Собранная отара снова двинулась в путь.
Спустя немного времени по дороге, с которой они свернули, пропылила длинная колонна танков. А впереди и правее загромыхала пальба.
Был уже полдень, когда неожиданно из-за холма появился бронетранспортёр, тот самый, что повстречался утром. Он уже почти миновал отару, как вдруг вернулся.
— Хальт! — махнул рукой гитлеровец, подкатив к Осману Бекташеву. — A-а, это есть опять ты! Почему гнал овец Кизляр? Туда неможно! Тебе ми говориль?
Осман молчал.
Сидевший в бронетранспортёре капитан что-то сказал, и гитлеровец продолжил:
— Герр хауптман даль бефель — как это? Приказ: всех собирайт.
Он начал кричать, подзывая чабанов.
Хафиз подошёл последним, когда из бронетранспортёра уже вышел капитан, а за ним и другие гитлеровцы.
Высокий сутуловатый офицер, не глядя на чабанов, медленно расхаживал, разминая затёкшие ноги. Осман слез с коня и стоял впереди.
— Немецки приказ нужно выполняйт, — произнёс гитлеровец. — Кто его не выполняйт, того мы расстреляйт. Ферштейн? Ти, — он ткнул пальцем в Османа, — ти будем расстреляйт.
Бекташев не успел даже слова произнести в ответ, как два гитлеровца схватили его под руки, отвели в сторону и толкнули. Осман упал. И тотчас прогремела очередь. Хафиз едва сдержал себя, чтобы не броситься на убийц. Сжав кулаки, он стоял с побелевшим лицом. Чернобородый чабан крепко схватил его за руку, но Хафиз не чувствовал впившихся в тело пальцев. Потом, не выдержал, бросился к истекающему кровью отцу.
Он не слышал, что говорили немцы, и не видел, как они уехали. Он был словно во сне.
А когда отца хоронили, двое чабанов сказали, что вернутся: заберут с собой часть овец и погонят их назад. Но остальные с ними не согласились:
— Мы пойдём к Кизляру.
— А я останусь тут, — заявил Хафиз.
— Как тут?
— Найду наших и отомщу за отца.
Ему никто не возражал.
Ночью Хафиз спал вместе с чабанами, а на рассвете тронулся в путь. Выйдя к Тереку, он нашёл у берега корягу, с её помощью перебрался на правый берег и угодил, на своё счастье, прямо в руки нашего охранения.
Горца привёл во взвод разведчик.
— Комбат приказал зачислить в твой взвод, — объявил он младшему лейтенанту Овечкину.
Хафиз был в лохматой бараньей шапке, на плечах рыжий заношенный чекмень, вместо сапог самодельные лапти из сыромятной кожи.
— Что у меня, ополчение? — попробовал возразить Овечкин.
— Не знаю. Только приказ надо выполнять.
Сопровождающий ушёл.
— Ты откуда? — спросил новичка младший лейтенант.
— Оттуда, — ответил горец и махнул рукой в сторону Терека.
— Ладно уж... Раз направили, стало быть, служи, как и все...
На рассвете 30 августа противник начал переправу у острова Али-Юрт. Оборонявшийся здесь стрелковый взвод подпустил гитлеровцев, а затем открыл по ним сильный огонь. Вскоре подоспели бронебойщики, ударили из противотанковых ружей по бронетранспортёрам. Им удалось подбить три машины.
Ночь на 1 сентября выдалась погожей и тихой. С заходом солнца летний зной сменился прохладой, и от Терека потянуло сыростью.
Направляя Алексея Быткова с напарником в секрет, младший лейтенант Овечкин предупредил:
— Глядите в оба! Особенно за тем берегом. В случае чего немедленно доложить! И себя не выдавать! Не курить, не разговаривать! Да не засните! Помните, что произошло у Чапаева?
— То, что произошло, все знают: не раз смотрели фильм. А вот как доложить, если что заметим? — спросил Алексей.
— Сам продолжай наблюдать, а Бекташева ко мне, — ответил взводный командир. — А вы, Бекташев, смотрите не заплутайте в темноте. И бегом: одна нога там, вторая — здесь...
Мысли унесли Алексея в Ростов-на-Дону, где находились отец и мать и где тоже были немцы. Как же далеко забрались фашисты! Неужели не выкурят их?! И ещё он думал, что завтра уже осень и с первым её днём наверняка начнутся нелёгкие бои.
А что оставалось делать, когда нельзя ни курить, ни слова вымолвить! Его напарник, Хафиз Бекташев, закутался в шинельку, уткнул горбатый нос куда-то в подмышку и тихо посапывает. А он, Алексей, должен слушать шорохи ночи, вглядываться в темень, ожидая, когда кончится смена.
Звёзды мерцали, подмигивали, и ему чудилось, что они переговариваются и никак не могут высказаться до конца и что, если вслушаться, то можно уловить шелест. Он затих, стараясь услышать звёздный шорох, но вместо него в ночной тиши отчётливо прогремела далёкая автоматная очередь, и Алексей увидел, как стремительно полетели за реку три зеленовато-голубых светляка.
Тотчас с противоположного берега взмыли одна за другой в разных местах ракеты. Алексей припал к земле. Пока слепящий комок описывал крутую дугу, он успел разглядеть в торопливом мертвенном свете и чёрную воду реки, и глухую стену опушки рощи, и шелестящий слева камыш.
Ракеты погасли, и снова всё погрузилось в черноту.
Ядро заставы, как называл младший лейтенант занимаемую взводом позицию, располагалось позади, на круче. Туда вела по крутому склону тропа.
Алексей представил себе Овечкина. Небольшого роста, с обгоревшим носом, он походил на задиристого подростка. Ничего не было в нем командирского, лишь вырезанный из жести квадратик — «кубарь» — на желтовато-серой петлице указывал на его начальствующее положение. Однако же все его слушались, далее побаивались, и приказы выполняли беспрекословно.
Наступила полночь. Речная свежесть уступила место промозглой прохладе. Земля отдала тепло и холодила, заставляла ворочаться с боку на бок, подтягивать колени под короткополую пехотную шинельку. Алексей отвернул воротник, на самые уши натянул пилотку.
Они договорились, что через два часа Хафиз сменит Алексея. По расчётам солдата, два часа уже прошли, но, боясь ошибиться и разбудить напарника раньше времени, он терпеливо выжидал. А время тянулось томительно медленно, ползло улиткой.
— Хафиз! — Не выдержав, Алексей толкнул напарника. — Просыпайся!
Тот будто ждал этого: приподнялся, сладко зевнул, подёргал плечами от холода. Затем посмотрел на небо и определил:
— Утро нескоро. Теперь ты спи.
Алексей втянул голову в плечи, сунул руки в широкие рукава и затих. Он прислушался, не спит ли Хафиз, но тот повторил:
— Ты спи, спи. Я спать не буду.
В полночь Хафиз услышал, как всплеснула вода, потом заскрежетало. Горец насторожился.
— Слыхал? — прошептал он и ткнул напарника в бок. — Немцы!
— Где? — разом отозвался тот.
Они затаились, цепко вслушиваясь в шорохи ночи. Долго ждать не пришлось: до слуха явственно донеслось движение вёсел.
— Беги к младшему лейтенанту! Доложи, что немцы переправляются.
Хафиз бесшумно растаял во тьме.
Когда примчался Овечкин с солдатами, немцы уже перебрались на нескольких лодках. Различались их негромкие голоса, лязг металла. Они опять заняли рощу, из которой их выбили днём.
Расположив взвод в боевую линию, Овечкин выпустил ракету. Едва она погасла, как на солдат обрушился град свинца. Гитлеровцы били из автоматов и пулемётов. Пули, казалось, летели над самой головой, заставляя вжиматься в землю.
Появился телефонист с катушкой кабеля на боку.
— Мы от миномётчиков. Где командир?
— Ложись! — приказал Овечкин. — Я командир.
И ещё кто-то упал рядом.
— Какая обстановка?
— Сам не видишь, что ли? — недовольно ответил младший лейтенант.
— Что тут видеть? Темно, как в животе у негра... Я командир минвзвода.
— В роще немцы, — унял свой пыл Овечкин. — Туда и бей из миномётов.
Прикрывшись полой шинели, миномётчик посветил фонариком на карту.
— Огневая! — позвал он в телефонную трубку. — К бою! По пехоте...
Через несколько минут перед позицией взвода захлопали мины. Они рвались гулко, были видны всплески огня на месте падения.
А затем вблизи рощи стали рваться снаряды: в бой вступила артиллерия.
К рассвету обстановка прояснилась: противник сумел высадить на правый берег батальон автоматчиков. Силы сами по себе небольшие, однако всякое форсирование с этого и начинается: вначале маленький плацдарм — пятачок со взводом вцепившихся в него пехотинцев — а потом уже там оказываются и значительные силы.
Бой продолжался весь день. Лишённый возможности отойти, противник дрался с упорством обречённого, но к вечеру его удалось оттеснить в прибрежную лесную чащу.
Взводу Овечкина была поставлена задача уничтожить оставшихся. Алексею Быткову, Хафизу и ещё трём солдатам удалось прорваться почти к берегу. Но вдруг справа от них вырос гитлеровец. Не вскидывая автомата, прямо от бедра, он выпустил длинную очередь. Пули защёлкали по листьям, ударились в стволы деревьев.
