Ожил Арбат в годы нэпа. Зажглись огни в бывшем особняке Сабашниковых, перестроенном под театр. На его сцену 27 февраля 1922 года вышли молодые артисты и показали веселое представление "Принцесса Турандот". С тех пор этот спектакль не сходит со сцены Театра Вахтангова. В дни первого триумфа учеников режиссер умирал в арбатском переулке.
В бывшую "Прагу", аукционный зал, выжившие после гражданской войны обитатели Арбата понесли остатки былой роскоши, картины, мебель, посуду, фамильные драгоценности, спасенные от патрулей красногвардейцев и чекистов. Этот аукцион описан Ильфом и Петровым в "Двенадцати стульях", как раз здесь великий комбинатор безуспешно пытался купить мебельный гарнитур мадам Петуховой. Но не смог, потому что его компаньон прокутил деньги рядом с аукционом, в арбатской столовой, воспетой Владимиром Маяковским:
Здоровье и радость - высшие блага
В столовой "Моссельпрома" (бывшая "Прага").
Там весело, чисто, светло, уютно,
Обеды вкусны, пиво не мутно.
Все пошло прахом в "год великого перелома". Не стало "Моссельпрома" и его образцовой столовой, закрылся "Арбатский подвальчик", где прожигали жизнь любители выпить и закусить. Исчезли частные магазины и кафе...
Все эти перемены нравились молодому советскому писателю, вернувшемуся с гражданской войны победителем, запримеченному Максимом Горьким. Продолжая традицию Андрея Белого и Бориса Зайцева, новоявленный арбатец Николай Зарудин написал очерк об Арбате. Бывшему красноармейцу дали комнату в "доме-большевике", где на паркете остались следы, оставленные печкой красногвардейцев 1917 года. Ему по душе пришлась архитектура нового здания почты, "простого и трезвого, как геометрический чертеж". Арбатский телефонный узел построили среди старинных особняков.
Ностальгии по прошлому Зарудин не испытывал, он его не знал. Почта поднялась там, где стоял дом лихого гусара Мишеля Комарова, катавшего по пустому Арбату на лихаче красавицу жену, где-то им похищенную. На глазах бывшего красноармейца исчезли частные магазины и лавки. По асфальту пошли автобусы, под землей побежали поезда метро, появились на улице новые люди рабфаковцы, студенты, молодые инженеры, окончившие советские институты. "И сама улица, как будто вровень с людьми, стала строже, просторнее, с каждым днем все осмысленнее, чище и светлее течет ее жизнь", - так заключал очерк писатель. Этот романтик назвал сборник рассказов "Страна смысла" и не догадывался, что в родной стране процесс осмысления закончится его собственным арестом и казнью.
Арбатцы нескольких поколений, сами того не подозревая, рыли могилу улице святого Николая, как назвал Арбат Борис Зайцев, "Миколиной улице", по определению Андрея Белого.
Все начиналось с кружков западников и славянофилов. Один из них, описанный Александром Герценом в "Былом и думах", собирался поговорить на квартире Николая Огарева, в особняке на Арбате, 31. В современном доме можно увидеть в левой его части стену старого особняка, куда спешили демократы, обуреваемые жаждой свободы.
Другой умеренный кружок сходился на Арбате, 23, где в особняке с антресолями снимал квартиру идеолог славянофилов Алексей Хомяков, ставший позднее хозяином дома на Собачьей площадке. Дебаты годами происходили в зале, названной их участниками, "говорильней".
Ни до чего западники и славянофилы не договорились. Им на смену пришли люди другого склада. На Арбате, 6, вокруг Николая Ишутина, двоюродного брата Дмитрия Каракозова, стрелявшего неудачно в Александра II, объединился другой кружок единомышленников. Тайком от полиции штудировали здесь Чернышевского и Маркса, читали "Колокол" Герцена. После выстрела в царя Ишутина приговорили к смерти, он умер, сойдя с ума, в тюрьме в 1875 году.
В дворовом флигеле на Арбате, 9, Ипполит Мышкин, такой же радикал, наладил за год до гибели Ишутина подпольную типографию, звавшую крестьян к топору. Мышкин под видом жандармского поручика добрался до Вилюйска, чтобы освободить Чернышевского. Мышкина отправили на каторгу. После побега снова судили и расстреляли в 1885 году.
Всех революционеров-террористов, начинавших охоту на Александра II, пережила член исполкома "Народной воли" Вера Фигнер, умершая в 1942 году в возрасте 90 лет. Ее приговаривали к смертной казни, замененной вечной каторгой. Двадцать лет она отсидела в одиночной камере. После 1917 года отошла от политики, занялась литературой, мемуарами. Это позволило избежать Лубянки и жить в глубокой старости на Арбате, 45...
Три года жителем Арбата, 30, состоял дворянин Алексей Плещеев, автор стихов, вдохновлявших молодых революционеров, заучивавших наизусть его призыв:
Вперед! без страха и сомненья
На подвиг доблестный, друзья!
Зарю святого искупленья
Уж в небесах завидел я!
Блажен, кто жизнь в борьбе кровавой,
В заботах тяжких истощил;
Как раб ленивый и лукавый,
Талант свой в землю не зарыл!
Приговоренный к казни по общему с Федором Достоевским приговору, по "делу петрашевцев", после десяти лет ссылки вернулся поэт-демократ в Москву, но взглядов, как Федор Михайлович, не изменил...
Кто кого разбудил, кто был близок, кто далек от народа, мы все знаем по статьям Ленина. Два его ближайших соратника, Каменев и Зиновьев, посмели наперекор Ильичу выступить против восстания 25 октября в Петрограде. Ленин назвал обоих "штрейкбрехерами революции". Вождь никогда не забывал этого. Но простил временное отступление от большевизма. Обоих друзей "штрейбрехеров", возвысил, одному отдал в управление Москву, другому Петроград. Странным был большевиком Лев Борисович Розенфельд, избравший псевдоним от слова камень. В отличие от других ленинцев не ратовал за поражение своего правительства в мировой войне, выступал за союз с другими социалистическими партиями. Сидел, как все товарищи, в тюрьмах, зимовал в лютой части Сибири, но не отвердел, как сталь, как Сталин, которого предложил избрать Генеральным секретарем... Каменев выезжал на Лубянку дискутировать с Николаем Бердяевым перед тем, как того посадили на "философский пароход" и выслали на чужбину без права возвращения.
Каменев жил в Кремле, пока не оказался перед арестом на предпоследней станции, на Арбате. Сюда же переехал Григорий Зиновьев, лишенный высших постов в партии, получив квартиру в "доме с рыцарями", на Арбате, 35. На его письменном столе перед арестом громоздились фолианты многотомного собрания сочинений Пушкина. Оно вышло стараниями Льва Каменева, жившего после опалы в Карманицком переулке, 3. Играя в кошки-мышки, Сталин, перед тем как казнить, назначил бывшего соратника директором "Пушкинского Дома", директором Института мировой литературы, директором издательства "Academia", выпустившего при нем лучшее академическое издание сочинений поэта.
Увидеть тогда поверженных соратников Ленина с томами Пушкина в руках было все равно, что - верующих перед смертью с Библией. С литературой у опальных вождей получалось хорошо, лучше чем с мировой революцией. Но было поздно. Заняться литературой Сталин бывшим членам триумвирата не дал. Каменеву и Зиновьеву пришлось пройти по всем выстроенным ими же самими станциям большевистской Голгофы: травля, арест, внутренняя тюрьма Лубянки, пытки, самооговор, суд, позор, казнь.
Революции, начинаясь поэтично, со знаменами, митингами и демонстрациями, заканчиваются прозаично. Возбуждают волну публицисты, ораторы, они берут власть, но быстро отдают ее другим, не столь писучим и говорливым. Так было в 1917 так произошло в 1991-м.
Всех палачей и друзей пережил философ Алексей Лосев, не высланный вместе с Бердяевым и другими мыслителями на "философском пароходе". Его мытарили по лагерям и тюрьмам, лишали прав и возвращали их, позволяли читать лекции и выгоняли из Московского университета. Бомба разрушила дом на Воздвиженке (где Ленин дискутировал с В.В.), в котором жил недобитый профессор, строитель Беломорканала. С 1944 года до смерти в 1988 году занимал он на Арбате, 33, квартиру № 20, ставшую светом в окошке для тех, кто знал: живет в Москве и творит не сломленный большевиками последний великий философ "серебряного века".
На голову философа посыпались удары после того, как его недобрым словом помянул в одной из статей Максим Горький, на склоне лет, как в молодости, взявшийся помогать партии. Приехав в Москву из Италии, до того как окончательно вернуться из эмиграции, писатель побывал на Арбате, 23. Лифт после революции не починили. Пришлось ему, страдавшему одышкой, подняться пешком по лестнице в мансарду, мастерскую Павла Корина. Тогда художник задумал написать полотно "Уходящая Русь", о которой говорила вся Москва. Он хотел показать пасхальную службу в Успенском соборе 1918 года, из которого навсегда, как ему тогда казалось, уходит прошлое, олицетворявшееся в образах отцов церкви и верующих. Горький захотел посмотреть эскизы, после чего помог художнику получить новую мастерскую, соткать полотно для задуманной картины. Но написать ее Павел Корин не решился.
