Мнение о сознательном провоцировании кризиса Брюнингом оспаривает О. Ю. Панков: «Главной задачей Брюнинга было смягчить, насколько это возможно, последствия кризиса 1929 г., чтобы содействовать таким образом стабилизации политической ситуации. Сделал он немало: не стремясь к сбалансированному бюджету (это было бы утопией в тогдашней ситуации), он увеличил пособия по безработице на 6,5 %, сократил жалованье и пенсии государственным служащим, сократил дотации землям и общинам, несмотря на сопротивление сохранил налог на холостых, увеличил помощь ремесленникам и крестьянам»[164]. Эта апологетика «канцлера-голода» звучит как черный юмор. Сокращение зарплат, пенсий и дотаций как средство борьбы с Великой депрессией — это подливание керосина в огонь. Рассуждения о помощи Брюнинга крестьянам, о его готовности пойти на инфляцию резко контрастирует с мнением французского посла Ф. Понсе, который более точно охарактеризовал ситуацию: «Канцлер сознательно обратился к дефляции. Он урезает оклады, пенсии, чем вызывает неудовлетворение рабочих, служащих, пенсионеров. Он ввел контроль за ценами, который раздражает крестьян, контроль за банками, который злит финансистов, он ненавистен промышленности, так как потребовал снижения цен на сырье, установленных картелями. Все его ненавидят, даже социал-демократы не скрывают, что держатся за него, исключительно по причине того, что боятся худшего»[165].
Был ли у Брюнинга план «чем хуже, тем лучше», или он просто придерживался либеральных экономических догм — результат одинаков. Проводилась «гуверовская» политика сохранения условий, которые привели к кризису.
Позднее Брюнинг считал, что его политика пала жертвой изощренной и демагогической агитации противников: «Современная техника пропаганды является более разрушительной, чем какое-либо оружие. Она препятствует осуществлению и конструктивных решений, это опасная тенденция развития в условиях современной массовой демократии»[166]. Но в эпоху масс манипулирование информацией дает результат лишь в том случае, если массы сталкиваются с неблагополучием своей жизни. А недальновидной социально-экономической политике не может помочь и самая изощренная пропаганда.
*
Положение республики стало критическим в связи с президентскими выборами. Президент был стар, но, как казалось, предсказуем хотя бы в силу своего консерватизма. Он был бы не прочь оказаться последним президентом и восстановить монархию Гогенцоллернов, но в условиях кризиса это могло бы объединить всех демократов и вызвать революцию. Поэтому президент все же решился выйти на выборы, сплотив вокруг себя «партию власти» и левых. Конечно, не легко было убедить социал-демократов поддержать президента, которого они считали реакционером. Нужно было «пугало», чтобы Гинденбург оказался меньшим из зол. Обычная в таких случаях предвыборная тактика. Гитлер оказался как нельзя более кстати. 25 февраля 1932 г. он наконец получил германское гражданство (правда, благодаря не президенту, а региональным властям Брауншвейга, где нацист стал министром внутренних дел).
В связи с тем, что между националистами Гинденбургом и Гитлером различие было лишь в степени радикальности, коалиции вокруг двух кандидатов складывались хаотически. Если за Гинденбурга выступали консерваторы, либералы и социал-демократы, то за Гитлера, помимо НСДАП — разношерстная коалиция правых радикалов. Подобно Рузвельту, Гитлер лучше своих конкурентов использовал технические новшества — самолет и радио. С их помощью он сумел «постучать в каждый дом». Мещанская Германия смотрела на Гитлера с симпатией. Имидж фюрера того времени хорошо передает мнение министра обороны Гренера о Гитлере: «Производит приятное впечатление, скромный, достойный человек, который стремится к лучшему. По поведению типичный педант, стремящийся к самообразованию… Гитлер имеет хорошие цели и намерения, однако он энтузиаст, пылкий и многосторонний»[167]. Но если для военных Гитлер был вполне приемлемым политиком, то для либеральных и социал-демократических кругов наступление нацистов было достаточным основанием для поддержки Гинденбурга.
На ложную альтернативу Гитлер-Гинденбург (ее ложность будет доказана лишь год спустя) не «клюнули» только коммунисты, которые выдвинули Э. Тельмана. Во время предвыборной кампании Тельман призвал «устранить ту стену, которая стоит между социал-демократическими и коммунистическим рабочими»[168]. Пока это был предвыборный ход, рассчитанный на социал-демократов, не желающих голосовать за ретрограда Гинденбурга. Тельман, как и прежде, обращается к социал-демократическим низам через голову руководства СДПГ. Но после выборов Тельман начнет предлагать совместные действия уже социал-демократическим лидерам, что будет означать отказ от прежней стратегии борьбы с «социал-предателями» и «социал-фашистами». Однако консервативное мышление лидеров СДПГ не позволило им быстро перестроить свою политику в отношении коммунистов.
Либеральный историк считает, что выдвижение кандидатуры Тельмана на выборах — «не первый и не последний случай, когда коммунисты по приказу из Москвы рискованно играли на руку нацистам»[169]. Это мнение предвзято, ибо игнорирует историческую перспективу: Тельман отбирал голоса и у Гитлера, и у Гинденбурга. А те, кто голосовал за Гинденбурга, способствовали приходу к власти именно Гитлера, который всего через несколько месяцев будет назначен на пост канцлера именно Гинденбургом.
Но пока половина немцев предпочла мечту о стабильности рискованным переменам. Выступление Гинденбурга 10 марта 1932 г. соответствовало их настроениям: «Избрание партийного деятеля, крайние, односторонние взгляды которого восстановили бы против него большинство народа, ввергнет нашу страну в беспорядки с непредсказуемыми последствиями»[170]. 13 марта Гинденбург получил 49,6 % голосов, Гитлер — 30,1 %. Тельман получил 13,2 %. 10 апреля во втором туре Гинденбург получил 53 %, а Гитлер — 36,8 %.
Казалось, Гитлер стал вторым по весу политиком в стране. Но в ходе кампании он сконцентрировал вокруг себя такие организационные ресурсы, которые не легко было удержать. Тем более, что Гитлер был нужен как проходная фигура в сложной политической игре, направленной на консолидацию электората Гинденбурга. Гитлер пригодился, но теперь был не настолько нужен.
14 апреля Гинденбург обнародовал декрет о роспуске СА, одним из инициаторов которого был Шлейхер. Это был тяжелейший удар по престижу Гитлера. Рем предлагал сопротивляться, но Гитлер понимал, что рейхсвер раздавит штурмовиков несмотря на их численное превосходство. Гитлер не хотел предстать перед нацией как смутьян и организатор гражданской войны. Сейчас, когда Гитлер стал влиятельным респектабельным политиком, он не хотел вновь превращаться в путчиста, и приказал Рему подчиниться декрету. Теперь штурмовики должны были либо разоружиться, либо получить какой-то иной статус. Этот статус предложил Шлейхер. Его идея с запретом СА была частью далеко идущего плана: вовлечь СА в рейхсвер на правах полувоенной милиции, тем самым подчинив штурмовиков себе. Чтобы Гитлер не сопротивлялся этой комбинации, его планировалось поманить местом в правительстве, а в случае успеха вовлечь во власть и тем самым связать ответственностью за проводимую политику. Расчленив таким образом нацистское движение, Шлейхер мог бы сделать национал-социалистов младшим союзником социал-патриотического курса. «Моя тактика по отношению к Гитлеру, по сути дела, не отличалась от тактики нашего верховного командования в революции 1918–1919 годов. — вспоминал Шлейхер незадолго перед гибелью. — Мы стремились тогда привлечь СДПГ к государственной власти и одновременно вели борьбу против ее радикальных элементов, стараясь парализовать их активность… Знал я и о противоречиях в нацистской партии, и о серьезных разногласиях среди нацистов в вопросе о том, чего им следует добиваться — неограниченной полноты власти в стране или участия в кабинете демократического правительства. Меня не раз упрекали в том, что я от имени правительства вступил в официальные контакты с национал-социалистами и самим Гитлером. Но я не мог достигнуть своей цели без переговоров с ними»[171].
Но Гитлер не согласился на роль младшего партнера в правительстве и удержал под своим контролем руководство штурмовиков. В то же время министр обороны старый генерал Гренер был вовсе не в восторге от идеи размывания рейхсвера массой коричневорубашечников. Вся комбинация Шлейхера оказалась под угрозой. Нужен был тайм-аут.
Тем временем Брюнинг одерживал пирровы победы. Под угрозой роспуска парламента депутаты вотировали предложенную Брюнингом программу финансовой экономии. Чтобы перетянуть на свою сторону социал-демократов, Брюнинг предложил национализировать за вознаграждение ряд разорившихся поместий. Это вызвало гнев юнкеров, от канцлера отступился президент-юнкер Гинденбург.
