надеждою на гуманность князя Меттерниха и других вождей Венского конгресса, еврейские нотабли Вены и Праги обратились через Меттерниха к императору Францу I с мольбою о равноправии (11 апреля). Просители напомнили монарху о его обещании в богемском «Юденпатент» 1797 года устранить со временем правовые различия между евреями и христианами и указывали, что необходимые для этого условия до известной степени уже исполнены: евреи доказали свой патриотизм во время освободительной войны, стараются улучшить воспитание своих детей и снять культурные преграды, отделяющие их от христиан. В сопроводительном письме к Меттерниху выражалась надежда, что он поддержит это ходатайство перед императором, который может осчастливить австрийских евреев по собственной инициативе, независимо от решения конгресса. Подписавшие прошение венские банкиры (Арнштейн, Эскелес и Герц; к ним присоединились двое представителей общин Богемии и Моравии) обманулись в расчете: Меттерних поддерживал с ними добрые финансовые отношения и даже не прочь был оказывать евреям мелкие политические услуги в других странах Германского союза (выше, § 1 и 3), но содействовать равноправию евреев в Австрии и влиять в этом смысле на консервативного императора он не помышлял. Когда же в июньском заседании Венского конгресса была принята знаменитая 16-я статья «Bundesakte» о сохранении status quo во всех государствах Германского союза, стало ясно, что евреям в Австрии нечего ждать ни от своего монарха, ни от будущего Бундестага. Эта статья, благоприятная для полуэмансипированных прусских евреев, давала возможность австрийским правителям держать своих евреев в состоянии прежнего бесправия.
Евреи, таким образом, остались in statu quo ante bellum, в тисках полицейского государства, канцлер которого, Меттерних, был вдохновителем Священного союза и стоял на страже европейской реакции. Ничто не изменилось в пестрой монархии Габсбургов. Неизменною сохранилась и трехэтажная система еврейского бесправия: в немецких, славянских и венгерских землях (том I, § 35—38). Над этими тремя этажами был в описываемую эпоху надстроен четвертый: в итальянских провинциях, отданных Венским конгрессом под опеку Австрии, которой предстояло ликвидировать здесь введенное французами равенство граждан. Расширение территории и естественный прирост увеличили численность еврейского населения в Австрийских землях; к концу эпохи (1848) она доходила до одного миллиона душ [9]. Но распространению нелюбимого племени ставились преграды: старые законы преграждали евреям путь в одни провинции и ограничивали их естественное размножение в других. Мысль о дальнейшем существовании под гнетом этих драконовских законов с самого начала тревожила представителей австрийского еврейства, и они в ноябре 1816 г. снова обратились к императору с робкою просьбою рассмотреть вопрос: «несовместимо ли с правдой и справедливостью решение снять иго, частью еще тяготеющее над полумиллионом полезных граждан, и предоставить евреям все гражданские права без ограничений»? Если же, прибавляют просители, осуществление такой общей меры невозможно, то «нельзя ли попытаться провести ее постепенно, по странам, начиная с Нижней Австрии, где исповедующие Моисееву религию стали уже достойными высочайшей милости и внимания, благодаря своему гражданскому чувству, законопослушности и образованности, а также размерам своих полезных государству промышленных и торговых предприятий?». Предложение начинать реформу с Нижней Австрии, то есть с Вены, где даже высшие слои еврейского общества находились в положении «терпимых», было явно продиктовано классовыми соображениями и при тогдашнем настроении правительственных кругов могло рассчитывать на успех. Но осторожный император Франц не мог решиться даже на этот опыт. В 1817 г. он поручил центральной Организационной комиссии при гофканцелярии рассмотреть еврейский вопрос и представить ему проект реформы.
Целый год работала эта комиссия. Снова без конца тянулись бюрократические дебаты о том, можно ли «обезвредить» евреев скорее репрессивными или либеральными мерами и не грозит ли государству опасность от чрезмерного размножения евреев, особенно в Галиции, где они очень рано женятся. Сановники не могли сойтись во мнениях, и наконец в декабре 1818 г. императору был представлен доклад придворной канцелярии с рядом особых мнений («сепаратвотум»). Доклад клонился к тому, чтобы сохранить прежнюю систему ограничений по части передвижения и промыслов, а все остальное предоставить «исцеляющей руке времени». Прошел еще один год, прежде чем Франц I удосужился дать ответ на представленные ему отзывы. Ответ (22 января 1820) был краток и вразумителен: «Размножение и распространение евреев отнюдь не должны быть поощряемы и ни в коем случае не следует оказывать им терпимость вне тех областей, где они до сих пор находились». В будущем император обещает подвергнуть пересмотру законы о евреях в различных провинциях, с целью «обезвредить нравы, быт и промыслы евреев». Пока же он для этой цели декретирует прямое полицейское вмешательство во внутренний строй еврейской жизни: 1) по истечении определенного срока не должны допускаться на должности раввинов лица, не представившие удостоверений об «основательном знании философских наук и иудейского вероучения»; 2) по прошествии того же срока все молитвы, поучения и проповеди в синагогах должны произноситься на немецком языке или на другом «языке страны», для чего должны быть изготовлены переводы религиозных книг; 3) еврейское юношество должно получать свое образование, кроме религиозного, в христианских школах. Эти пункты декрета имели, впрочем, характер предположений, особенно второй, посягавший на религиозную совесть сотен тысяч верующих и совершенно неисполнимый в условиях австрийского еврейства. Само правительство скоро оставило путь насильственных религиозных реформ, испугавшись связанного с ними «вольного духа», и обратилось к своей специальной профессии: к строгой регламентации с целью не допускать «терпимости» дальше известных пределов.
Яркий пример австрийской «терпимости» давала столица государства. Нигде гражданская униженность евреев не находилась в таком вопиющем противоречии с их социально-экономическою ролью, как в Вене (см. том I, § 35). В описываемую эпоху еврейская колония в Вене разрослась до 10—12 тысяч душ, но из них только двести семейств были легализованы на правах «терпимых», получивших от высшей власти концессию на постоянное жительство; все же остальные причислялись к разряду «чужих», которые получали от полицейского «Юденамта» разрешение на двухнедельное пребывание в столице и только путем обхода закона ухитрялись жить здесь годами. Вся эта масса составляла жизненный нерв столичной торговли и промышленности. Более зажиточные из них были крупными оптовыми торговцами, которые продавали свои товары торговцам и лавочникам в Вене и в провинции; среди них были фабриканты, преимущественно текстильных товаров, имевшие свои фабрики в окрестностях столицы и в провинциальных городах; другие были посредниками, комиссионерами и маклерами. Этой армии Меркурия Вена была обязана в значительной степени своим хозяйственным оживлением, а между тем большую часть ее держали в положении париев. Тысячи людей должны были жить нелегально или на основании юридической фикции. Закон дозволял привилегированным семействам в столице включать в свой состав также служителей из своих соплеменников (христианам запрещалось служить
