— Что это у тебя тут?
— Как что, господин?
— Боже, гробы какие-то, сундуки…
— Никак не гробы, это мебель, синьор.
— Да на что же мне мебель, да еще в таком количестве?
— О, всемилостивый, пока тебя дома не было, я тебе верно служил. Я отправился в дворцовое казначейство, там все скряги такие, вымогатели. Но с Ферруччи им не так легко справиться. Я взял с собой и те бумажки, которые тебе твой коллега принес. Фармацевт. Они уже уверяют, что бумажки эти недействительны, надо хрисовул выправлять отдельный, указ…
— Ну, говори, говори быстрее, я устал.
— Грамота нужна от великого хартуллария! Короче говоря, я даже денег у них выцыганил на твое домашнее обзаведение. Мне тут помог, есть один такой Телхин, профессиональный клеветник…
— Постой, постой! — Денис уже начинал раздражаться. — Не таранти! Профессиональный клеветник, это что за фигура?
— Да, да, правда, он бывший. Служил обличителем в суде, потом был изгнан по подозрению во взятках, но это ложь, так как он честнейший человек! Теперь пенсионер, но дает консультации, этакая многодетная пиявка.
— Час от часу не легче! Клеветник, обличитель…
— О, синьор! В этой Византии чего вы только не найдете!
— Ладно, а сундуки, сундуки-то зачем?
— Как зачем! — Ферруччи всплеснул тоненькими ручками и выпучил глаза, действительно как лягушка. — Сейчас они пустые, потом тебе станут присваивать новые звания, люди начнут нести тебе благодарности и приношения, куда их станем класть?
Денис понял, что спорить здесь бесполезно.
— Короче. Пожрать у тебя есть?
Ферруччи горестно ударил себя в лоб и кинулся готовить, подавать. Принес в тазу воды умыться, вспомнил про полотенце, бросился за ним, наступил в тот же таз, завертелся, роняя вещи на пол.
— Ферруччи! — успокаивал его Денис.
Ферруччи усадил синьора на резное вычурное кресло из числа им благоприобретенных, спинка его изображала не то льва, не то скорпиона. Ужин был царский — жареная печенка, сладкий фиолетовый лук, бобы во вкуснейшем соусе и целое блюдо разнообразных фруктов. На десерт предлагался кувшин, как говорится в романах, доброго вина.
— Живем, Ферруччи? — подмигнул ему Денис.
— Живем, синьор! — воскликнул тот, обрадованный неожиданной лаской.
Пока Денис добросовестно уничтожал все это, Ферруччи пританцовывал вокруг, заглядывал в глаза. Денис догадался, что надо и поощрить промыслового слугу, сказал ему спасибо. Ферруччи расцвел, как неаполитанская роза.
— А теперь я повинюсь — часть денег я истратил на себя.
— Ну и что? — великодушно сказал Денис.
— Нет, ты взгляни, взгляни на меня, неужели ты ничего не заметил?
— А что я должен заметить?
— Ах, Боже ты мой! Да я ведь без лягушачьего наряда, ты не замечаешь?
— И правда, ты не зеленый.
— Вот, вот… Я теперь не ведомству дворцового эпарха, теперь я служу тебе.
— Ну и хорошо. Я тобою доволен.
— Да ведь и одежда мне теперь положена другая!
— Ах, вот оно что!
— А во дворце говорят, что ты будто бы приехал в столицу с разбойником Маврозумом и по рождению скиф.
— Что, что?
— Скиф!
— Почему именно скиф?
— Или тавроскиф, они где-то друг возле друга обитают… Вот, если ты не будешь возражать, я сделал себе на скорую руку скифский костюм.
Тут только Денис заметил, что трудолюбивый предок Колумба сменил свое прежнее трико и шляпочку вестника богов на какие-то бесформенные хламиды, в которых он похож на провинциальную бабушку или кочан капусты.
Усталость брала свое, сытый, он улыбался, Ферруччи хлопотливо подкладывал ему подушки. Задул фитиль чайничка, и в тот же миг сон отлетел прочь, как будто его и не бывало. Прожитый день вновь проворачивался жерновами в утомленном мозгу.
Старый хрыч в глубоком подполье где-то творит свои бесовские шашни, прячась от стражей царского уха и патриаршего глаза. Вдруг мысль неожиданная обожгла: а что, если заставить пресловутого Сикидита все эти запрограммированные оккультной наукой манипуляции произвести в обратном порядке? Попадет ли он, Денис, на тот свет так же, как попал на этот? Или наоборот — на этот свет так же, как на тот?
От этой мысли холодно стало в груди. А вероятность попадания? А не расчлениться бы, не распластаться среди сходящихся плоскостей бытия? Не попасть бы в какой-нибудь другой год, например, в 1937-й!
Мысли путались, а сон не шел. Чудился тонкий запах лаванды, смешанный с чем-то неведомым и волнующим. Денис даже не мог вспомнить, в чем она была одета, кроме того платка в фускарии Малхаза. Платье, то есть стола, совсем простое, с вышивкой какой-то, рукава буфиками до локтя, обнажавшими грациозные руки. На плечи накинут лор — так, что ли, он называется? — узкий шарф с узорами и гербами.
И он уже все-таки засыпал, как услышал чей-то рыдающий крик снаружи. Предок Колумба в прихожей засуетился, вскочил. Тысячи ног бежали по коридору, как табун лошадей.
— Он умер, он умер!
Вбежал врач Фармацевт, держа шапочку-тимпанчик.
— Боже милостивый, он умер!
— Да кто умер, кто умер? — не понял спросонок Денис.
— Ну кто же умер? Мануил умер, его величество, боже правый, он умер!
Врачи, конечно, оказались вновь под стражей, и Фармацевт умолял Дениса не соваться, переждать лихое время. Но тот, повторив, что он не врач, а еле-еле прогнозист, то есть даже не предвещатель, пошел бродить по залам, до отказа наполненным придворными, в надежде где-нибудь встретить кесариссу Маруху. Он ее боялся не больше, чем какую-нибудь андерсеновскую Снежную королеву, а ведь обещала она отпустить Фоти или кто у них теперь под этим именем…
Как ни странно, колокола и звонницы молчали, ничего не извещая о кончине монарха. Духовенство, надев скорбное облачение, толпилось на клиросах, не приступая к заупокойной службе. Медники бросили свои молотки, а шорники свои шила и стояли посередь улиц под мелким дождем, будто ожидая знаменья с неба.
Высший синклит империи собрался вокруг одра, где лежал усопший, уже не в порфировой зале, а просто там, где застигла его разрушительница всех надежд и разрешительница всех противоречий. Патриарх уже не раз вопрошал министров и царскую семью — начинать ли? И высшие чины империи находились в таком разброде, что никто не мог взять на себя смелость просто махнуть рукой…
Зеленые осмелели, стучали посохами, требуя вернуть к власти протосеваста Алексея. Прасины отвечали недружно, да к тому же новость у них открылась сногсшибательная — первый министр Агиохристофорит перешел на сторону зеленых и тоже требовал возвращения протосеваста.
— Где ж его найти-то? — спрашивал в толпе придворных верблюд Феодорит, которого еще именовали светлый старец. — Небось Мануил перед кончиной так его куда-нибудь запсил, что его и не найдешь.
Слушая подобные разговоры и споры при дворе и чувствуя, как народ «зеленеет», Денис понимал, что готовится серьезная смена правительства, а про них, врачей, предсказателей и прочих, начинают забывать. Вдвоем с Фармацевтом они пристроились за медной витой колонной вестибюля, ожидали, что будет дальше.
К полудню солнце свежее, словно искупавшаяся богиня, вышло из пелены облаков и дождик прекратился. По анфиладам Священного Дворца прошел человек, при имени которого придворные зашевелились, как саранча в мешке.
— Врана! Разве он не в Болгарии?
Все чаще упоминалось имя принца Андроника, двоюродного брата царя, который все еще жил в ссылке.
Врана и другие генералы, приблизясь к смертному одру, отдали воинские почести императору, и тотчас суровый патриарх дал команду начинать службу. Загудели колокола Византии.
— Почтеннейший Дионисий из рода Археологов! — пропищал возле Дениса лягушонок, точно такой, каким еще недавно был его Ферруччи. — Извольте, господин, следовать за мной, порфирородная вас призывает.
В служебной комнате без окон, с тускло горящими канделябрами, Маруха в простом сером гиматии, похожем на рясу, решала государственные проблемы в полном одиночестве. Даже кесарь Райнер не решался нарушать ее уединения и обретался в прихожей с бравыми кавалерами из своего окружения.
— Мы сейчас уходим, — сказала она без обиняков, увидев Дениса. — Бог знает, когда свидимся.
У Дениса, по правде сказать, сердце екнуло. Он знал все эти средневековые штучки. Перед уходом возьмут да и зарежут.
— Спасибо за все, — пыталась улыбнуться она. — Хотя уж если ему суждено было умереть, пусть лучше умер бы в тот день, чем сегодня. Но на все воля Божья, а тебе спасибо за прямоту.
Денису и раньше было жаль Мануила, а теперь жаль и его дочь, но помочь-то он не мог никак.
— Я выполняю свое обещание о той девке, о которой ты просил. Которая в монастыре Пантепоптон. Вот грамотка, бери…
