Наутро [Бразуль] пришел и говорит, пойдемте туда, согласитесь, а то будет поздно. Сейчас вы получите много [денег], а тогда [позже] никто не поможет. Я сказала – нет. Потом подумала: они теперь меня оставят, ни копейки денег у меня нет, как же я останусь в чужом городе. Они ушли, оставили комнату. Поэтому я оставила на стене, на обоях, надпись... – имя и фамилию. Я вышла, купила открытку и написала мужу: «ты не безпокойся, я нахожусь в Харькове». Через два-три часа является Бразуль-Брушковский и говорит: «Ну, Вера Владимiровна, согласны или нет?» Я говорю – нет.
Поехали обратно в Киев... Когда вышли на вокзале, он говорит: не пойдем вместе, вы идите по одной улице, а мы по другой, и никому не говорите, потому что за нами следят [67]. Я пришла домой... рассказываю мужу. Он говорит: странно, я не понимаю. Через дня четыре он был устранен от службы... Приходит Бразуль-Брушковский и говорит: а что я вам говорил?.. Я просила начальника округа, чтобы он дал ему возможность дослужить. Он говорит: нет, я его устраняю. В чем виновен?.. Он говорит, это мое дело... Мы остались без средств. Приходит Бразуль-Брушковский, говорит: возьмите на себя, вам будет хорошо, а если не возьмете, то вам очень плохо будет. Я говорю: я приму на себя, но как это сделать? Он говорит. Вы только подпишите, нам нужно, чтобы суд рассеять. Мы согласились на это, я не знаю, как сделаю, если придется мне на суд идти? Нет, говорит, это без суда будет. Я говорю: делайте, как хотите. Я согласилась. Он говорит: подпишите заявление прокурору. Дал бумагу, на суде вы говорить не будете. Мы подали полковнику Иванову прошение, что там было уже я не знаю. Я говорю, что Женя то-то, то-то говорил. Больше нечего говорить, а остальное мы сами напишем, что нужно будет. Через несколько времени Бразуль-Брушковский сделал заявление. Он приходит и говорит: для дела нам нужно кого-нибудь более солидного сюда притянуть. А все-таки я вам предлагаю все на себя возьмите. Я вторично отказалась.
Через несколько времени он [Бразуль-Брушковский] пришел ко мне, я нуждалась в деньгах – он мне раза четыре давал. Он говорит: согласитесь, вам хорошо будет, вам гораздо будет лучше, чем сейчас. Он назначил мне свидание на Александровской улице, в какой-то гостинице. Он там уже был [когда я пришла], и еще другие. Вот он и говорит. Что же, Чеберяк, этого нам мало, нам надо действий, берите на себя убийство, а если не хотите, то потом поздно будет. Я отказалась, но он ко мне еще несколько раз приходил. Через некоторое время я осталась совсем без средств. Я хотела переменить квартиру. Я встретила Бразуль-Брушковского... Он говорит? Что Чеберяк? Я говорю – перебираюсь. А разве вы уезжать не собираетесь? – Я говорю: Нет, я квартиру {308} хочу переменить. А заграницу, в Канаду, не уезжаете? Я говорю: зачем? – Да, вас, разыскивают. Вот я вам говорил, что если бы на себя дело взяли, то ничего не было бы [68]. Я сказала, что брать на себя не собираюсь, ничего за собой не чувствую. Тогда полковнику Иванову было написано, что Вера Чеберяк[ова] собирается бежать за границу. Я говорю, что если вы имеете какие-нибудь данные подозревать, прошу проверить, но я за собой ничего не чувствую... Тогда я заявила г. товарищу прокурора, что вот мне предлагают взять на себя дело. Прокурор отнесся сочувственно, потребовал бумагу с показаниями. Я их и представила...
{309} ...Шмаков: Когда Женя ходил за молоком к Бейлису, не рассказывал ли он, что встретил двух незнакомых евреев?
Свид.: Да, говорил. Не помню, какого числа, но незадолго до убийства Андрюши. Я послала Женю за молоком... Приходит бледный домой и говорит: «Мама, я больше не пойду туда, меня испугали какие-то два еврея. Они такие странные были, на голове что-то черное, в черном одеты, я таких даже на рисунке не видел. Они за мной побежали, и я утек»...
Шмаков: Не помните ли, не говорил вам Женя, на кого похожи эти евреи?
Свид.: Говорил. Один старый, а другой высокий, сутуловатый. Молодой или старый подошел, но он говорил, что он сходство имел с продавцом сена. Его фигура, и как будто его отца, который рядом жил по нашей стороне. Всегда в еврейскую больницу ходили [где была молельня. – И.Г.]...
Председатель: Посмотрите, здесь среди свидетелей есть он?
Свид. (смотрит): Он рядом с человеком в очках сидит (показывает на свид. Шнеерсона)...
Шмаков: Вы знаете знатного господина, к которому вы ездили [в Харьков]?..
Свид.: Нет, сначала не знала, а когда была у следователя, то там был господин, которого я не узнала, но следователь мне сказал, что это присяжный поверенный Марголин...
Шмаков: Вы говорили, что когда вы находились у Марголина, там было еще двое лиц?
Свид.: Да, были.
Шмаков: А что, говорил ли Марголин?
Свид.: Марголин убеждал принять вину на себя.
Шмаков: Потом в ресторане [в Киеве], в гостинице, вы говорили, что видели еще двух лиц?
Свид.: Да, два раза в Харькове, и потом в гостинице [в Киеве] видела.
Шмаков: Не говорил ли он, что приезжий?
Свид.: Сказал, что приезжий из Петербурга...
Замысловский: Вы нам рассказывали, что поссорились с Малицкой, что ударили Малицкую по физиономии, а Малицкая, что же вам сказала, не припомните?
Свид.: Сказала, что отомщу, будешь помнить [69]. Наконечный написал заявление в жандармское отделение.
Замысловский: Не было ли случая, что она камнями вам в дверь бросала?
Свид.: Да, был случай.
Замысловский: Есть свидетели?
Свид.: Да, но они все против меня.
Замысловский: Значит этого не было, чтобы она вас {310} боялась?
Свид.: Нет, потому что в дверь бросала камнями...
Замысловский: Когда вы ездили в Харьков, вам приходилось нести расходы?
Свид.: Все расходы брал на себя Бразуль-Брушковский. Он говорил, что все нужное, все будет дано, на обратную дорогу дал 25 рублей.
Замысловский: Не говорил ли он, откуда он деньги дает? Это тот господин [Марголин] дает?
Свид.: Нет, от общества. Он сказал, что общество есть такое, но не назвал его...
Замысловский: А потом, когда было подано это заявление насчет Мифле [от Бразуль-Брушковского прокурору с обвинением Мифле и других в убийстве. – И.Г.]. Тут денежный вопрос никакой не возбуждался?
Свид.: Был, но я не помню, сколько он мне дал... 20–25 рублей, не помню.
Замысловский: Здесь сколько раз вы в ресторан ходили?
Свид.: Три раза ходили... на Александровской улице... на Крещатике... в винном погребе...
Замысловский: А третье посещение?
Свид.: Это было с Красовским, Выграновым и Бразуль-Брушковским... [Бразуль] сказал, что сделаем пока можно, пока еще не вошел в законную силу суд, а если не сделаем, то будет поздно.
Замысловский: Не говорил ли он, что его называют жидовским "наймитом" и что ему приходится краснеть?
Свид.: Да, говорил. Если не хотите взять на себя, то я больше не в силах работать. В одном обществе меня назвали жидовским "наймитом". Я омываю руки и поручаю дело Красовскому...
Замысловский: Не говорили ли так, что звон металла все сделает?
Свид.: Да, говорили, что звон металла уже все сделал.
Замысловский: Кто говорил?
Свид.: Бразуль-Брушковский говорил.
Замысловский: Вот еще один вопрос относительно харьковской поездки. Вам не говорили о каком-то арестанте?
Свид.: Ничего подобного не говорили.
Замысловский: Они вам не объясняли ли, что это надо для того, чтобы видеться с каким-то Лисуновым?..
Свид.: Это неправда, я не знаю Лисунова. Он ничего не объяснял, ничего не говорил...
