Императрица сначала приказала арестовать Шумахера и назначила комиссию для рассмотрения принесенных на него жалоб, а потом постоянно враждовавшие с Шумахером немцы-академики тем охотнее вошли с ним в стачку и совершенно его оправдали, чтобы чрез удаление Шумахера из Академии не дать в ней усилиться русским.
Для оживления торговли Сенат докладывал о допущении евреев торговать на ярмарках, но Елизавета Петровна дала ответ, что не желает выгод от врагов Христовых (указ 3 ноября). Вскоре после этого последовал приказ об изгнании за границу всех евреев из России, за исключением «разве тех из них, которые захотят быть в православной вере греческого закона».
Декабря 2 был издан указ о починке по набережным линиям перил в Петербурге и «где над палатами в погребах торгуют яблоками и прочими фруктами, чтобы ход был в оные погреба со дворов, а не с улиц».
Наконец, в конце декабря, перед праздником Рождества Христова, Елизавета Петровна вернулась из Москвы в Петербург, где ее с нетерпением ожидали европейские дипломаты. 11-го декабря вице-канцлер Бестужев подписал трактат с Англией, главною не-приятельницей Франции; это случилось благодаря тому, что французский посол маркиз де Шетарди был отозван в начале 1742 г. из России. Елизавета Петровна щедро наградила Шетарди при отъезде, который предлагал ей руку принца Конти, но это предложение она отклонила, говоря, что замуж не пойдет никогда и ни за кого.
Известно, что Елизавета Петровна питала сердечную привязанность к Алексею Гр(игорьевичу) Разумовскому[15] и вскоре по вступлении на престол негласно сочеталась с ним браком. Предание гласит, что венчание было совершено осенью 1742 г. в подмосковном селе Перове, где Государыня тешилась охотою, так как занятие последнею было любимым развлечением Разумовского.
В заключение расскажем следующий любопытный факт, рисующий бытовую картинку того времени.
Елизавета Петровна, посетив однажды архиепископа Феодосия в Александро-Невском монастыре, увидела у преосвященного молодого медведя, обученного разным штукам приказным келейником того монастыря Федором Карповым. Медвежонок настолько понравился Государыне, что она пожелала иметь такого у себя и приказала выписать из Москвы двух медвежат, а по присылке таковых отдать Карпову «для содержания и обучения ходить на задних лапах и прочее». На покупку корма медвежатам велено было выдавать, по мере надобности, деньги из Монетной Канцелярии. Но Карпов оказался недоволен отпуском денег, и главный судья Монетной Канцелярии ст(атский) сов(етник) Шлаттер доносил кабинет-министру барону Черкасову, что «к комисару Карпову в Невский монастырь на корм медведенкам один рубль послан, токмо какою учтивостью он оного принял, о том из приложенной при сем сказки усмотреть изволите». А в сказке сообщалось: гвардии отставной солдат Шестаков был послан Шлаттером к Карпову с требованием, чтобы последний прибыл в Монетную Канцелярию для получения, по указу, денег на корм медвежатам. Карпов сказался больным и исполнить требование Шлаттера отказался, почему к нему вторично был послан с тем же отставным солдатом Шестаковым «рублевик с портретом Е(я) И(мператорского) В(еличества)», который «Карпов, вырвав у Шестакова из рук, бросил на пол и притом он, Карпов, сказал: если де оным рублевиком, кто тебя послал подтереть… И сказал, чтобы к нему Карпову прислано было, либо сам ст(атский) сов(етник) Шлаттер привез 500 рублев».
Барон Черкасов приказал объявить с. — петербургскому архиепископу, чтобы он Карпова «унял, ежели не желает видеть, чтобы отослан был в Тайную Канцелярию, ибо оный Карпов небитый в покое быть не может».
После этого Карпов более не заводил пререканий относительно размера денег, выдававшихся ему на корм и начал со старанием обучать медвежат в особом, сшитом для них платье, ибо «без платья их совершенно обучать никак по их обычности невозможно».
ВСТРЕЧА ЛЕТА В ЕКАТЕРИНГОФЕ
ПРАЗДНИК «БЫКОДРАНИЯ»
ОСТРОВА И СБОРНЫЕ ПУНКТЫ НА НИХ
ВСТРЕЧА ЛЕТА
По заведенному Петром Великим обычаю, петербуржцы, до воцарения Императора Александра III, ездили 1-го мая встречать лето в Екатерингоф[16], где Петром был построен дворец[17], немного выше устья Фонтанки.
Екатерингоф начинался от сада д(ействительного) с(татского) с(оветника) Лукина и тянулся по берегу залива до речки Черной, составлявшей границу С.-Петербургского уезда от Софийского (теперь Царскосельского).
От залива же парк Екатерингофского дворца доходил до Петергофской дороги, выезд на которую у выгонного рва украшали городские ворота из тесаного камня с белым мраморным орлом, а за ними стоял дом барона Строганова, где в 1793 г. жил принц курляндский Бирон[18]. Самый Екатерингофский дворец одноэтажный, без двора, расположен был перед рощею, подходившею к самому берегу залива, в которой было два пруда, выложенных булыжником и окруженных земляными валами. Перед дворцом шел смешанный лесок с просеками вместо аллей и небольшой зверинец с деревянными строениями. Петр Великий заложил его в 1712 г. против того места, где в мае 1703 г., лично командуя флотилией лодок, взял два шведские бота, и назвал Подзорным дворцом[19], для чего имелась особая башня, с которой Петр мог обозревать залив. Домик этот впоследствии был отдан адмиралтейству, и в нем хранили смолу и деготь, а на самом берегу была поставлена батарея для пушечной пальбы при наводнениях.
В 1719 г. Петр построил более обширный дворец, в два этажа, в семь окон по фасаду, с дверью по средине, к каналу на возморье.
Против садов Екатерингофа находился клинообразный остров «Долгий» (теперь Канонерский), поросший кустарником, и близ него более круглый островок, принадлежавший придворному поставщику Резвому, фамилию которого он сохранил до настоящего времени. Повыше Черной речки находилась деревня Екатерингоф, которая вместе с дворцами и была подарена Петром его «Катеньке», от имени которой и получила свое название. В деревне этой было два ряда домов, а немного далее находилась еще деревенька «Берген», сюда-то городские жители ездили на дачи, нанимая крестьянские избы. В деревне «Берген» находился сахарный завод Лукина и его завод для «двоения водки». За деревней Екатерингоф стояли дворцы Анненгоф и рядом Елизаветенгоф[20], тоже у самого берега; каждый из этих дворцов имел деревянное одноэтажное строение. Это были летние дома, подаренные Петром обеим царевнам — Анне и Елизавете. Дворцы эти, по словам историографа Петербурга академика Георги[21], были уже в прошлом столетии пусты «без малейшего присмотра и совсем опали». Но самое место было, по словам того же автора, любимо охотниками до прогулок.
В Екатерингоф Петр с ранней весны до поздней осени приезжал на ночь, на две, из любимого своего Петергофа, и здесь, чаще чем в Петергофе, живали летом царица и ее дочери. Забытый в последующие царствования, Екатерингоф был воскрешен Елизаветою Петровною; при ней Екатерингофский дворец был расширен почти вдвое по плану архитектора графа Растрелли, который, конечно, не позабыл устроить и танцевальную залу для любительницы танцев — императрицы. С воцарением Екатерины II дом соименный ее предшественнице осужден был на забвение, и лишь петербуржцы, памятуя завет своего царя — основателя города, ходили на прогулку в Екатерингофский сад 1-го мая встречать лето; при этом бывала иллюминация, которую посещала и Екатерина II. До какой степени в другое время был пуст Екатерингоф, тому лучшим подтверждением может служить дуэль статс-секретаря Государыни — А. В. Храповицкого, автора известного дневника[22]. Он поссорился на Маслянице с Окуневым, другом поэта Г. Р. Державина, который в своих «Записках» рассказывает это «забавное приключение»: «Поединок был вызван тем обстоятельством, что, поссорившись на конском бегу, Храповицкий и Окунев ударили друг друга хлыстами. Окунев просил Державина быть у него секундантом, а Храповицкий — А. С. Хвостова». Это предложение поставило Державина в тупик.
Он не хотел отказать приятелю и вместе с тем — идти против человека, бывшего любимцем его начальника, генерал-прокурора князя Вяземского.
Делать было, однако, нечего, и Державин поехал в Екатерингоф, где было назначено место дуэли. Когда дошло до дела, то соперники, «не будучи отважными забияками», скоро были примирены секундантами. Когда враги стали целоваться, то Хвостов сказал, что им «надобно немножко поцарапаться», чтобы было не стыдно.
Державин возражал, Хвостов спорил: слово за слово и опять «чуть не до драки», стали уже в позицию, но их рознял выскочивший из бани Гасвицкий.
К концу XVIII века Екатерингофский дворец обветшал. Гофинтендантская контора[23] немного заботилась о нем, а по докладу о негодности и дороговизне ремонта, Император Павел I в 1800 г. указом 31 марта, оставив один дворец, большую часть земли подарил княгине А. П. Гагариной, урожденной Лопухиной.
