целый ряд областных съездов, а также Всероссийский Съезд крестьянских депутатов оказал поддержку коалиционному правительству. Если немедленно передать власть в руки Советов, то «наступит мир, и мы можем провести в жизнь те идеи и ту платформу, которую мы хотим»? Если этой уверенности нет, будет авантюра.
Большевик Преображенский (354) зло припомнил министру Церетели, что, ещё не будучи министром, в роли председателя общественных организаций Иркутска, он направил телеграмму во Временное правительство о том, что комиссар правительства не нужен, и тот вынужден был вернуться. Теперь Церетели называет это анархией. Но именно тогда декретом общественных организаций в Иркутской губернии был установлен 8‐часовой рабочий день, проведено повышение заработной платы на 50 %. И этого не было в общегосударственном масштабе. Что касается поддержки нынешнего Временного правительства, то во многих местах такой поддержки нет, никакого доверия нет. Если местные инициативы – это анархия, то революция закончилась, и закрепляются только частности. При этом все силы направляются против опасности «слева», а опасность «справа» не замечается.
Церетели (99) тут же оправдался, что в первые дни революции приходилось осуществлять власть народа, не имея связи с Петроградом. Иркутск взял пример с Петрограда – например, когда было постановлено арестовать генерал-губернатора и других членов администрации. Старая власть была свергнута единым методом. О назначении комиссара было сообщено смещенному генерал-губернатору, а сам комиссар был назначен по указанию бывшего городского головы. И сейчас комиссары должны назначаться по согласованию с местами, и сейчас это уже стало правилом. Что касается отсутствия решения об установлении 8‐часового рабочего дня по всей стране, то это решение организаций рабочего класса, который в условиях войны готов работать больше 8 часов, чтобы помочь спасению государства. «В Иркутске мне приходилось входить в дом генерал-губернатора и говорить: “генерал, вы арестованы”. Я не был судебным следователем и не был на это уполномочен центральной властью, но это был момент, когда ещё не была объединена, сорганизована страна, и переносить те действия, которые тогда диктовались, в обстановку нынешнюю, когда создана организация объединенной власти для всей России, это значит уподобиться тому народному герою, который на похоронах говорил «таскать вам не перетаскать», а на свадьбе пел «со святыми упокой».
Эсер Бассинов [61] правдиво указал на то, что Советы «отнюдь не являются во всей России теми органами, которым добровольно подчинилось бы на местах большинство демократии, большинство населения». Прежде всего, в Советы не входит подавляющее большинство крестьянства. И потому Советы не являются полновластными и правомочными органами революционной власти. Что касается правительства, то его решения предпринимаются не из партийной принадлежности министров, а из фактического положения дел в стране. Ведущая роль буржуазии в правительстве определяется тем, что она быстрее сорганизовалась. А среди революционных демократов, напротив, происходит разложение. Огромное число людей не организовано в партии и их сознание не дисциплинировано.
Да ещё некоторые партии, пользуясь этим, выбивают людей из русла организационной деятельности.
Меньшевик Сухов [62] из Новочеркасска напоминает о необходимости сохранить единство революции, несмотря на разногласия. Он привел три примера самочинной власти.
Первый – Урюпинская республика, руководителями которой стали: «Селиванов, бывший неоднократно в психиатрической лечебнице, Селиверстов, освобожденный от воинской службы по слабоумию, выживший из ума дьякон Федор, лет 75, и сзади их всех провокатор – перводумец Клавдий Иванович Афанасьев [63]. И вот эта милая компания стояла в центре урюпинской республики, и граждане урюпинцы по крайней мере недели две переживали состояние хронического землетрясения».
Второй пример – национально-литовский съезд, где правый блок, руководимый ксендзами, принял резолюцию о немедленном отделении Литвы, и левый блок из социалистов, народников и марксистов покинул съезд. Из чего следует: «если мы пойдем слишком далеко навстречу тем требованиям, которые время от времени слышатся с разных съездов, то мы, может быть, будем идти навстречу реакционным, консервативным группам и поэтому играть во всяком случае не в руку революции, а в руку реакции».
Третий пример – казачий союз на Дону, определивший своей главной задачей защиту самобытности, которая предполагает сохранение под покровом самобытности крупных земельных поместий. Казачьи лидеры «выстраивают казаков решительно всех классов, всех групп единым фронтом против иногороднего населения, которое составляет около 60 % всей области». Если бы «решили отделить все, что хочет отделиться, [то] сыграли бы в руку реакционным, а не революционным элементам».
Эсер Арватов [64] напомнил, что с идеей коалиционного правительства выступили буржуазные министры. И о передаче всей власти Советов сказали бывшие министры-капиталисты Коновалов (273) и Гучков, которые покинули правительство, стараясь переложить всю ответственность на социалистов. Министр путей сообщения Некрасов был вынужден издать «очень левый» приказ, кардинально изменивший положение в его ведомстве. Из чего следует, что буржуазные министры «до некоторой степени представляют только собою граммофонную ручку, которую мы вертим, мы, русская социалдемократия». Так же образно оратор заключил: «мы собрались сюда не для авантюр, не для хирургических экспериментов над и без того израненным телом русской революции, которые нам советуют дилетанты политической медицины, а для плодотворного настойчивого лечения, для труда и для дела».
Большевик Ерман [65] в резкой форме отверг возможность что-либо изменить в жизни страны коалиционным правительством: «попытки создать коалиционное министерство, т.-е. примирить буржуазию в известных частях с демократией, это – совершенно праздные попытки»; «мы находимся в процессе борьбы с этой самой буржуазией, с которой нас хотят здесь искусственно склеить». «Когда потребовали проведения решительной иностранной политики, Милюков ушел, потому что не хотел быть только граммофонной ручкой». Обращаясь к оппонентам большевиков, оратор заявил: «у вас есть только один выход укрепить это коалиционное министерство, это – отказаться от всяких требований, не претендовать на проведение той политики, которая нужна вам, делать ту буржуазную политику, которая угодна министру». Он отметил, что на местах, кроме Совета, нет никакой другой власти. Совет «отправляет маршевые роты на фронт, он занимается тем, что устанавливает проверку белобилетников на местах, производит контроль, он должен делать обыски во всех магазинах города, потому что он является на месте единственной властью, и никто другой не имеет возможности претендовать на это». Видимо, впервые именно Ерман призвал к конфискации церковных ценностей: «в области финансов приходится сидеть без средств не только казне, но и Совету Р. и С. Д. В то же самое время имеются огромные монастырские средства, которые почему-то не конфискуются».
Большевик Киселев [66] сначала привел пример того, что арестованных Советом Иваново-Вознесенска (где подавляющее число большевиков) черносотенцев, направленных в Москву, отпускают, а не возвращают по месту ареста. И это конфликт с Временным правительством. Большевик сетует: «если
