При вынесении собственного вердикта командир роты руководствовался в первую очередь личными впечатлениями, которые он вынес об «испытуемом» из боев. Затем личные впечатления дополнялись оценками, которые ротные получали от соответствующих командиров отделений и взводов. Вильгельм Викциок, в свою бытность унтер-офицером в 500-м батальоне, вспоминал: «Офицеры требовали отзыв о соответствующем солдате. Нас спрашивали: если он останется один, что он сделает? часто ли он вызывался добровольцем? надежен ли он? и т. д. Эти оценки поступали к командиру роты, а затем направлялись наверх, в батальон». Другой унтер-офицер 500-го батальона указывал, что он и другие командиры отделений время от времени давали оценки отдельным солдатам. В некоторых батальонах была разработана так называемая система очков. В этой связи Герберт Т., в те времена лейтенант в 540-м батальоне, вспоминал: «Для испытания была создана специальная система очков или баллов. За смелость, готовность к действию, дисциплину начислялись очки». Если солдат совершал проступок, то ему начислялся штрафной балл, а стало быть, и его пребывание в батальоне продлевалось.
Если посмотреть на упоминавшиеся «заявления о помиловании», которые касались солдат второй роты 540-го батальона, то мы можем натолкнуться на следующую формализованную систему оценок, которую давали ротные командиры. В ней, в частности, значились такие оценки-характеристики: «выдающееся мужество», «отличительное мужество», «оптимальное боевое мужество». И еще: «первостепенные боевые заслуги», «захватывающие боевые заслуги», «показательные боевые заслуги». В десяти из тринадцати случаев речь шла о раненых и тяжелораненых. Очевидно, что эти солдаты рассчитывали на слова фюрера, который говорил о помиловании тяжелораненых и имевших боевые заслуги. Солдаты, у которых не оказалось подобных заслуг, тем не менее показывали в течение полугода пребывания на фронте «осознание своего воинского долга, смелость и отличное поведение».
Во всех этих эпизодах от обращения командира роты до приказа командования 18-й армии проходило минимум шесть недель. Но обычно этот срок составлял 4–5 месяцев. По словам некоторых ротных командиров, в некоторых случаях требовалось заключение, сделанное командиром батальона и соответствующим судьей, которое направлялось в военный суд 18-й армии вместе с необходимыми рекомендациями. При этом упомянутые сроки рассмотрения относились только к «испытуемым» солдатам и унтер-офицерам, чье предполагаемое тюремное заключение не превышало трех лет. При более долгих сроках заключения, а также в случаях разжалованных офицеров, решение о помиловании должно было приниматься главнокомандующим данного рода войск, а в некоторых случаях даже лично фюрером. Однако принятие решения в Германии означало не только задержку по времени (не менее 4 недель), но иногда и возможную потерю документов, что было неизбежно связано с нападениями партизан и воздушными налетами. Для бывших моряков и летчиков подобная задержка была неизбежной, так как решение об их помиловании неизменно принималось в Верховном командовании ВМФ и Верховном командовании Люфтваффе.
Если принять во внимание тот факт, что уже в первые дни войны 500-й батальон потерял половину личного состава, то становится ясно, что до помилования доживали немногие. Во время рассмотрения документов «испытуемый» попросту мог погибнуть.
Сведения о подобном положении дел весьма отрицательно отражались на настроениях в 500-й «испытательной части». Когда в Скерневице 1 января 1943 года была вывешена специальная «памятка», в которой запрещалось вести обсуждение потерь на фронте, то это было следствием не только опасений, но сведений, поступавших с фронта. При этом офицеры пехотных батальонов особого назначения, впрочем, как и офицеры дивизии, были немало обеспокоены созданием реальных «возможностей испытания». Это следовало из убеждений, которые после войны озвучил один из офицеров 550-го батальона: «Только оперативная демонстрация справедливых помилований вновь могла стимулировать остальных «испытуемых» оказаться пригодными на фронте, вследствие чего вновь могла повыситься боеспособность и эффективность 550-го пехотного батальона». Приблизительно то же самое говорилось в письме командующего 28-й егерской дивизией, которое было датировано 18 августа 1943 года: «При таких высоких потерях более невозможна обработка дел отдельных солдат и регистрация отдельного прохождения испытания. Командир, который полностью загружен тактическими вопросами использования его роты в бою, едва ли может ежедневно заниматься обработкой этих данных, да еще в тех примитивных условиях, в которых он вынужден жить. Я считаю необходимым выделить офицера, который бы занимался этими делами, а в случае гибели ротного командира занял бы его место. Только так можно гарантировать, что после гибели командира роты или других офицеров, не будет никаких перебоев в обработке заявлений о помиловании, а «испытуемые» не будут ущемлены в своих правах».
Однако подобное предложение не было принято. В силу недостатка личного состава в Вермахте 500-е батальоны так и не были усилены офицером. Тем не менее даже в Верховном командовании сухопутных войск были весьма озабочены тем, чтобы улучшить реальное положение «надежных испытуемых». В апреле 1942 года первоначально было объявлено распоряжение, в котором говорилось: «После прохождения испытания в борьбе с врагом и соответствующих доказательств перевести в уставной персонал батальона или же прошлую воинскую часть, если та находилась в той же самой дивизии». На практике это означало, что отличавшийся «испытуемый» оставался в своем батальоне, переходя в состав «уставного персонала». В одном из отчетов по этому поводу говорилось: «Почти во всех случаях помилования солдаты переводились или в подразделения корпуса или же в состав уставного персонала батальона». В 550-м батальоне даже была предоставлена некоторая свобода выбора. Например, один из офицеров писал: «После прохождения испытания предоставлялась возможность перевестись в нормальную часть; однако в некоторых случаях испытуемые чувствовали себя настолько спаянными с батальоном, что изъявляли желание перейти в состав уставного персонала».
В принципе помилование ничего не значило. Часто помилованные не дожидались его и гибли в боях. В условиях неуклонно растущего разрушения коммуникаций прохождение документов по инстанциям длилось все дольше и дольше. В итоге в документах 18-й армии к весне 1944 года накопилось множество возмущенных запросов: «Чем вызвано столь длительное рассмотрение документов? Заключение командира батальона было сделано 15 октября 1943 года, а вопрос был решен только 7 марта 1944 года! Как дальше вести себя осужденным?» В свою очередь командование 18-й армии направляло подобные запросы в правовое управление Верховного командования сухопутных сил: «В силу сложившейся обстановки на фронтах сообщения не достигают адресатов. В итоге помилования остаются неким воспоминанием». Реакцией на подобные трудности стало «Пятое предписание по исполнению указа фюрера» от 18 июля 1944 года. В нем был предложен следующий выход из ситуации: «Если солдат доказал свою пригодность в борьбе с врагом, то его принципиально нужно переводить в уставной персонал части или же ставить на довольствие в другую воинскую часть. Это может происходить до прибытия решения о помиловании по факту прохождения шестимесячного испытания фронтом».
Привело ли подобное предписание к реальным изменениям, проверить сложно. Во всяком случае, последние данные о помиловании в 18-й армии датируются маем 1944 года. На то, что в данном вопросе оправданны определенные сомнения, указывают не только сообщения бывших «испытуемых», но и солдат «уставного персонала». Лейтенант Герберт Т. в начале 1943 года оказался в 540-м батальоне. Вначале он был командиром взвода, а затем стал ротным командиром. Он вспоминал: «Назад[12] направлялись только раненые или мертвые, которых паковали в гробы, прозванные «испытательными ящиками». Я помню только одного испытуемого, который восстановился в своей старой части». Феликс Р. в 1951 году заявил по этой теме: «К сожалению, некоторые из истовых испытуемых, так и не получили реабилитацию. Почему несмотря на хорошие отзывы и срок службы, который подчас превышал год, не происходил перевод в старые части, оставалось спросить у командования. И этот вопрос звучал весьма часто». Иоганн Фрике, который прошел фактически всю войну в 500-м батальоне, сам отвечал на вопрос, сколько испытуемых перешло в старые части: «Из нашей роты за все годы подобное случалось, наверное, не больше десяти раз».
Однако реальные цифры были все-таки не столь маленькими. Согласно документам только в 18-й армии было реабилитировано более 300 «испытуемых» (это касалось 540-го и 561-го батальонов). Относительно 500-го батальона достоверно известны лишь цифры, относящиеся к лету 1943 года. Так, например, в июне 1943 года было подано 31 «заявление о помиловании», было одобрено 13 предыдущих заявлений, а 9 реабилитированных служащих были переведены в родные части. В июле цифры по этим показателям выглядят так: 39–12—12, а в сентябре: 30—7–4. В данном случае нужно исходить из того, что одобренные и согласованные «заявления о помиловании» относились не только к тяжелораненым, но и тем «испытуемым», которые давно уже погибли. Вероятно, в данных случаях не было публичного оглашения решения о помиловании перед ротой. Для большинства «испытуемых» известие о помиловании своего товарища, который уже месяц как был убит, выглядело циничной шуткой, а не актом милосердия.
