К полуночи батальон был уже на противоположном берегу. Не успели роты, выстроившись в колонны, направиться к станице, чтобы, овладев ею, занять на окраине оборону, как разведчики доставили схваченного в станице «языка».
Капитан Бабич посветил на него — молодой толстощёкий парень со светлыми взлохмаченными волосами, без пилотки. То ли от холода, а может, от страха у него мелко тряслись губы.
— Хай ль Гитлер! — вскинул он вдруг руку.
Разведчик, не удержавшись, хлопнул его прикладом по заду.
— Зараза вонючая! Сам обделался, а лает.
Пленный сказал, что он солдат из 370-й пехотной дивизии, из тыловой команды, что в Павлодольскую они прибыли накануне и что в станице немного солдат: все части располагаются севернее.
Одна из рот получила задачу без лишнего шума уничтожить находившихся в станице гитлеровцев.
— Он вам покажет, где их найти. Забирайте его с собой, — указал комбат на пленного.
К утру станица была в руках гвардейцев. Рота старшего лейтенанта Богданова заняла позиции на её окраине, оседлав дорогу, по которой должны подходить немецкие части. Взвод младшего лейтенанта Рябошапки был на самом ответственном участке. На одном фланге укрылся пулемётчик Прокопенко, на другом — расчёт противотанкового ружья рядового Клочкова.
Земля оказалась мягкой, податливой. Орудуя лопатками, гвардейцы к рассвету окопались. Туман мало-помалу рассеялся, и вдали на дороге из Прохладного появились автомобили.
— Приготовиться к бою-ю! — пронеслось по цепи.
— Ну, Семён, держись! — предупредил второго номера, Кащука, наводчик противотанкового ружья Клочков.
Он неторопливо оттянул за рукоятку затвор ружья, а Кащук быстро вогнал патрон.
Василий Клочков был удивительно спокоен, будто на стрельбище. Он изготовился и, наведя ружьё на головную машину, повёл за ней ствол.
— Огонь!
Выстрел ружья был как удар грома. Головная машина, проехав немного, встала.
— Одна готова! — закричал Семён. — Бей по второй!
Василий прицелился во вторую. Выстрел! Из капота потянулся дымок.
— Заряжай!
Но затвор заело.
— Подожди!
Второй номер вскочил, схватил ружьё и с силой ударил прикладом о землю. Затвор подался вперёд.
Зарядив ружьё, Клочков снова стал стрелять.
Обычно на стрельбище, когда Василий бил из ружья, он затыкал уши ватой. А тут забыл, и после третьего или четвёртого выстрела заныло плечо. Отдача ведь сумасшедшая: патрон весит чуть ли не двести грамм!
Выскочившие гитлеровцы открыли огонь. Вначале над головой засвистели пули, потом «закрякали» миномёты. А ещё немного времени спустя на дороге показались танки.
Они шли медленно, покачиваясь на неровностях, иногда останавливались и вновь шли.
Клочков начал деловито, не торопясь, устанавливать длинноствольное ружьё.
— Сошки закрепи, — приказал он Семёну.
Кащук выполз из окопа и лежа, не поднимая головы, утопил ножки ружья в мягкую землю до самых ограничителей. Ружьё приобрело устойчивость.
А танки всё приближались. По ним ещё не было сделано ни одного выстрела. Казалось, на окраине станицы нет ни души, все вымерли. Даже миномётчики младшего лейтенанта Степанова, укрывшись в станице за домами, с напряжением ждали команды. Выжидали и бронебойщики.
Человек живёт долгие годы. Если перевести на минуты, то их наберётся не одна сотня тысяч, а может, и больше. Но из великого множества минут есть такие, в которые человек высвечивается, будто рентгеном. Минуты эти недолгие, и в них проявляются все те качества, какие приобрёл человек за жизнь: мужество и стойкость, воля и решимость и, конечно же, сила любви к своей Родине и убеждённость. И, кажется, что всё то время, когда человек жил, было лишь подготовкой к ним.
Такие минуты теперь наступили для гвардейцев батальона капитана Бабича.
Когда танки, а вслед за ними цепи автоматчиков приблизились на дальность броска гранаты, командир взвода младший лейтенант Рябошапка выстрелил, и сразу же на цепи гитлеровцев и шедшие впереди их танки обрушился шквал огня.
Ближний танк, в который целился Василий Клочков, вспыхнул после первого выстрела. Вначале задымило на его корме, потом вырвался огненный язык. Из танков выскочили гитлеровцы в синих комбинезонах, и по ним ударили из автоматов.
Клочков хотел было стрелять во второй танк, но тут по расчёту хлестнули из миномётов. Клочков и Кащук едва успели спрятать ружьё в окоп, как мина упала почти в то место, где оно стояло. Не успевший укрыться Кащук был ранен...
Первая атака врага была отражена. Противнику удалось полукольцом охватить станицу. Бой теперь уже продолжался на северной и северо-восточной окраинах. На отдельных участках гитлеровцы захватили дома, и кое-где гвардейцы вступали врукопашную. Сзади простиралась широкая пойма реки.
Вскоре налетели самолёты. Было видно, как стремительно приближался узконосый, с тонкими крыльями стервятник. От него отделились и с воем понеслись, увеличиваясь в размере, две бомбы. Самолёт взмыл вверх, а за ним пикировал другой. Кто-то вскрикнул, кто-то ругнулся, затем последовал взрыв. И ещё, ещё...
Одна из бомб взорвалась рядом с наблюдательным пунктом младшего лейтенанта Рябошапки. Он лежал, иссечённый осколками. Лицо раненого стало неестественно бледным, восковым, глаза запали, отчего заострившийся нос казался большим. Фуражка спала, обнажив лоб в глубоких складках и чёрные волосы.
— Потерпи, Петя, — склонилась над ним санинструктор Таисия Наследникова.
Гимнастёрка раненого была в крови.
— Пи-ить, — простонал он.
Девушка отвинтила пробку и поднесла флягу к посиневшим губам. Придерживая голову раненого, осторожно влила в рот несколько капель. Он выпил и бессильно склонился.
Расстегнув карман гимнастёрки, Тая достала партийный билет, воинскую книжку, письмо с фотографией женщины. И партийный билет, и письмо, и фотография тоже были в крови...
До темноты шёл этот неравный бой. Против батальона гвардейцев враг бросил почти два полка 370-й пехотной дивизии. По планам своего командования эти части должны были находиться на плацдарме, но вынуждены были оставаться на северном берегу.
Ночью по приказу командования батальон незаметно оторвался от противника и возвратился через Терек в расположение своей бригады.
А противник утром предпринял массированный авиационный удар по станице Павлодольской. Сотни бомб были сброшены на пустое место.
Тот бронетранспортёр, что двигался впереди танков, был разведкой группы. Возглавлял её гитлеровский капитан.
По дороге к станице Червлёной бронетранспортёр догнал идущую от Терека большую отару овец. Подгоняемые пастухами, животные двигались плотной серой массой. Бронетранспортёр под улюлюканье фашистов врезался в отару.
— Эй, что делаешь? Зачем такое? — закричал старый чабан Бекташев.
Ревел двигатель машины, блеяли овцы, разъярённые псы норовили вцепиться в колеса. Долговязый гитлеровец, перегнувшись через борт, выпустил по ним автоматную очередь. Чёрный кобель с визгом перекувыркнулся и судорожно задёргался на пыльной земле.
Наконец бронетранспортёр выбрался из отары и подкатил к старшему чабану, продолжавшему кричать и размахивать длинной герлыгой.
— Куда гоните овец? — коверкая слова, спросил долговязый ефрейтор.
— Туда, — махнул герлыгой чабан. — Зачем овец давил?
Но немец не удостоил его ответом..
— Туда? Кизляр? — спросил он восседавшего на небольшом гривастом коньке горца. — Туда неможно.
Наклонившись к сидевшему рядом с водителем офицеру, ефрейтор стал что-то говорить.
— Найн! — воскликнул тот. — Цурюк!
Переводчик понятливо кивнул.
— Эй! На Кизляр неможно! Всем назад!
— Зачем назад? Овцам на пастбища надо! Там корм! — попытался возразить чабан.
— Назад! Не будешь назад, будем стреляйт! Пу!
Бронетранспортёр покатил дальше. На дороге лежали изувеченные овцы. Один баран пронзительно блеял, волоча по земле ноги. Скулил, затихая, чёрный кобель.
— Что делать будем? — спросил Бекташев чабанов.
Их было шестеро, самый молодой — семнадцатилетний сын Бекташева Хафиз.
— Ты, Осман, старший. Как скажешь, так и будем делать, — ответил один из чабанов.
— Если слово за мной, то я решаю гнать овец дальше, как велел председатель.
— А если гяуры вернутся? — высказал опасение один из чабанов.
— Мы свернём с дороги, погоним там, — указал в противоположную от Терека сторону Бекташев.
— Что же, быть по-твоему, — согласно закивали чабаны. — Погоним овец дальше.
Собранная отара снова двинулась в путь.
