Количество людей, имеющих профессиональную квалификацию антрополога (более тысячи человек), таким образом, очень велико в Норвегии по соотношению с численностью населения в стране (около 4,5 млн). В какой-то мере эта пропорция объясняется спецификой системы высшего образования в Норвегии, которая была приведена в соответствие с так называемыми болонскими правилами лишь в 2003 г. До этого для получения квалификации антрополога не обязательно было заканчивать аспирантуру со степенью, соответствующей «Ph.D.». Была степень, условно соответствовавшая степени бакалавра и требовавшая занятий в течение 7–8 семестров, и была степень, требовавшая на 3–4 года больше занятий, причем последняя превосходила современную степень «М. А.» («Master of Arts») по нагрузке. В сфере социальных наук она называлась candidatus politicarum (сокр.: cand. polit.) и обычно требовала проведения полевой работы (иногда в течение года или даже более) и диссертации, которая нередко доходила до 250 страниц по объему. Но была также и старая степень магистра (magister artium; сокр.: mag. art.), которая все еще имела хождение наравне с cand. polit. и которая считалась превосходящей последнюю по рангу (в действительности многие из ученых, родившихся до 1940 г., до сегодняшнего дня работают без формальной «докторской» степени, поскольку mag. art. в общем рассматривалась как эквивалент таковой).
Программы обучения на степень cand. polit. были гораздо более доступными, чем сегодняшние докторские программы. В период между 1970 и 2003 гг. несколько сот аспирантов получили степени (либо cand. polit., либо mag. art.), проведя исследования с помощью разнообразных дотаций, займов и грантов от государства. Все эти люди получили аккредитацию профессиональных антропологов. Начиная примерно с 1990 г., вслед за введением докторской степени нового образца (dr. polit.) по аналогии с «Ph.D.», такая докторская степень стала стандартным условием для получения профессиональной аккредитации.
На уровне студенческого образования популярность антропологии росла так же, как и на уровне аспирантского, особенно со второй половины 1980-х годов. Приведу забавную историю. Однажды, накануне ежегодной встречи с первокурсниками в 1990 г., я спросил коллегу, профессора Арне Мартина Клаусена, о том, сколько студентов он ожидает увидеть в этом году на курсе. Пожав плечами, тот засмеялся и сказал: «Где-то от 75 до 150» (подразумевая, что точно предугадать уже ничего невозможно). Каково же было наше удивление, когда, войдя в аудиторию, мы обнаружили 340 студентов! Надо сказать, что многие из тех студентов, конечно, прослушали всего лишь один годовой курс по антропологии, но все равно даже этого порой достаточно, чтобы дать почувствовать людям «магию» антропологии, ее способность тонко проникать в суть человеческих дел. В самом деле, немало сегодняшних журналистов, чиновников и даже политиков в возрасте до 50 лет имеют за спиной университетское образование со специализацией по антропологии (даже кронпринцесса Метте-Марит слушала антропологию в Осло, перед тем как обвенчалась с кронпринцем!).
Антропологические веяния, таким образом, проникают в общественную сферу даже и без активного участия самих антропологов. Более того, норвежским школьникам дается небольшой объем антропологии в последний год обязательного обучения (оно длится 10 лет и обычно сопровождается тремя годами продвинутого обучения на уровне «высших классов»). Здесь, в рамках занятий по обществоведению (Samfunnsloere), даются начальные основы антропологического знания, что — по крайней мере теоретически — знакомит всех школьников с фактом существования такового. На этапе продвинутого обучения социология и антропология входят в число факультативных предметов, и на них ежегодно записываются от 7 до 10 тыс. учеников.
Однако о существовании антропологии так хорошо знают в норвежском обществе и по причине активной «включенности» антропологов в жизнь последнего. Не проходит и недели без того, чтобы антрополог не выступил в печати, на радио или телевидении. В 1995 г. ведущий журналист издания «Aftenposten» Хокон Харкет (человек, имеющий научное образование) опубликовал пространную статью, в которой высказал мнение о том, что если в 1970-х годах общественные обозреватели мыслили как социологи, то в 1990-х в них «начали зарождаться антропологи», ибо именно антропологические идеи о культурных различиях, о конструировании норвежской национальной идентичности, о современности традиции и грехах этноцентризма стали так очевидно проникать в общественное сознание (в других странах вину за подобные тенденции нередко возлагали на «постмодернизм»!).
Везде одни антропологи!Одним словом, факт присутствия антропологов в норвежской общественной сфере весьма удивителен. Когда в 2005 г. газета «Dagbladet», главное либеральное издание в норвежской прессе, опубликовала список 10 важнейших общественных фигур в стране (дополненный 10 длинными интервью и шумными, но в конечном итоге полезными дискуссиями, перекинувшимися в дальнейшем на другие средства массовой информации), трое из списка оказались антропологами (причем в комиссии по отбору кандидатов антропологов не было).
Посмотрим на конкретные примеры деятельности антропологов в общественной сфере, ради того чтобы обозначить масштаб их вовлеченности в последнюю.
Ежегодная «выпускная церемония» школьников в Норвегии обычно ознаменовывается долгими массовыми гулянками в общественных местах, причем все это достигает апогея на 17 мая, День конституции. Школьники, едва достигшие возраста, когда можно официально сесть за руль и начать употреблять алкоголь (я не имею в виду «делать эти две вещи одновременно» — такого в Норвегии пока нельзя!), арендуют ветхие списанные школьные автобусы, перекрашивают их в красный цвет, наносят на них «красные» словечки вместе с рекламой, за которую им платятся деньги. Каждый год обеспокоенные журналисты отмечают, что «в этом году гулянки достигли еще большего размаха и уровня безответственности, чем в прошлом». Однажды редакция одной из центральных газет решила обратиться к антропологу Эдуардо Арчетти (он — аргентинский антрополог, но прожил в Норвегии много лет) в поисках экспертного анализа происходящего. Как раз в том году его собственный ребенок закончил школу. Арчетти доступно разъяснил, что «девятнадцатилетние» в первый раз подошли к социальному ритуалу, в котором были задействованы алкоголь и секс, и именно это делало событие настолько волнующим и вызывающим и настолько облаченным в сложную неоднозначную символику. И хотя в его объяснении прозвучало не совсем то, что могло бы успокоить родителей, все же оно предложило новую разумную перспективу — чисто антропологическую перспективу — на явление, которое прежде вызывало лишь стереотипные моралистские комментарии со стороны обществоведов.
Некоторое время тому назад, собираясь на публичную лекцию, я услышал по радио знакомый голос, грамотно рассуждавший о роли кофе в процессе неформальной социализации в стране. Я узнал, что это был антрополог Рунар Дэвинг, недавно защитивший диссертацию на тему о функциях еды в сельском сообществе (теперь опубликована как книга; см.: Døving 2004). Он говорил о социальных контекстах, в которых предлагается кофе, и анализировал значение отказа, указывая на типично практикующееся правило, что если уж ты и отказываешься от кофе, то лучше отказывайся под причиной аллергии или того, что уже слишком поздно для очередной дозы кофеина, но и в этом случае тебя могут обязать на «замену», предложив чай или какой-либо другой напиток. Он также рассуждал о роли кофе на сегодняшнем рабочем месте (практически в любом норвежском офисе, в любой компании есть «общественный» уголок, оборудованный кофеваркой) и старался показать, что без кофе большое число формальных и неформальных встреч оказались бы невозможными. Опираясь на классические исследования Марселя Мосса, Дэвинг объяснял смысл возмущенной реакции хозяев на отказ гостя принять чашку кофе или чая под предлогом того, что он «хочет просто воды».
Антрополог Унни Викан в течение многих лет активно выступала в защиту прав личности, в частности, права на индивидуальный выбор среди девушек, принадлежащих к этническим меньшинствам. В ее книге «К новому норвежскому низшему классу?» (Wikan 1995; пер. на англ.: Wikan 2001) исследовательница обращает внимание на то, что необдуманное заигрывание с идеями мультикультурализма и перенесенными на другую почву идеями культурного релятивизма по сути привело к тому, что многие девушки из числа этнических меньшинств оказались лишены прав, которые самоочевидны для девушек, принадлежащих к титульной (норвежской) национальности. Викан, в частности, является как раз одним из тех «публично значимых» антропологов, которые постоянно выступают в газетах и других средствах массовой информации, дают экспертные советы политическим партиям, ведут полемику по делам меньшинств и т. д. Однако у разных антропологов разные взгляды, и тысячи норвежцев, проявляющих к делам меньшинств интерес «выше среднего», уже давно уяснили себе этот факт.
