Подобного рода обвинения — в данном случае почти наверняка ложные — в римском политическом мире делались нередко. Однако интересно, что Октавиан в воспоминаниях говорит об этом как-то туманно, не дает подробного опровержения, а просто упоминает о своем происхождении из «старинного и состоятельного всаднического рода».
Современная наука не может установить связи его семьи с римской ветвью Октавианов. Это само по себе ничего не доказывает, но если бы он состоял в родстве с какими-либо членами рода, занимавшими ранее должности магистратов, он бы об этом упомянул. Статус римского политика сильно зависел от того, есть ли среди его предков магистраты. Антоний был, несомненно, прав, утверждая, что у Октавиана в роду таковых не имелось, за исключением его недавно разбогатевшего отца, но все его инсинуации имели целью породить сомнения в происхождении имени Октавиана. По римским обычаям рабу, получившему свободу, следовало — чтобы стать римским гражданином и получить статус вольноотпущенника — принять имя бывшего хозяина. Таким образом Антоний пытался доказать, что дед Октавиана по отцу был некогда рабом человека по имени Октавий, а не законным сыном свободного гражданина.
Имеются, впрочем, и другие свидетельства, согласующиеся с заявлением, что семья Октавиана — за исключением линии Цезаря — имеет простые корни. Первый биограф Октавиана, чьи труды дошли до наших дней, — Светоний (род. около 69 года нашей эры), владел бронзовой статуэткой Октавиана-мальчика. На ее основании была полустертая надпись «Фуриец». Имя Фуриец могло быть когноменом (семейным прозвищем, идущим за родовым именем) и обозначать человека, который происходит или как-то иначе связан с городком Фурии, где предположительно и обитал тот самый вольноотпущенник-канатчик. По мнению Светония, надпись на статуэтке доказывает, что в детстве будущий Август носил имя Гай Октавий Фурий. Историк подарил ее императору Адриану (годы правления: 117–138 нашей эры), а тот поставил ее среди статуэток своих домашних богов.
В письмах Марк Антоний иногда насмешливо называл Октавиана Фурийцем, подчеркивая, что тот — чужак, пробравшийся из самых низов. Молодой человек, по словам Светония, в ответ только удивлялся, что его попрекают его же детским именем. Октавиан явно хотел навсегда похоронить связь с Фуриями, и это, в свою очередь, вызывает сомнения в другой версии происхождения когномена, не связанной с дедом-канатчиком. В 60 году до нашей эры пропретор Гай Октавий Старший стал проконсулом Македонии; по пути в окрестностях Фурий он одержал победу над беглыми рабами. В ознаменование победы он якобы взял себе и двухлетнему сыну почетный когномен Фуриец, чтобы отличить свою ветвь рода Октавиев от прочих.
Среди недостатков последней версии есть, в частности, и такой: хотя сохранилось множество документов республиканского периода, об этой предполагаемой победе никто особо не распространяется. Побежденные рабы представляли собой в основном сброд, оставшийся от разгромленного войска Катилины, и они не могли вернуться домой, не рискуя быть распятыми — обычное наказание для беглых рабов, взявшихся за оружие. Им, конечно, было далеко до участников восстания Спартака, случившегося примерно десятью годами ранее. Если Гай Октавий Старший с ними и сражался, вряд ли это была большая битва — скорее мелкие стычки, в которых обученные солдаты очистили окрестности от обреченных рабов, потерпевших поражение в борьбе за свободу.
Высмеивал Антоний и деда Октавиана со стороны матери. Светоний определенно пишет, что Марк Атий Бальб, женатый на сестре Цезаря, происходил из старинного сенаторского рода, но доказательства того довольно шаткие. Предполагается, что историк перепутал Атия Бальбас Атилием Бальбом, который в третьем веке до нашей эры дважды был консулом. По утверждению Антония, отец Атия Бальба приехал в Италию из Африки (имеется в виду не континент, а относительно небольшая римская провинция) и поселился в Ариции — городе в пятнадцати милях к югу от Рима, где изготавливал и продавал благовония, а позднее открыл пекарню.
С тех пор прошло не слишком много времени, и если бы Антоний лгал, его легко было бы уличить.
Какое, впрочем, значение имеют эти злобные сплетни по сравнению с жизнью и огромными достижениями Октавиана! Современные читатели с удовольствием читают биографии людей скромного происхождения, ставших великими вождями. Именно таким считаем мы Авраама Линкольна, родившегося в бедной хижине, — в не меньшей степени, чем Уинстона Черчилля, который родился в Бленхеймском дворце и вел родословную от герцогов Мальборо.
Однако у большинства римских избирателей были противоположные взгляды. В древности считалось, что если человек родился бедняком, или рабом, или хромым, значит, он заслужил такую участь, совершив нечто скверное в предыдущей жизни, или же такова воля богов или судьбы. А если он происходит из династии храбрецов, служивших на политическом поприще, то и он, по всей вероятности, тоже отважный и тоже удачно проявит себя на государственной службе — будь то по причинам хорошей наследственности или же по велению судьбы.
Сложные римские законы разрабатывались с таким учетом, чтобы предоставить людям, имеющим выдающихся предков и обладающим крупным состоянием, самые высокие в правительстве посты и в то же время не дать людям бедным и из простых семей даже возможности выставлять свои кандидатуры, независимо от их личных способностей. Способности, конечно, учитывались, но лишь после того, как по соображениям происхождения отсеивалась большая часть претендентов. Такая система несовместима с теперешними демократическими представлениями, однако в Древнем Риме она отлично работала в течение четырех с лишним веков, пока при правлении Юлия Цезаря не начала разваливаться. Можно утверждать, что без этой системы Рим так и остался бы одним из многих соперничающих между собой городов-государств.
Основная причина столь долгого ее существования — наличие в ней элементов демократии в количестве, достаточном, чтобы правящая аристократическая верхушка могла опираться на простых граждан, большая часть которых уважала власть сената, основанную на долгом успешном правлении.
Войны, как самое выгодное занятие Римской империи, обогнали сельское хозяйство, а сенаторы были не просто политиками, но и старшими войсковыми командирами.
В соответствующем возрасте полководцы вели в бой победные легионы, а за общегосударственную стратегию отвечали вышедшие в отставку военачальники, занимающие консульские посты. Хотя под таким руководством Рим и терпел порой неудачи, войны все окупали. Рим не только побеждал тех, кого считал врагами, не только выжимал из них все, что мог — деньги, рабов, трофеи, налоги, — но и забирал за половинную плату в свое войско самых здоровых мужчин, дабы удерживать в подчинении завоеванные народы.
Официально считалось, что государством управляют совместно сенат и римский народ — Senatus Populusque Quiritium Romanus аббревиатура SPQR выбивалась на монетах и присутствовала на символике страны. Впрочем, хотя правом голоса обладал каждый гражданин, демократия эта была не такой, какую мы знаем теперь, и не такой, как у древних греков, которые ее и изобрели. Это была скорее видимость демократии, принимаемая людьми консервативных взглядов, людьми с сильным чувством общности и преданности государству. Она служила для сдерживания народного недовольства и позволяла потомственной политической элите удерживать власть. Важнейшую роль играли наследственные привилегии. Разумеется, члены семей рождались и умирали, одни сменяли других, но в списках магистратов веками оставались те же самые имена. Патриций по имени Луций Юний Брут возглавил восстание против последнего римского царя и около 509 года до нашей эры основал республику. Почти полтысячелетия спустя член того же патрицианского рода Марк Юний Брут в мартовские иды 44 года до нашей эры встал во главе шестидесяти заговорщиков, которые убили Юлия Цезаря — в тщетной попытке спасти республику.
Убийцы объявили (и, возможно, верно), что Марк Брут — прямой потомок Луция Брута по прямой мужской линии; тем самым они желали увеличить ценность своего поступка в глазах простого народа.
Луций Брут был членом царского совета, помогавшего править целой череде назначаемых сенатом царей, правивших Римом со времени легендарного основания города, которое принято относить к 753 году до нашей эры. Этот совет сохранился и после изгнания последнего царя, Тарквиния Гордого. Первой его законодательной мерой было введение ежегодных выборов двух магистратов — позже названных консулами, — которые в течение года должны вместе осуществлять власть, принадлежавшую ранее царю. Членов совета, или, по-другому, сената, называли patres (отцы) — отсюда происхождение слова «патриции». Их называли отцами, потому что они буквально были отцами (или старшими мужчинами в роду) самых важных семейств Рима.
