Грани «русской» революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное - Андрей Николаевич Савельев

Проекты резолюций, зачитанные на Съезде, повторили уже прозвучавшие мысли. Луначарский (93) от объединенных с.-д., интернационалистов отметил вновь, что коалиционное правительство в деле прекращения войны не продвинулось ни на шаг, и предложил утвердить Съезд Советов в статусе Временного парламента. Проект резолюции от большевиков, зачитанный Каменевым, заявил, что «коалиционное правительство заслонило контрреволюционную буржуазию от народа “социалистическими” министрами, которые оказались самым удобным для эксплуатирующих классов орудием, чтобы оттянуть разрешение всех коренных вопросов внутренней и внешней политики». Оценка деятельности Временного правительства – «полный крах». От меньшевиков-интернационалистов две резолюции предложил Бер (206). В них говорилось, что правительство не стало органом революции, топчется на месте и пасует перед империалистическими союзниками, а также тормозит организацию революционных сил на местах. Все оппозиционные резолюции осуждали подготовку к наступлению на фронте. По итогам голосования была за основу, а потом в целом, принята совместная резолюция с.-д. меньшевиков и с.-р. Ее зачитал Дан. В резолюции коалиционное правительство одобрялось, и ему давался наказ из нескольких пунктов, среди которых – дальнейшая демократизация армии, демократизация местного самоуправления, скорейшее решение земельного вопроса и скорейший созыв Учредительного собрания. Эта резолюция набрала 543 голоса «за», 126 «против», 52 «воздержавшиеся», 65 человек отсутствовали. Резолюцию поддержала фракция Бунда, объединенная фракция трудовой группы и народных социалистов, делегация Киевского Совета (7 человек), а Украинская фракция отказалась поддерживать Временное правительство, потому что «в ответе князя Львова представителю Украинской Рады есть следующее выражение: так называемые украинцы не являются, по его мнению, представителями Малороссии, что свидетельствует о том, что означенный князь Львов прочно усвоил себе формулу Валуева [68]: “украинской нации нет, не было, и быть не может”».

Вслед за этим произошло столкновение ещё двух резолюций. Первая – от большевиков и с.-д. интернационалистов – полагала, что «надо положить предел всем заигрываниям с этими пережитками царской России путем немедленного и окончательного упразднения Государственной Думы и Государственного Совета», вторая – от меньшевиков и эсеров – что революция уже упразднила оба прежних органа государственной власти. В таких случаях говорят: что в лоб, что по лбу. Третью резолюцию торопливо добавил Мартов (46) – от меньшевиковинтернационалистов. Она требовала от Временного правительства «упразднения» Государственной Думы.

Эта бессмыслица объясняется стремлением ещё раз заявить о своей позиции. И только у Мартова эта уловка была оправдана тем, что он обратил внимание на юридический аспект «упразднения». Он заметил слабость позиции большинства – просто объявить Думу не существующей, не требуя при этом никаких мер, чтобы пресечь её существование. Его позиция: «Дума потеряла под собой законную почву с тех пор, как революция низвергла династию и низвергла основания той контрреволюции, из которых возникла третьеиюньская Дума». Действительно ли это так?

Самодержавие приобрело конституционные формы после Манифеста 17 октября 1905 года. Именно тогда Государственная Дума приобрела собственную субъектность, до некоторой степени отделенную от воли самодержца. Она могла быть только распущена (как в современных демократиях парламент может быть распущен президентом), но Манифест все же предполагал, что собравшаяся Дума имеет свою субъектность. Поэтому после свержения самодержавия Дума осталась субъектом – как бы кто не критиковал избирательный закон, возникший после Роспуска II Думы 3 июня 1907 года. Прекращение заседаний Думы Указом Государя с 25 февраля 1917 г. не прекращало её существования. Дума прекратила своё существование только по истечении срока её полномочий – 6 ноября 1917 года. То есть Дума юридически существовала и не собиралась самораспускаться – на это обратил внимание Мартов.

Далее он сказал: «есть теория, с которой нам нужно считаться, согласно которой, по упразднении самодержавия, вся власть в стране перешла к Думе, которая добровольно отдала ее через Временный Комитет Временному революционному Правительству». Но эта «теория» не соответствует действительности. Дума, обладая своими полномочиями, ограниченными законом, не могла создавать правительство. Но она его и не создавала, поскольку не созывалась с этой целью. Временный комитет Государственной Думы, присвоивший себе властные полномочия, был утвержден незаконным органом – частным совещанием депутатов Прогрессивного блока и «левыми» (трудовиками и с.-д.). Таким образом, Дума юридически продолжала сохранять свои полномочия, а Временное правительство было целиком и полностью самозваным. И даже если бы оно было утверждено Думой, это был бы захват власти, а не формирование легитимного органа власти.

Мартов также резонно ставит вопрос: если правительство самораспустится, то кому оно передаст власть? По его убеждению (совершенно неверному), тут же «явится Дума, и она получит полноту власти». Полнотой власти Дума могла обладать только в результате превышения своих полномочий – то есть в результате произвольного присвоения власти.

Выход из тупика возможен только неюридическим способом. И Мартов прав: если формально депутаты Думы имели какое-то отношение к учреждению Временного правительства, то ему «фактически эту власть передала петроградская революционная улица и закрепила революционная улица всей страны». Иначе говоря, все полномочия Временного правительства были взяты с боя, а не получены легитимным путем. Из чего, правда, следовало, что правительство не имело никаких обязанностей перед кем-то отчитываться.

Мартов провозглашал: «Неужели возможно тогда прибегнуть к гражданской войне, чтобы узнать, кто назначит Временное Правительство: Дума ли контрреволюционная или же сама демократия?» Именно так только и могло произойти: только гражданская война решала, кто в итоге станет сувереном, пусть и самопровозглашенным. В условиях революционного хаоса только насилие определяло, кто присвоит себе властные полномочия. Все юридические вопросы были отброшены. Новая легитимность могла возникнуть только от учредительных процедур. Пока Учредительное собрание не создало органы власти новой государственности, никто никого юридически «упразднить» не мог – только насильственно. К этому и призывал Мартов и большевики.

Большинству Съезда было предложено просто игнорировать «несуществующую» Думу. Смысл этой уловки раскрыл в своём выступлении Дан: «Тактика же, которую рекомендует тов. Мартов и большевики, заключается в том, чтобы поставить сегодня же вопрос так остро, чтобы завтра со всех концов России, от всех слоев населения, которые ещё помнят революционную роль Думы в февральские дни, которые не видели ещё контрреволюционных шагов Думы, – тактика эта сводится к тому, чтобы с завтрашнего же дня побудить все эти слои населения засыпать эту умирающую, гниющую Думу своими приветственными телеграммами».

Так Съезд и решил – пусть Дума «мирно сгниет». А все вопросы о власти решит Учредительное собрание. Но в итоге вышло иначе: вопрос о власти решила гражданская война, которой не боялись только большевики.