-Почему? - спросил Генрих.
-Да потому, что если бы при дворе вашего величества было два Крильона, то вашему величеству не прожить бы полугода!
-Милый мой,- ответил король,- у всякого свое ремесло. Герцог Крильон не посвящен в тайны риторики, и Феб-Апполон, брат девяти муз, никогда не назначал ему свидания. Но это - мой лучший слуга, и так как ты оскорбил его, то я с удовольствием позволю ему проучить тебя за это, если он обратится ко мне за разрешением!
Однако Крильону незачем было обращаться за правосудием к королю: он всегда сам расправлялся с врагами. Так и тут он ограничился тем, что сказал:
-Видите ли, Мовпен, обыкновенно я не бываю в шутливом настроении, но сегодня хочу сделать исключение...
-Это дастся вам не без труда!
-Может быть!.. Но раз вы превратились в шута, то я хочу сделать вам подарок.
-Да неужели?
-Я хочу подарить вам связку бубенчиков и привязать ее к тому месту вашего тела, которое мне больше всего нравится.
-А именно?
-К одному из ваших многочисленных плеч!
Мовпен закусил губу и сказал:
-Уж не хотите ли вы дать понять, что считаете меня горбатым?
-Ну вот еще,- спокойно ответил Крильон,- горбатые по большей части отличаются умом, а вы... вы - просто глупый уродец!
-Браво, Крильон! - крикнул король.
Мовпен кинул на герцога злобный взгляд, но не нашелся, что ответить. Считая, что у Крильона ему не повезло, он взялся за замаскированного, который скромно стоял в стороне, ожидая, что король обратится к нему еще с какими-нибудь вопросами.
-Ну-с, господин колдун,- сказал ему Мовпен,- раз уж вы такой мастер, то не погадаете ли и мне?
-С удовольствием,- ответил замаскированный, а затем, взяв руку шута и рассмотрев ее, продолжал: - У вас будет очень беспокойная жизнь!
-Да? Вот как! А в чем будет заключаться беспокойство?
-В том, что вы будете не раз и нещадно биты!
-Кем же это?
-Всеми, кого вы позволите себе оскорбить своими нескромными и неостроумными шутками.
Мовпен невольно схватился за эфес шпаги и крикнул:
-Ну, это мы еще посмотрим!
-А вот увидите, увидите! Это так же видно, как и то, что с вами произойдет двойное превращение: одно - в груди, а другое - в ножнах!
-То есть как же это?
-А вот как: шпага в ваших ножнах точно так же превратится в посох канатного плясуна, как душа дворянина превратилась в вашей груди в душу шута дурного характера. - Сказав это, замаскированный презрительно отвернулся от Мовпена и, обращаясь к королю, продолжал: - Насколько я могу судить, вашему величеству нечего больше спросить у меня? В таком случае разрешите мне уйти!
-И заплатите мне как следует за мои предсказанья! насмешливо добавил Мовпен.
-Ошибаетесь,- ледяным тоном возразил замаскированный,- я ровно ничего не беру за предсказание судьбы!
-Даже от короля? - спросил Генрих III.
-Именно от короля! - ответил незнакомец и, глубоко поклонившись, исчез в дверях.
Когда он вышел, Генрих III посмотрел на Крильона и сказал:
-Ну, что вы думаете об этом человеке, герцог?
-Ровно ничего, государь. Я не знаю, сказал ли он правду или солгал.
-Конечно, солгал,- вставил свое словцо Мовпен,- и ваше величество отлично поступите, если потребуете экипаж, чтобы отправиться в Шато-Тьерри.
-Но если этот человек сказал правду и брат уже умер?
-Ну, так это лишнее основание съездить в Шато- Тьерри, чтобы доставить оттуда тело почившего со всей помпой.
-Увы,- вздохнул король,- самые пышные похороны не воскрешают!
-Нет, конечно, но смягчают горе. А ведь ваше величество такой мастер в устройстве помпезных процессий! Я уверен, что торжественное перевезение тела герцога Франсуа будет чудом своего рода! Спереди пойдут кающиеся в белом, потом кающиеся в синем, потом серые монахи...
-Ты с ума сошел! - с негодованием перебил его король.Монахи должны идти впереди кающихся, так и в ритуале указывается!
При этих словах Крильон и Нансери переглянулись почти с испугом - уж слишком проступало в этом диалоге все убожество короля!
А Мовпен продолжал:
-После серых монахов - рота алебардистов...
-Ну уж нет! - перебил его король.- Я предпочитаю швейцарцев - у них более строгий костюм.
-Ладно, пусть пойдут швейцарцы! А после них мы пустим сотню конной гвардии!
-Вот это так! - согласился Генрих.
-Государь,- вмешался Крильон, начинавший уже бледнеть от злости,- мне кажется, что, прежде чем устраивать похороны его высочества, следовало бы узнать, действительно ли он умер!
-Вы правы, герцог. Я сейчас отправлюсь. Вы со мною?
-Вашему величеству известно, что я никогда не покидаю вашей августейшей особы! - сухо ответил Крильон.
В этот момент сквозь открытое окно донесся голос, жалобно возглашавший:
-Подайте, Христа ради! Подайте на монастырь бедных доминиканцев!
Король высунулся из окна и увидел молодого монашка, который, сидя верхом на осле, призывал верующих к молитве. У монашка были бледное лицо, пламенный взгляд, тонкие губы и оскаленные острые зубы, словно у хищного животного.
При виде этого лица король почувствовал необъяснимый укол в сердце, словно им овладели тайные предчувствия.
-Фу, что за отвратительный монах! - воскликнул он, отскакивая от окна.
Его место сейчас же занял Мовпен; увидев монашка, он воскликнул:
-Ба! Да ведь это Жако! Здравствуй, Жако! Как поживает Буридан? - и он указал пальцем на серо-черного осла.
Но король, подчиняясь охватившему его странному чувству непреоборимого отвращения, продолжал бормотать:
-О, что за отвратительный монах! Что за мерзкий монах!
V
Монах между тем все еще оставался под окнами, продолжая возглашать:
-Подайте! Подайте, Христа ради, на монастырь бедных доминиканцев!
Даже его голос болезненно действовал на нервы короля. Он обернулся к Мовпену и сказал:
-Вот отнеси этому дьявольскому монаху три пистоля...- Он подал шуту монеты и продолжал: - А когда он получит это подаяние на монастырь, который я уважаю, позови алебардиста или швейцарца и прикажи выдрать монаха как следует!
Мовпен посмотрел на короля с изумлением, которое разделили также Крильон и Нансери.
-Он внушает мне страшное отвращение,- пояснил король.Ступай, Мовпен, и сделай то, что я приказываю!
Мовпен поспешно выбежал из комнаты и спустился вниз, где застал двух алебардистов за большими кружками вина. Передав им, что он действует именем короля, Мовпен взял алебардистов с собою и потом, подойдя к монаху и сказав ему: "Вот, милый Жако, король посылает тебе это на монастырь!" - вручил монаху деньги.
Последний с жадностью спрятал их в суму; затем дернул поводья и хотел продолжать свой путь, но алебардисты уже ухватили осла под уздцы и подвели его к реке. Здесь монаха стащили с седла, подняли ему рясу и отодрали на славу, а затем затеяли с несчастным новую игру. Они бросали окровавленного монаха в реку, а когда тот уже начинал пускать пузыри, кидались за ним и вытаскивали, чтобы снова повторять ту же мерзкую забаву.
Монах отчаянно плакал, кричал и отбивался, а король, любовавшийся этой сценой из окна своей комнаты, смеялся от души. Вдруг, обернувшись, он заметил мрачные лица Крильона и Нансери. Это заставило короля опомниться.
-Я совсем с ума сошел! - сказал он.- Все эти сны и колдуны совершенно сбили меня с панталыку!
-Боюсь, что это так, государь! - сухо заметил Крильон. Король ничего не ответил на это замечание, а, подойдя снова к окну, крикнул Мовпену: "Довольно! Отпустите его!" - и, искренне считая, что всякое оскорбление может быть излечено деньгами, кинул вниз кошелек.
Мовпен остановил издевательство пьяных солдат и приказал им усадить монашка на осла, после чего, подняв с земли королевский кошелек, протянул его монаху. Но последний оттолкнул кошелек, еще раз поглядел на короля, и в этом взгляде было столько ненависти, столько угрозы, что Генрих III снова вздрогнул и, схватившись за голову, опять пробормотал:
-О, что за отвратительный монах! Что за мерзкий монах!
Вскоре после этого король отправился в Париж. Он собирался навестить королеву-мать, жившую во дворце Босежур, а оттуда отправиться в Шато-Тьерри к брату.
В то время как королевский поезд проезжал деревушкой Пасси, на дороге им снова попался монах, выдержавший в Сен-Клу жестокую экзекуцию. Взгляды короля и монаха встретились, и снова король потупил взор под огненным блеском глаз монаха и прошептал Мовпену:
-Этот черноризец внушает мне непреодолимый страх!
Монах между тем, мрачным взором следя за удалявшимся королевским поездом, пробормотал с выражением глубочайшей ненависти:
-Я отомщу тебе за это, погоди только у меня!
VI
Прибыв в Париж, монах Жако направился для подкрепления своих сил в уже известный читателям кабачок Маликана.
В последнее время там многое изменилось. Не было уже прелестной Миетты, которая, став графиней де Ноэ, не могла уже стоять за кабацкой стойкой. Но сам Маликан, не обращая внимания на блестящую партию, сделанную его племянницей, по-прежнему остался верен своей профессии.
