но не стали их восстанавливать. Новый город Маргиана-Александрия был построен рядом, и только окаменевшие кирпичи брали для него из древнего Кеева городища. А потом царь Ан-тиох огородил стеной зеленые поля и сады, и стали называть это место Маршана-Антиохия. Она ясно видна отсюда, волнистая стена, защищающая Мерв от сыпучего песка и туранцев. А вокруг, во все стороны, лишь голые барханы до горизонта...
Три дня он уже в Мерве, и каждое утро задолго до солнечного восхода взбирается сюда, на искусственную гору. Не верится, что маленькие земные люди могли насыпать эти чудовищные валы. В предутренней чистоте особенно ясно видна граница жизни и смерти. Как меч Джамшида, на треть раздвинул пески желтый Мургаб. Где-то в горах Эраншахра твердая ледовая рукоять, а здесь, в утяжеленном расширении, Мерв. Он синий и зеленый отсюда. Ветви смыкаются над рекой, и только восьмиугольные башенки дасткартов разрывают кое-где сцепившиеся кроны карагачей и платанов...
Великий канаранг Гушнапсдад, военный правитель Хорасана, стал во главе посольства и сразу возненавидел Авраама. Губы на большом отекшем лице по-арийски брезгливо поползли книзу, когда услышал он, что дано Аврааму право ходить где захочется и записывать какие-то сказки. Зато других диперанов посольства он приказал не выпускать из казармы. Все три дня они учились быстрой посадке в седла, чистили двор, сбрую, коней. Слова сказанного, а тем более написанного, не терпел канаранг и вымещал на них свои чувства.
Хоть одно было хорошо, что избавило это наконец Авраама от Льва-Разумника. При царском серебре послан был тот от эранамаркера Иегуды и всю дорогу до Мерва лез Аврааму в душу. На первом же привале подошел он вплотную, взялся за шнуровку куртки, заглянул в глаза.
-- Нам предстоит длинная и ответственная дорога, -- сказал он. -- Очень хорошо, что с посольством едет такой высокообразованный человек, как вы, мар Авраам!..
Впервые назвали его так, и это было приятно. Серьезно, доверительно умел разговаривать Лев-Разумник, так, что человек невольно поднимался в собственных глазах. Самые большие глупости не казались уже такими очевидными. Хотелось слушать и соглашаться. Даже умный, благородный Абба терпел его возле себя и только временами грубо обрывал, когда тупость превосходила всякую меру. Ни единой искры божьей не было в выкаченных глазах Льва-Разумника, но зато считал он лучше всех в Эраншахре. Со сна мог он мгновенно разделить или умножить любые многозначные числа. Зато теперь канаранг Гушнапсдад заставил его пересчитывать серебро, что везли на сорока мулах!..
Молодой воитель Атургундад, племянник канаранга, стал почему-то покровителем Авраама в Мерве. Как и сам канаранг, был он большим и спесивым, а на одутловатом лице читалось такое же закоренелое омерзение ко всему живому и подвижному. Но когда при взгляде на Авраама губы канаранга поползли вниз, у племянника они сразу выровнялись. Воитель Атургундад сам подошел к нему, а великий канаранг отвернулся...
Неустанно ходил Авраам по Мерву. Кружилась голова от звуков и красок. На всех дорогах земли лежит от сотворения мира этот город, и все человеческие боги нашли здесь убежище. Жрецы и монахи населяли его древнюю часть: индийские предсказатели судьбы с их застывшим медным богом, христиане, манихеи, иудейские наставники праведности, даже гуннские шаманы с бубнами сидели на базаре. И жрицы огня Арамати-земли с голыми животами находились при каждом из сорока зороастрийских храмов. Танцы и удовлетворение мужского голода--их пропитание...
А на прямых, как в старых ромейских городах, улицах встречались под косматыми овечьими шапками правильные ромейские лица. И не только от солдат Искан-дария Великого и Антиоха происходили здешние жители. Много позже парфянский царь Ород расселил здесь, на границе с Тураном, плененные римские легионы консула Марка Красса...
Тяжелая серая пыль лежала на дорогах -- та же, из которой высились барханы за АНТИОХОВОЙ стеной. Но, смоченная водой, она буйно рождала все доступные глазу цвета: зеленый, синий, желтый, голубой, багровый. Словно покрашенные были звонкие продолговатые дыни, гигантскими пирамидами уложенные на базаре, оранжевое пламя источали в темной листве персики, и обрызганными кровью казались абрикосовые деревья. А синим, голубым, фиолетовым был виноград. Высоко над головой висели причудливые гроздья величиной с хорошую овцу, и так густо теснились в них ягоды, что становились квадратными, прямоугольными, коническими. Большие зеленые листья прорастали между ними...
И все, все было неправдоподобно сладким. Даже снежно-белая редька и крупный матовый лук елись просто, как яблоки. Сладкими были мясо и рыба в Мургабе.
А ночью одуряюще сладким был воздух. Плоские земляные крыши толщиной в локоть от палящего солнца покрывались грубым полотном и кошмами. Все, что произрастало здесь, резалось, разламывалось и сушилось, испуская невероятные запахи...
И животных эта земля порождала необыкновенных. О кентаврах, полулюдях-полулошадях, рассказывалось в предании у греков-ромеев. Высокие, с длинной сильной шеей кони пустыни представлялись им единым телом с парфянскими лучниками...
Еще одно ромейское сказание понял здесь Авраам. Черные, белые, серебряные были маргианские овцы, и шерсть их отливала чудным лунным блеском. Но когда увидел он знаменитый мервский сур, то сразу вспомнил стихи о Язоне и супруге его -- несчастной Медее. Раз в году на полтора миллиона ягнят рождается один урод с руном цвета чистого золота. Его везут отсюда на границу в Лазику для перепродажи, потому что издревле идет он на оторочку мантий для ромейских царей. Порождением Кавказа считали его аргонавты. Вчера дядя Авель бар-Хенанишо сам отобрал две бесценных шкурки, чтобы через сотоварища Леонида Апиона передать в подарок новому кесарю. На волосы младенца походили яркие солнечные завигки, и невозможно было оторвать взгляда от них...
Дасткарты в Мерве сгояли нетронутыми. Может быть, обилие плодов было тому причиной или близость к Турану, откуда всякий раз можно ждать вмешательства в случае смуты. Пятую часть из хранилищ роздали здесь великие людям, и никто пока открыто не требовал большего...
Вниз посмотрел Авраам. Полутемно еще было в примыкающих к базару улицах, но двигались уже по ним арбы с громадными, выше лошадиного роста, колесами, на которых легко переезжать ямы с водой. И сам базар уже многоцветно пенился, выплескиваясь под старые крепостные стены. Там, где они обрушились, бесчисленные ковры и кошмы, свертки серебристого атласа, чаны жидкой халвы-мешалло и горы дынь-вахрман хлынули внутрь, захлестывая солдатские казармы...
По ту сторону базара виделось большое торговое подворье. Три дня уже люди туранского царя с серебряными пластинами в подтверждение их права учитывали товары и деловито прикрепляли к каждому тюку специальную дощечку с печатью. На всем дальнем пути до границ Китая никто не тронет их...
Все таким же суровым был дядя его Авель бар-Хенанишо. Ни единого родственного слова не слышал от него Авраам. Но помнил он сухие теплые руки и кисловатый сок, лившийся на воспаленные губы.
Ночами бодрствовал дядя. Помимо заботы о караване осуществлял он церковные дела. У епископа Мерва был с ним Авраам. Молодым оказался тот, со светлой волнистой бородкой и мукой в глазах. Смертный кашель душил его всякий раз, но епископ сам обошел все сараи и конюшни, благословляя в трудную дорогу людей и скот.
С ними пойдут и десять монахов-проповедников. По ту сторону заброшенной цитадели жили они вместе с совами, уже год ожидая попутного каравана. Навсегда останутся они в Китае, разнося среди язычников свет и слово божье...
Как жена Лота, окаменел вдруг Авраам, когда узнал среди проповедников Тыкву, заблудшего студента академии из Нисибина. Но совсем другим уже стал Тыква. Жесткая складка служения появилась у него на лбу, а глаза смотрели на что-то бесплотное, видимое лишь ему одному. Мешок арамейских грамот и апостольских проповедей был его имуществом...
Три сына было у спасенного Кузнецом царя Фариду-на: Тур, Салм и Эрадж. Им во владение он дал Туран, Рим и Эраншахр. Но, сговорившись, Тур и Салм убили своего брата Эраджа. С тех пор нет мира между Востоком и Западом. И вечно повторяется это: Салм и Тур сговариваются против срединного брата...
Мерв -- крайний город Эраншахра. Где-то там, откуда должно встать солнце, туранцы десять лет назад втоптали в песок сорок тысяч азатов и "бессмертных" царя Пероза. Потом началась буря и огромный бархан насыпала там, где остались они лежать. Каждую весну на том бархане выступает кровь и слышатся стоны. А Мерв стал открытым для всех городом. Хоть и сидел в нем ка-наранг с войском, туранцы по договору могли беспрепятственно въезжать и выезжать из него без уплаты пошлин на купленное и проданное...
