Сложись ход сражения иначе, судьба Эстонии и Ливонии изменилась бы. Тевтонские рыцари (фактически – бывшие Меченосцы), которые поддержали это нападение, могли взять на себя обязательства, за которые пришлось бы отвечать всему ордену. Хотя выжившие братья позднее продолжали жаловаться, что их не поддержали должным образом («Епископ… привел слишком мало людей, а войско братьев было слишком малочисленным»), им ничего не оставалось, кроме как смириться с властью магистра Дитриха. Только один из этих рыцарей появляется потом в Ливонских хрониках, и то через много лет. По меньшей мере один из уцелевших предводителей был послан в Святую землю. Не было ли бывших Меченосцев и среди тех тевтонских рыцарей, которые перешли в орден Тамплиеров в 1245 году? Мы не знаем. Даже Андреас фон Фельбен временно оставил страну, оставаясь в своих родных Нидерландах в 1243 году. Кажется, именно это поражение предоставило магистру Дитриху возможность провести в ордене основательную чистку, которую он выполнил с таким успехом, что в 1246 году был избран магистром Пруссии, а еще через восемь лет – магистром Германии.
Дорпат (Дерпт) и Новгород
Середина XIII века стала вершиной успехов крестоносцев в Прибалтике. Самым важным было то, что крестоносцам удалось убедить Миндаугаса Литовского в военном превосходстве христианского бога над языческими. В 1252 году он принял корону Литвы из рук немецкого епископа в присутствии магистра Ливонии. Хотя Миндаугас ничуть не изменил своих манер и обычаев и не допускал миссионеров нести слово Божье по своему королевству, Запад не торопил его с этим. Пожалуй, можно сделать вывод, что тевтонские рыцари были твердыми последователями «реальной политики». То есть они слишком хотели получить земли и людей, чтобы настаивать на немедленном крещении и изменении обычаев. Рыцари понимали необходимость медленного продвижения в таких обстоятельствах, не позволяя религиозному фанатизму нарушить традиционное течение местной жизни. В 1257 году крестоносцы из Ливонии и Пруссии даже сумели заставить самогитов принять на два года договор, в течение которого в страну допускались миссионеры и купцы.
Тевтонские рыцари добились таких успехов, невзирая на деятельность нового архиепископа Риги – Альберта Суебира (Сюбира), который никогда не пренебрегал возможностью досадить своим врагам. Амбиции архиепископа не были тайной – он был уверен, что церковь должна направлять крестоносцев и что он – самый подходящий для этого представитель церкви.
Этот период мирного обращения закончился в 1259 году, когда самогитийские жрецы убедили свой народ вновь поднять оружие против христиан. Дважды за короткий срок военные силы язычников разбивали армии крестоносцев из Пруссии и Ливонии. Затем в Ливонии и Пруссии вспыхнул мятеж, и самогитийская армия покинула свою страну, чтобы помочь мятежникам. Затем самогиты заставили Миндаугаса присоединиться к ним. Тот, будучи практичным политиком, заявил о своей верности языческим богам войны и повел свои войска в Ливонию. Русские войска вторглись в Эстонию, что было частью большой и превосходно разработанной стратегии Миндаугаса. К несчастью для него, трудности с сообщением между двумя этими армиями сделали невозможным координацию их действий. Два войска быстро вернулись в родные земли, не встретив друг друга. Тевтонские рыцари и епископ благодаря этому избежали самой большой опасности за свою короткую историю.
Проживи Миндаугас еще несколько лет, крестоносцам пришлось бы туго. Но как бы то ни было, в 1263 году он был убит своими противниками. Когда его сын, выйдя из монастыря, предъявил свои права на трон, Литва была ввергнута в междоусобную войну. Один из заговорщиков – князь Довмонт, бежал в Псков, где стал местным князем, и в 1266-1267 годах нападал на Полоцк, русский город, стоявший на торговых путях из Новгорода в Литву и из Риги во внутренние русские княжества. Каждый раз, когда Довмонт добивался успеха, крестоносцы начинали опасаться, что христианство не выживет в Литве (и оно действительно вскоре там исчезло). Кроме того, Довмонт постоянно устраивал набеги на Эстонию, для защиты которой Ливонский орден построил крупный замок в Вейсенштейне[35]. Помимо постройки замка, обеспечивавшего оборону области Йервен, орден разослал призыв к крестоносцам объединиться для удара по Пскову, что устранило бы угрозу в целом. Несмотря на ссоры его предводителей между собой, из-за которых русские войска долго бродили бесцельно, прежде чем предприняли короткую бессмысленную осаду Везенберга[36] (Раковора) – датской крепости, построенной в 1252 году для контроля над стратегическими путями, было ясно, что русские еще вернутся. Но чего совершенно не ожидал Ливонский магистр, так это того, что архиепископ Рижский Альберт Суебир устроит заговор, чтобы захватить власть, в то время как орден занят защитой границ. Среди крестоносцев, прибывших в Ливонию в 1267 году, был Гунзелин Шверинский, хитроумный и опасный человек, хотя и не из самых влиятельных государей. Он постоянно, хотя и безуспешно, участвовал во множестве феодальных войн в своих краях. Двадцать лет он ссорился со своими соседями, проигрывая каждый раз, хотя его неудачи были скорее следствием скудных военных и финансовых ресурсов, чем отсутствием отваги или способностей. Он участвовал в Датской войне в 1250 году, присоединился к войне за датское наследство и служил приверженцам Вельфов в длительной междоусобице в начале 1260-х годов – теперь он выигрывал, однако это было несопоставимо с его усилиями. Его жена была из Мекленбургского дома, и он должен был унаследовать этот трон в смуте, возникшей после смерти герцога Иоганна Пархима, но его со временем одолел молодой герцог Генрих. Это было как раз в то время, когда Гунзелин принял крест, чтобы отправиться в крестовый поход в Ливонию. Возможно, его привлекали приключения и вдохновляли религиозные соображения, возможно, он просто поддерживал семейные традиции. Возможно, это было требование Генриха, чья семья традиционно участвовала в крестовых походах (один из братьев Генриха был Поппо, низложенный магистр Пруссии). Генрих не желал идти в поход сам, пока его возможный враг оставался у него за спиной.
Возможно даже, что Гунзелин планировал переселиться на восток. В конце концов, Шверин не был устоявшимся государством – ему было всего чуть более ста лет. Он располагался на границе между языческим и христианским мирами, его население составляли перемешавшиеся и мирно сосуществующие немцы и славяне. Семья Гунзелина давно породнилась со славянской знатью, когда-то владевшей этими землями, и жизнь на новых землях не должна была казаться ему чем-то очень непривычным. Уже многие годы он собирал в Ливонии владения, обмениваясь землями с монашескими орденами – популярный в Средневековье способ «застраховать» свои владения,– и он, несомненно, хорошо знал о местных делах. Кроме всего прочего, в то время его собственные владения были заняты герцогом Бранденбургским, и Гунзелину нужны были земли, чтобы дать достойное наследство своим детям. Короче говоря, в Шверине для него было мало перспектив.
Должно быть, крестоносцы высадились в Ливонии летом или осенью 1267 года, в ожидании зимней кампании против Новгорода. Магистр Отто, хотя и озабоченный литовскими нападениями вдоль Даугавы, приказал тридцати четырем рыцарям из Вайсенштейна, Леала[37] и Феллина[38] поддержать войска епископа в Дорпате. Кроме рыцарей ордена, у того были местные войска и дружины вассалов датского короля. Среди многочисленных крестоносцев был и герцог Генрих Мекленбургский со своими войсками из немцев и славян. Но Гунзелин, очевидно, провел в Эстонии совсем немного времени.
Корабль доставил его прямо в Ригу, к епископу Альберту, с которым, как можно предположить, он уже встречался во время длительного пребывания Альберта в северной Германии. Но только сейчас эти два человека обнаружили, насколько полезны могут быть друг для друга. Альберт протестовал против независимости Тевтонского ордена и того, что они конфисковали его земли и подняли смуту даже между его канониками. Гунзелин был беден, но воинствен и с большими амбициями. Без сомнения, он помнил, что его дед в свое время осмелился захватить короля Вальдемара II, надолго ввергнув в смуту Датское королевство. Непонятно, кому принадлежала идея напасть на орден и поделить его земли, но 21 декабря 1267 года Гунзелин и Альберт подписали соглашение именно об этом. Архиепископ назначал графа протектором всех своих земель и передавал тому всю власть, все доходы и всю ответственность за эти владения. Предполагалось, что графа ждет щедрая награда – земли, которые он сможет отнять у ордена или язычников, но если его постигнет неудача, архиепископ не будет платить за него выкуп, снимая с себя всякую ответственность за его действия. Это было рискованное предприятие, но граф Шверинский привык к риску.
