Только на этой основе Германия будет готова заключить продолжительный мир с Англией, отрекшись даже от Италии, и начать войну с СССР»[151].
Через некоторое время советское руководство располагало более подробной информацией о замыслах Гитлера, которая гласила:
«По собственным словам Гитлера, сказанным им несколько дней тому назад Риббентропу, Германия переживает в настоящий момент этап своего абсолютного военного закрепления на востоке, которое должно быть достигнуто с помощью жестоких средств и невзирая на идеологические оговорки. За беспощадным очищением востока последует «западный этап», который закончится поражением Франции и Англии, достигаемым политическим или военным путем. Лишь после этого станет возможным великое и решающее столкновение с Советским Союзом и будет осуществим разгром Советов.
В настоящее время мы [то есть нацистское руководство. — Л. Б.] находимся еще на этапе военного закрепления на востоке. На очереди стоит Польша. Уже действия Германии в марте 1939 r. — создание протектората в Богемии и Моравии, образование словацкого государства, присоединение Мемельской области — были не в последнюю очередь направлены против Польши и заранее рассматривались как антипольские акции. Гитлер понял примерно в феврале этого года, что прежним путем переговоров Польшу нельзя привлечь на свою сторону. Таким образом, он решил, что необходимо силой поставить Польшу на колени. Узкому кругу доверенных лиц Гитлера было известно, что последнее германское предложение Польше было сделано в твердом убеждении, что оно будет ею отвергнуто. Гитлер и Риббентроп были убеждены в том, что по соображениям внутренней и внешней политики польское правительство не сможет согласиться с германскими требованиями. Только по этой причине в германское предложение ничтоже сумняшеся вставили пункт о немыслимой самой по себе гарантии неприкосновенности границ Польши в течение 25 лет. Расчет немцев был правильным. В результате отказа Польши мы смогли фактически избавиться от германо-польского пакта о ненападении и получили по отношению к ней свободу рук.
Если развитие пойдет в соответствии с германскими планами и если Польша добровольно не капитулирует в ближайшие недели, что мы вряд ли можем предположить, то в июле — августе она подвергнется военному нападению. Польский генеральный штаб считается с возможностью военных действий осенью, после уборки урожая. Действуя внезапно, мы надеемся смять Польшу и добиться быстрого успеха. Больших масштабов стратегическое сопротивление польской армии должно быть сломлено в течение 8 — 14 дней...
Завершение подготовки Германии к войне против Польши приурочено к июлю — августу...»[152].
Далее в сообщении говорилось:
«Весь этот проект встречает в Берлине лишь одну оговорку. Это — возможная реакция Советского Союза»[153].
Таким образом, картина становилась довольно ясной: замысел Гитлера начать войну в августе — сентябре можно было считать определенным. Наличие такого намерения подтвердил и Рудольф фон Шелия, который рассказал 7 мая 1939 года:
«За последние дни в Варшаву прибыли: 1) ближайший сотрудник Риббентропа Клейст с заданием определить настроение в Польше; 2) германский военно-воздушный атташе в Варшаве полковник Герстенберг, возвратившийся из информационной поездки в Берлин;
3) германский посол в Варшаве фон Мольтке, который ио указанию Гитлера был задержан почти на целый месяц в Берлине и в настоящее время, не получив директив о дальнейшей политике в отношении Польши, вновь занял свой пост. Сообщения Клейста и Герстенберга о нынешних планах Германии были идентичными. Мольтке в ответ на заданный ему вопрос заявил, что он также слышал в Берлине об отдельных частях этих планов...
По мнению немецких военных кругов, подготовка удара по Польше не будет завершена раньше конца июля. Запланировано начать наступление внезапной бомбардировкой Варшавы, которая должна быть превращена в руины. За первой волной эскадрилий бомбардировщиков через 6 часов последует вторая, с тем чтобы завершить уничтожение. Для последующего разгрома польской армии предусмотрен срок в 14 дней...
Гитлер уверен, что ни Англия, ни Франция не вмешаются в германо-польский конфликт»[154].
Какова же была позиция польских и английских мюнхенцев? Об этом Шелия информировал своего собеседника 25 мая:
«Фон Шелия рассказал, что по инициативе вицеминистра иностранных дел Польши Арцишевского германский посол фон Мольтке 19 или 20 мая был вместе с Арцишевским на завтраке у болгарского посланника в Варшаве. Арцишевский действовал с согласия Бека. Арцишевский говорил, что Бек весьма неохотно принимает участие в проведении нынешней политики Польши и, конечно, был бы готов договориться с Германией, если бы удалось найти какую-либо форму, которая не выглядела бы как капитуляция. Бек считает, что война между Германией и Польшей была бы бессмыслицей, из которой извлекли бы выгоду лишь другие. Какое большое значение Бек придает тому, чтобы не раздражать Германию, показывает та сдержанность, которую Польша проявляет в отношении переговоров о пакте между Западом и Советским Союзом»[155].
Когда же советско-франко-английские переговоры стали реальностью, усилия гитлеровской дипломатии были сосредоточены на том, чтобы не допустить создания единого антинацистского фронта. Так, 7 августа 1939 года из высказываний немецкого военно-воздушного атташе в Польше Герстенберга стало известно:
«В настоящее время решение принято. Еще в этом году у нас будет война с Польшей. Из совершенно надежного источника я [то есть Герстенберг. — Л. Б.j знаю, что Гитлер принял решение в этом смысле. После визита Вольтата в Лондон Гитлер убежден в том, что в случае конфликта Англия останется нейтральной. Переговоры западных держав с Москвой п входят неблагоприятно для нас. Но и это является для Гитлера еще одним доводом в пользу ускорения акции против Польши. Гитлер говорит себе, что в настоящее время Англия, Франция и Советский Союз еще не объединились; для достижения соглашения между генеральными штабами участникам московских переговоров потребуется много времени; следовательно, Германия должна до этого нанести первый удар. Развертывание немецких войск против Польши и концентрация необходимых средств будут закончены между 15 и 20 августа. Начиная с 25 августа следует считаться с началом военной акции против Польши»[156].
Итак, имея возможность суммировать данные, поступавшие в Москву по всем возможным каналам — от советских дипломатов, от друзей нашей страны за рубежом, от нашей внешнеполитической разведки, — Советское правительство шло по единственно верному пути срыва замыслов империалистических держав. В сложнейшей обстановке оно должно было искать средства для обеспечения интересов первой в мире страны социализма.
«Перед Коммунистической партией и Советским правительством, — отмечается в «Истории КПСС», — со всей остротой встала задача не допустить международной изоляции СССР, создания единого империалистического фронта. При решении этой важнейшей внешнеполитической задачи партия руководствовалась указаниями В. И. Ленина, который неоднократно подчеркивал необходимость использования разногласий между империалистическими державами, чтобы затруднить их объединение в антисоветских целях. Он говорил: «...правильна ли наша политика использования розни между ними (империалистами. — Ред.), чтобы затруднить для них соединение против нас? Конечно, такая политика правильна»...»[157].
Именно из этих ленинских указаний исходили Коммунистическая партия и Советское правительство, решая принять неоднократно выдвигавшееся Германией предложение заключить с ней договор о ненападении. Советско-германский договор о ненападении был подписан 23 августа 1939 года сроком на десять лет.
Очень трудно исследовать гипотетические положения и точно сказать, что случилось бы, если бы Советский Союз осенью 1939 года продолжил бесконечные тройственные переговоры.
Все же иногда бывает полезно рассмотреть возможное, чтобы понять реальное. Попытаемся же разобраться в данной гипотетической ситуации по частям.
Проблема первая: что дало бы продолжение тройственных переговоров?
Этот вопрос я задавал Ивану Михайловичу Майскому и Николаю Герасимовичу Кузнецову. Оба убеждены, что затягивание переговоров с англо-французской стороны носило не тактический, а «стратегический» характер. Ни Англия, ни Франция не имели целью заключить соглашение — в противном случае они могли бы заставить Польшу и Румынию дать согласие на пропуск советских войск через свою территорию. Сама идея договора с СССР казалась таким деятелям, как Чемберлен, немыслимой.
