Даже в тех случаях, когда решения по жилищному вопросу принимались в пользу писателей, возникали проблемы. Так, 20 июля 1937 года в «Литературной газете» было опубликовано письмо Р. Шепельской, которая являлась пайщиком РЖСКТ «Советский писатель» со дня его основания и аккуратно выплачивала пай. Первый раз, в 1931 году, ей выдали ордер на комнату, жильцы которой не собирались выезжать, в 1932 году она получила ордер на квартиру в доме, где не было свободных комнат, а в 1937 году — на комнату писателя Овалова, который, как оказалось, жилплощади не имел. Затем ей последовательно выдавали ордера на комнаты писателей Розанцева, И. Доронина и В. Козина, которые освобождать жилплощадь не собирались. Та же ситуация повторилась с комнатой М. Голодного, с той лишь разницей, что сам писатель выехал на другую квартиру, а его комнату заняли родственники.
Такие казусы с распределением жилья в те годы были обычным явлением, и о них все прекрасно знали. С. Гехт вспоминал: «Утром должен состояться переезд законных жильцов, а ночью кто-то ворвался захватническим образом в квартиру. Прокурор задерживает заселение нового дома, возбуждается дело о незаконном вселении, принимаются меры»[273]. Поэтому накануне заселения дома по Лаврушинскому переулку, где должен был получить квартиру И. Ильф, к нему на взятом в «Метрополе» «линкольне» приехал В. Катаев с ключами и ордером на квартиру Он велел И. Ильфу взять табуретку и ехать в Лаврушинский переулок Так втроем, В. Катаев, И. Ильф и Е. Петров, вместе с символической мебелью отстаивали жилплощадь.
Писатели, как и другие советские граждане, часто становились жертвами интриг недобросовестных людей, целью которых было заполучить жилье. Об одном таком случае сообщал А. Щербакову А. Чапыгин. Он просил прийти на помощь писателю Е. Вальбе, так как тот был осужден народным судом и приговорен к году принудительных работ при НКВД. По мнению автора письма, «травля начата давно сорганизовавшимися нелюдями, человек в 25–30»[274]. За два года до оглашения приговора А. Чапыгин по просьбе Президиума ССП присутствовал на товарищеском суде, возбужденном Е. Вальбе против жильцов своей квартиры. Причиной этого стали постоянное пьянство и разгульный образ жизни соседей. Но в результате самого Вальбе приговорили к штрафу. Надо сказать, писатель сам сделал немало, чтобы настроить против себя жильцов: сообщил в домоуправление, что в квартире висит много образов, что один из проживающих в ней незаконно получает тройные хлебные карточки на родню.
Обострение конфликта во многом было связано с тем, что жильцы квартиры не понимали, чем Вальбе занимается. По их разумению, он был бездельником, который целыми днями сидит дома, «потому с таким „типом“ всякие средства борьбы хороши». Они начали досаждать литератору: выгоняли детей играть в коридор, ругались, и даже один раз была драка. Когда она началась, в руках у писателя был чайник и он случайно ошпарил соседку. В глазах обитателей квартиры она стала героиней.
М. Булгакову так и не удалось получить квартиру в доме в Лаврушинском переулке, несмотря на то, что он имел на это преимущественное право. Оно проистекало из того, что писатель, внося пай в кооператив еще при строительстве дома в Нащокинском переулке, заплатил лишних 5 тысяч рублей, которые находились в распоряжении кооператива около пяти лет. Однако писателя вычеркнули из списков на получение квартиры, а полагавшееся ему жилье отдали другому лицу[275].
До 1938 года существовал порядок, по которому жилая площадь бронировалась за Союзом писателей, и если тот или иной литератор выезжал за пределы Москвы, его жилая площадь поступала в распоряжение ССП, а затем передавалась другому писателю. Позднее писательская организация эту льготу потеряла[276], поэтому В. Ставский обратился с письмом к В. Молотову с просьбой дать указание Моссовету, чтобы вся освобождающаяся жилая площадь в доме по Лаврушинскому переулку заселялась только писателями с ведома ССП[277].
9 августа 1938 года ответственный секретарь ССП Павленко и председатель Правления Литфонда Н. Ляшко сообщали В. Молотову, что значительное количество членов Союза писателей, проживающих в Москве и Ленинграде (около 150 человек), не обеспечены жилищными условиями, необходимыми для творческой работы, а многие из них и вовсе не имеют собственного жилья и проживают у родственников или вообще у посторонних[278]. В очередном письме, направленном В. Молотову уже от имени Президиума ССП, приводились иные цифры. Только в Москве было свыше 200 писателей, нуждавшихся в улучшении жилищных условий, из которых около 40 не имело собственной площади[279].
Но даже у тех, кто имел собственное жилье, положение иногда было просто плачевным, так как его качество оставляло желать много лучшего. Например, писатель Н. Адуев располагал жилой площадью размером около 35 квадратных метров, состоящей из двух комнат. Но они были настолько сырыми, что пришедшие туда в солнечное майское утро представители групкома драматургов с трудом провели там полчаса. Все вещи в комнатах оказались влажными, книги отсыревшими, клавиши у пианино отваливались от сырости, по стенам с отставшими обоями ползали мокрицы. Работать писателю мешало еще то, что в его коммунальной квартире в нескольких семьях проживало семеро маленьких детей, которые вели себя соответственно возрасту. Места общего пользования в квартире были чрезвычайно грязными. По мнению членов комиссии, болезнь писателя являлась следствием проживания в таких условиях. Члены комиссии пришли к следующему выводу: «Комиссия считает, что Группкому необходимо принять меры к переселению т. Адуева, так как дальнейшее проживание его в этой квартире угрожает его жизни»[280].
Обращаясь в Правление ССП, описывает условия своей жизни С. Вашинцев: «Я с семьей (6 человек), из них трое маленьких детей, живу в двух комнатах, в общей многонаселенной квартире, без удобств… Все дети у меня музыканты (учатся в Центральной детской музыкальной школе при консерватории), с утра до позднего вечера скрипка сменяет виолончель, виолончель рояль»[281].
В письме на имя председателя ревизионной комиссии Литфонда Ф. Березовского «историю своих бедствий» поведал Н. Куробин. Еще в 1931 году он и его семья (мать, жена и двое детей) получили в доме Герцена в качестве квартиры бывшую кухню — с кафельными стенами, каменным полом и одним небольшим окном. Спустя несколько месяцев из-за постоянной сырости и холода жена Куробина заболела воспалением легких, перешедшим в хронический плеврит, сын получил хронический бронхит, а дочка после перенесенной скарлатины стала терять слух. Через год домоуправление удосужилось настелить деревянный пол. В 1935 году пол был покрашен, а потолок побелен. Побелка держалась недолго, так как вскоре половина потолка рухнула. К счастью, обошлось без жертв: сам литератор отсутствовал, его мать и жена возились в передней, а дети рисовали у окна. Хозяева дома переполошились — прибежал комендант дома, на легковой машине примчались из Союза писателей директор административно-хозяйственного управления Клейменов и инженер Дмитриев. Клейменов пожал руку хозяину дома и поздравил с благополучным исходом.
Рухнувший потолок починили весьма оригинальным способом: посреди комнаты поставили два столба с перекладиной и окрасили их в «дикий бордово-гробовый цвет». Сын литератора к тому времени уже выучился грамоте и, читая иллюстрированного Пушкина, он нашел точное изображение этого «украшения жилища» на картинке к «Капитанской дочке». Там это сооружение называлось виселицей. Когда к Куробину вновь зашел Клейменов, чтобы посмотреть на результаты ремонта, мальчик показал ему свое открытие. Взрослые тактично промолчали. Находчивый администратор нашел выход из щекотливого положения — «виселица» была усовершенствована: к ней добавили третий столб, а все сооружение перекрасили в нежно-голубой цвет.
Жизнь в преобразованном жилище продолжалась. Под полом находился постоянно подтопленный подвал, с потолка текло, две стены были глухие, в третьей небольшое окошко, а к четвертой примыкали сразу четыре уборных: три сбоку и одна сверху. Деятельность последних вызывала у литератора поэтические ассоциации:
День и ночь бежит Арагва
Неустанно по камням…[282]
В 1938 году проблемы ССП с обеспечением жильем писателей еще более обострились. В СССР из Германии иммигрировала большая группа писателей-антифашистов. Первоначально некоторые из них занимали жилье уехавших в командировку, но затем их перестали селить в комнатах, освободившихся только на время. Другие жили в гостиницах и вынуждены были платить за них огромные деньги. Из-за этого они не могли заниматься настоящей творческой работой и брались за любую поденщину. Поэтому руководство Союза писателей обратилось к председателю Моссовета И. Сидорову с просьбой дать жилищному отделу распоряжение о выделении немецким писателям-иммигрантам четырнадцати комнат[283].
