Каменева и Зиновьева историки традиционно относили к «левому» крылу партии. Действительно, именно они поначалу одели на себя тогу ревнителей идеологической чистоты РКП(б). Это прежде всего выразилось в их рассуждениях о росте «кулацкой опасности» в стране, в протестах против «расширения НЭПа», а также в их выпадах против лозунга «построения социализма в одной, отдельно взятой стране». Последнее явилось их крупнейшим тактическим просчетом. Они немедленно были обвинены противниками в том, что не верят в победу социализма в СССР. Примечательно, что свою «левую» платформу Каменев и Зиновьев выдвинули год спустя после того, как они осудили «левизну» Троцкого.
Каменев и Зиновьев опирались в основном только на поддержку ленинградской парторганизации. Это и предопределило их поражение на XIV съезде ВКП(б) (декабрь 1925 г.). Из ключевых политических фигур их никто не поддержал, а Троцкий, одинаково неприязненно относившийся ко всем трем бывшим «триумвирам», в целом сохранял нейтралитет. Дискредитацию в 1925–1927 гг. группы Каменева и Зиновьева, получившей название «новой оппозиции», следует отнести к числу самых искуснейших политических маневров Сталина.
Прежде всего, оппозиционеры были удалены с постов, обеспечивавших им существенное политическое влияние. Так, Зиновьев буквально в одночасье, в январе-феврале 1926 г., лишился контроля над Ленинградской организацией ВКП(б), Каменев утратил ряд позиций в правительстве страны. Попытки Каменева и Зиновьева отстаивать свои взгляды стали оцениваться как продолжение осужденной XIV съездом их фракционной борьбы. Каждый новый документ, выпущенный ими, являлся основанием для очередного понижения их политического статуса. Сближение Каменева и Зиновьева с Троцким и объединение «троцкистской» и «новой» оппозиции в 1926 г. дали еще один козырь в руки Сталина и его окружения, подчеркнувших беспринципность политических деятелей, ранее враждовавших друг с другом, а затем соединившихся, несмотря на прежние споры. Поскольку сам Троцкий к середине 1920-х гг. был уже дискредитированной фигурой, то указание на близость к нему служило эффективным инструментом низвержения и других прежних авторитетов. Теперь любые «антипартийные акции», будь то критические выступления на частных собраниях или кулуарные антисталинские разговоры, прямо считались делом рук «объединенной оппозиции» и влекли за собой ответные меры. Наконец, стали выискивать крамолу в теоретических и даже философских работах бывших «вождей». Все это также служило одним из оснований для последовательного исключения Каменева, Зиновьева и Троцкого и их сторонников из Политбюро ЦК ВКП(б), из Центрального Комитета ВКП(б) и, в конце концов, в ноябре 1927 г., из рядов партии. Это случилось после разгрома оппозиционной демонстрации 7 ноября 1927 г. в Ленинграде.
В ходе внутрипартийной борьбы 1925–1927 гг. произошли существенные перемены в составе политического руководства страны. Оно являлось союзом двух фракций — Сталина и Бухарина, хотя окончательное оформление бухаринская группа обрела лишь в 1929 г. Бухарин в середине 1920-х гг. стал одним из ведущих идеологов партии, но уже в 1928 г. между ним и Сталиным наметились разногласия. Вряд ли Бухарин и его сообщники реально претендовали на власть. Их последующее лояльное поведение после опалы резко контрастировало с тактикой Каменева и Зиновьева. Но в тех условиях, когда теоретический спор обычно предварял политические схватки, формирование группы инакомыслящих в высших органах ВКП(б) могло рассматриваться только как элемент борьбы за власть. Встречи Бухарина с Каменевым летом 1928 г., о чем стало быстро известно, напоминали о приемах создания «объединенной оппозиции» в 1926 г., и это углубило подозрения Сталина.
Начавшись с мелких уколов, теоретический диспут между Сталиным и Бухариным скоро перерос в очередную общепартийную дискуссию «о правом уклоне в ВКП(б)». Ее особенностью, в отличие от предыдущих кампаний подобного рода, были анонимность взаимных упреков (ни Сталин, ни Бухарин прямо не назывались) и ограничение их узкими рамками пленумов ЦК ВКП(б). Основные разногласия между бухаринцами и сталинцами касались двух ключевых вопросов: отношения к крестьянству и судьбы новой экономической политики. В опубликованных в сентябре 1928 г. «Заметках экономиста» Бухарин хотя и осторожно, но четко высказался против чрезмерной эксплуатации крестьян ради достижения целей индустриализации и призвал к дальнейшему развитию рыночных механизмов, «включенных» НЭПом.
Кампания по разоблачению «правого уклона», развернутая Сталиным в 1928–1929 гг., долгое время не имела конкретного адресата, что сковывало действия его противников. Лишь обеспечив повсеместное осуждение «правого уклона» в местных партийных организациях, Сталин раскрыл карты. Он назвал имена главных «уклонистов». Среди них оказались, помимо Бухарина, председатель Совнаркома СССР А.И. Рыков и руководитель профсоюзов М.П. Томский. Используя послушную ему машину голосования на партийных собраниях всех уровней, Сталин добился вытеснения сторонников Бухарина из Политбюро и с занимаемых ими политических постов. До исключения из рядов партии тогда дело не дошло, но своего политического влияния «правые уклонисты» лишились навсегда.
Публичные дискуссии, как правило, предшествовали всем перетасовкам в высших органах партии. В них групповые интересы нередко маскировались стремлением сохранить чистоту партийных риз. Каждый из оппонентов именно себя считал наиболее верным хранителем заветов Ленина. Но исход борьбы определялся не тем, сколь часто и обычно всуе упоминалось это имя. Побеждали не ораторы, а те, кто сумел быстрее и прочнее овладеть «организационным» аппаратом всех звеньев управления.
1.6. Упрочение сталинской диктатуры
В середине 1920-х гг. обнаруживаются первые признаки будущего краха нэповской модели. Их можно усмотреть и в политической, и в экономической сферах. Кризис 1923 г. первым вскрыл противоречия нэповской системы. О том, чтобы передать все нерентабельные предприятия частным владельцам либо закрыть их, не могло быть и речи. Это подрывало основополагающий принцип государственного контроля над промышленностью. Оспаривать его едва бы решился даже самый прагматичный большевистский экономист. Кризис сбыта 1923 г. был преодолен — и это очень важно для понимания причин слома НЭПа — не экономическим путем. Взвинтившим цены промышленным трестам приказали их снизить. Административный акт заменил хозяйственный расчет. Этот прием не мог применяться бесконечно долго. Государство становилось банкротом. Оно не могло путем торговли, иначе говоря, нэповским путем, получить крестьянские продукты. Для этого у него не хватало товаров. За кризисом 1923 г. последовал кризис 1925 г. Тогда крестьяне не стали продавать хлеб по низким ценам заготовительным органам.
В конце 1927 г. страна оказалась в тисках мощнейшего хлебозаготовительного кризиса. Продуктов не хватало, городам угрожал голод. Власти рисковали оказаться один на один с бунтующей массой рабочих, служащих и солдат. Добыть хлеб — это стало для «верхов» условием политического выживания. Если хлеб нельзя достать за малые деньги, его нужно отнять — иного выхода для себя власти уже не видели. В заготовительной кампании 1927–1928 гг. пока остерегались открыто прибегать к конфискациям. Но она сопровождалась набором «запретительных» мер, памятных по временам Гражданской войны. Их применяли еще оглядываясь, одергивая наиболее ретивых экспроприаторов, говорили и об их временности и чрезвычайности. Надежды тех, кто этому верил, рухнули очень скоро. В 1928–1929 гг. крестьяне не только дали хлеба еще меньше, чем год назад, но еще попытались бороться с теми, кто хлеб хотел отнять. Нэповские регуляторы в сельском хозяйстве практически не работали. Получить хлеб могли только или винтовкой, или равнозначным ей экономическим режимом. Такой режим и был создан коллективизацией крестьянских хозяйств в 1928–1932 гг.
Параллельно этому устранялись нэповские механизмы в промышленности. Жесткое планирование с конца 1920-х гг. сузило свободу действий трестов. Частник последовательно вытеснялся из сферы производства — налогами, запретом пользоваться для перевозки товаров железными дорогами, отказами в продлении лицензий. Применяя эту тактику, власти не сразу пришли к мысли о необходимости полного огосударствления промышленности, торговли и услуг. Повышение налогов прежде всего требовалось для поддержания ускоренных темпов индустриализации. Прочими мерами пытались усилить контроль над нэпманами и пресечь их связи с крупными товаропроизводителями в деревне («кулаками»). Последствия не замедлили сказаться. Частные владельцы закрывали свои мастерские и магазины. Попытки побудить их рационально использовать накопленные капиталы успеха не имели. Не доверяя государственным органам, они не пожелали делать вкладов — ни кратко срочных, ни долгосрочных.
