При Клавдии настали лучшие времена, этот император ценил хороших администраторов и пользовался добрыми советами Вителлия. Но тут Луцию грозила опасность со стороны распутной и подозрительной Мессалины. Пришлось прибегнуть к испытанному средству — подольститься к власть имущим. Неглупый сенатор Вителлий так и сделал. Он упросил императрицу даровать ему свою сандалию, которую стал постоянно носить в складках тоги, время от времени демонстративно доставая ее и трепетно целуя. Нарцисса и Палласа, влиятельных вольноотпущенников цезаря, он подкупил тем, что их золотые изображения поместил в часовне своего дома, чтя их наравне с домашними ларами. Когда же оргии Мессалины перешли все границы, Луций вмиг перестроился и, зная у кого больше шансов стать новой императрицей, энергично поддержал Агриппину во время дебатов в сенате.
Авл был достойным сыном своего отца, только делал все в обратном порядке. Сначала в нем проявились незаурядные качества придворного лизоблюда, готового на все услуги, не исключая и сексуальных. Не было ему равных и в восхвалениях. И лишь с возрастом он проявил себя хорошим организатором и военачальником. При Тиберии, свидетельствуют современники, то есть еще совсем мальчиком, Авл Вителлий выделялся во время разнузданных оргий, устраиваемых Тиберием на острове Капри.
Поговаривали, что смазливому сыну, любимцу Тиберия, и сам Луций был обязан милостивым отношением к нему императора. Правда ли это? Нельзя забывать, что подобные обвинения чаще всего фабриковались врагами, а в них у Вителлия никогда не было недостатка. Людям нравилось — да и сейчас нравится — выслушивать пакости о сильных мира сего. Но ведь можно предположить и такое: Тиберий, Калигула и Клавдий ценили Луция Вителлия за его действительные таланты хорошего управленца и администратора, а его сына, скажем, за таланты игрока в кости и прекрасного знатока состязаний на колесницах.
Авл Вителлий удивил многих и тем, когда два года — в 60-м и 61-м — умело управлял провинцией Африка, назначенный туда наместником. До этого, правда, он успел хорошо нажиться, осуществляя надзор над общественными зданиями в самом Риме. Пользуясь своим служебным положением, он присвоил находящиеся в римских храмах драгоценности и произведения искусства, подменив их жалкими копиями. Что ж, такие вещи происходили и позже, и не только в римской империи. В веках осталась латинская пословица: Nihil novi sub sole — ничто не ново под солнцем. И все же, когда император Гальба в конце 69 года отправил Вителлия наместником в нижнюю Германию, область на нижнем Рейне, у того не было денег на дорогу. Кредиторы обступили его и не выпускали, пока будущий наместник не рассчитается с долгами. Всем было известно, что жил он в большой нужде, жену и детей поселил в жалкой хибаре, сдав дом внаем. Такие финансовые трудности приписывались невероятному, но просто болезненному обжорству Вителлия. Не он один этим славился, и будь Вителлий богатым человеком, прожорливость не разорила бы его, тем более что он не стремился к изысканной пище, а ел все подряд, лишь бы набить утробу.
Явившись в Германию, Вителлий с самого начала проявлял к вверенным ему легионерам неслыханную милость, чем и покорил сердца солдат и офицеров. В то же время они были настроены очень враждебно против правящего цезаря Гальбы, хотя вовсе его не знали. Достаточно и того, что императором тот стал без участия их, сильнейших воинских формирований во всей Римской империи (по их мнению), а лишь благодаря поддержке жалких испанских легионеров и римской черни. Неприязнь к Гальбе проявилась особенно явственно 1 января 69 года, когда воинские когорты во всей обширной империи приносили присягу верности новому цезарю. Здесь, на нижнем Рейне, в некоторых легионах солдаты лишь молча выслушивали текст присяги и расходились в тишине. В некоторых — командование прибегло к хитрости, не называя имени властителя и требуя присягнуть лишь на верность сенату и великому Риму. Но было и так, что статуи Гальбы забрасывали камнями или и вовсе разбивали. И такое происходило в обеих германских провинциях, и в верхней и в нижней. Наместник и высшее командование сохраняло нейтралитет, не вмешиваясь в события. А солдат явно подзуживали недруги Гальбы, ненавидевшие нового императора по личным мотивам. Среди них выделялись Фабий Валенс и Цецина Алиен. Во время пребывания Вителлия в Кёльне, 2 и 3 января, войска рейнской армии, одно за другим в разных лагерях, провозгласили императором Вителлия. До них дошла весть, что Гальба убит в Риме преторианцами по наущению Отона, ставшего новым цезарем.
И вот тогда Авл Вителлий стал заложником не столько собственных амбиций, сколько собственных солдат и создавшейся ситуации. Отступить он не мог. Отон одно за другим слал ему послания, суля золотые горы, высокие должности, личную неприкосновенность и возможность самому выбрать место, где поселиться, если тот сложит оружие и откажется от незаконно присвоенного ему титула. В ответ Вителлий отправлял ему такие же послания. Оба они считали себя вполне законно избранными императорами и не жалели обещаний сопернику, лишь бы тот добровольно сложил с себя титул императора. Вскоре послания изменили тон, стали более требовательными и жесткими, а потом дело и вовсе дошло до ругательств и взаимных оскорблений. Тут уж припомнилось все самое дурное и постыдное, что только можно было приписать сопернику.
Далее пошли в ход и более действенные средства, к сопернику принялись подсылать убийц, но и это не помогло. Посланцев Отона в германских лагерях сразу опознавали как незнакомых людей, появившихся в солдатских лагерях; сторонники Вителлия, хотя им легче было затеряться в Риме, все-таки ничего не сумели сделать.
А тем временем германские легионы уже двинулись через Галлию на юг. По дороге Цецина прошелся огнем и мечом по земле гельветов (современной Швейцарии), приказав солдатам не щадить ни старых ни малых, и только за то, что в Гельвеции были задержаны его гонцы, отправленные к придунайским легионам, поддерживавшим Отона, чтобы и их склонить к бунту.
В апреле 69 года произошли решающие бои на реке Пад. В это время Вителлий находился в Лугдуне (Лион). Гонец принес весть, что после кровавой битвы под Бедриаком Отон покончил жизнь самоубийством. В доказательство ему даже вручили стилет, которым поразил себя Отон. Вителлий повелел отправить его в Кёльн и там поместить в храм Марса. К Бедриаку он вышел лишь через сорок дней после битвы, в конце мая, но и тогда еще все поле было покрыто мертвыми телами Отоновых воинов, оставленных на съедение диким псам и хищникам-падальщикам. Даже закаленные в битвах солдаты из рейнских легионов с трудом выносили ужасное зрелище и страшный смрад разлагающихся трупов, Вителлий же, высокий, рыхлый, с огромным от постоянного обжорства животом и красной от вечного пьянства физиономией, с видимым удовольствием обозревал страшную панораму. А затем произнес мерзкие слова, которые запомнили и много веков спустя повторяли с ужасом: «Убитый враг всегда хорошо пахнет, но еще лучше — убитый гражданин».
Однако и Вителлия стало мутить, пришлось выпить двойную порцию вина. А сказал он то, что думал, ведь решилась мучившая его проблема: что делать с оставшимися в живых воинами противника. Охотнее всего он уничтожил бы всех или изгнал на край света, но боялся, как бы те, не видя другого выхода, не схватились за оружие. Следовало проявить осторожность.
Преторианцев он уволил с действительной службы распустив без промедления все преторианские когорты.
Велел выдать им так называемое почетное выходное пособие, но оружие приказал сдать. Их разослали поодиночке на поселение в разные уголки громадной империи. Преторианцы восприняли это как жизненную катастрофу. Элитные подразделения армии, мужчины в самом расцвете сил — и уже ветераны! К тому же стали распространяться слухи, что бывших гвардейцев потихоньку разыскивают и арестовывают. Правда, арестована была небольшая группа из ста двадцати гвардейцев, но тревога охватила всех бывших преторианцев. Дело в том, что несколько месяцев назад эти сто двадцать человек вручили Отону письменную просьбу наградить их за особые заслуги в свержении императора Гальбы. Просьбу обнаружили в архиве. Вителлий правильно рассудил, что преторианец, воин из личной охраны императора, поднявший руку на цезаря, в любом случае бунтовщик и изменник, заслуживающий смертной казни. Так с ними и поступили.
А вот что было делать с придунайскими легионами, дружно выступившими на стороне Отона и частично принимавшими участие в битвах с силами Вителлия? Их никак нельзя было распустить — опасно оголять границы. Пришлось ограничиться полумерами: казнить только некоторых центурионов и перебазировать отдельные легионы. Так, один легион отправили в Испанию, другой — аж в Британию. Оказавшийся в Турине, легион устроил настоящую битву с отрядами батавов[17] из Рейнской армии, так что весь город был сожжен, и от него камня на камне не осталось.
