здійснялась. Вона далі тиснулася в кількох покоях Педагогічного музею і мусіла розташовуватись і в сінях, і в коридорах музею за недостачею лишнього приміщення. Ту апокрифічну «школу льотчиків-наблюдателів», що займала більшу частину музею, «Тимчасовому урядові України» все ще ніяк не давалось видворити з сього помешкання, невважаючи на всі заходи й зусилля, розпорядження начальника військової округи, клопоти і делегації військового з’їзду і т. д. «Полковник Гаммер-Молотов» і в вус собі не дув, і викручувався різними нічого не значущими фразами й обіцянками. Ген[еральному] секретаріатові приходилось розташувати свої «столи» – забрані від Ц[ентральної] ради – в тім же коридорі Ц[ентральної] ради – один стіл означав секретаріат освіти, другий – секретаріат земельних справ, де сиділи поруч «міністри, діловоди і машиністки», а одна з убиралень Педагогічного музею була обернена на президіальний покій секретаріату {284}.
Гаммер-Молотов проволікав, не виводив школи і зник із своєю школою остаточно, скільки, пригадую, вже під час провалу корнілівської історії, що сокрушив взагалі роги російському генералітетові контрреволюційному {285}.
Действия Центральной Рады вызвали трения не только между Киевом и Петроградом, но и в самом Киеве. Уездные учреждения Киевского уезда (общественная, земская, продовольственная и земельная управы) сразу же признали Центральную Раду высшим украинским правительственным учреждением и решили впредь всю переписку с Временным правительством вести через Центральную Раду {286} (подобно тому, как раньше общение с Советом министров осуществлялось через губернатора и генерал-губернатора). Городские власти повели себя иначе.
До революции города по административной линии подчинялись губернатору – представителю правительства; исключение составляли несколько городов (Санкт-Петербург, Москва, Одесса, Севастополь, Николаев и др.), которые не находились в подчинении соответствующих губерний, а составляли отдельные административные единицы; над каждым из этих городов вместо губернатора стоял градоначальник. И те и другие назначались императором. После революции все они были заменены на комиссаров Временного правительства.
В Киеве вопрос о введении градоначальства был поднят еще в 1912 году {287} и «принципиально решен» к началу 1917 года {288}. Наконец, 15 (28) июня, в тот же день, когда был создан Генеральный секретариат, состоялись выборы комиссара Временного правительства по Киеву, который тем самым ex officio должен был исполнять обазанности председателя Киевского исполнительного комитета. Таким образом, Киев переставал подчиняться губернии, становясь, в прежней терминологии, градоначальством. На выборах Николай Страдомский получил 12 голосов, Леонид Карум – 1, и две записки было подано пустыми. Итак, Страдомский остался в прежней должности, которую он занимал со дня возникновения Исполнительного комитета, и одновременно стал первым комиссаром Киева. В украинском вопросе он обозначил свою позицию как «автономист» {289}.
Днем позже состоялось объединеное заседание исполнительных комитетов Совета объединенных общественных организаций, советов рабочих, солдатских депутатов и коалиционного студенчества, на котором обсуждался один вопрос: отношение местных органов революционной власти к Универсалу Центральной Рады. Большинство ораторов в том или ином аспекте возражали против «демарша» украинцев. Открывший прения представитель студенчества Баткис заявил, что «ответственные политические документы пишутся не всегда ответственными людьми». Большевик Крейсберг назвал украинское движение, и соответственно тон Универсала, «шовинистическим». Полковник Чехович резонно заключил: «по украинскому вопросу собираются, толкуют, печатают резолюции, а украинское движение идет себе вперед. Это происходит потому, что мы все время плетемся в хвосте». Против украинского движения высказались капитан Карум и поручик Лепарский. Лишь Лев Чикаленко, член Центральной Рады, заявил: «До тех пор, пока организованная демократия меньшинства не признает, что <…> воля большинства выражается органами украинской демократии, до тех пор трудно будет найти общий язык и договориться. <…> Пока Центральная Рада говорит лояльным языком, но, может быть, наступят времена, когда ей придется заговорить другим языком». Украинцы не очень надеются на созыв Учредительного собрания, добавил оратор, и призвал признать Центральную Раду как орган большинства Украины, имеющий фактическую власть. Итогом заседания стало решение… образовать редакционную комиссию для выработки резолюции по поводу Универсала {290}.
Была высказана идея еще одного объединенного заседания, на этот раз с участием руководства Центральной Рады. Но камнем преткновения стал уже первый вопрос: где это заседание провести? Исполнительный комитет, продолжая считать себя высшей властью в городе, полагал, что следует вызвать на ковёр Грушевского и К°, как это уже было сделано в апреле. Те, в свою очередь, не считали нужным идти к представителям организации, которую они уже не воспринимали как власть над собой:
Центральна Українська Рада, заслухавши предложення Комітету прийняти участь у спільному засіданні з Комітетом, постановила:
зважаючи на те, що ні з листа Комітета, ні з відповіді Голови Виконавчого Комітету п. Страдомського – не ясно для чого власне має бути скликане те засідання і що на ньому буде обговорюватись – от участі у тому засіданні одмовитись.
Маємо за честь разом з тим повідомити, що засідання Ц. Ради одбіваються щотижня по понеділкам, середам і пятницям од 8 до 10 години вечером у Педагогічному Музеї і на усі запитання, що стосуються до компетенції Ради, охоче даються пояснення {291}.
Алексей Гольденвейзер вспоминает о «нескольких бесплодных заседаниях с украинскими представителями», после которых, по предложению Лепарского, состоялась встреча не просто на нейтральной территории, но и в замечательном киевском стиле – на воде. 19 июня (2 июля), в 6 часов вечера, большой пароход «Владимир Святой» отчалил от пристани и направился вверх по Днепру в сторону Межигорья. На борту были представители Исполнительного комитета, Центральной Рады, обоих Советов и других организаций. Грушевского на этой встрече не было; высшим представителем Центральной Рады был Винниченко. Почетными гостями были командующий войсками Киевского военного округа Оберучев и городской голова Бурчак.
Поначалу прибывшие разбились на группы, но по ходу прогулки, как отметил репортер, «настроение стало понемногу приподниматься, и отчужденность, существовавшая в начале между отдельными группами, стала как будто бы исчезать. Вот раздался характерный треск кинематографического аппарата: началась фотографическая съемка на пленку участников прогулки <…> Это окончательно ликвидировало замечавшуюся в начале отчужденность[,] и мало-помалу завязалась общая беседа». Вскоре полил сильный дождь, и участники переместились с верхней палубы в закрытое помещение, где был сервирован обед. Первый тост произнес доктор Фрумин – «за наступление на фронте и за братание в тылу» {292}. Накануне, 18 июня (1 июля), началось стратегическое наступление русской армии («наступление Керенского»), которое было замечательно подготовлено, но менее чем через три недели провалилось из-за катастрофического падения дисциплины в войсках. Это было последнее наступление русских войск во время Первой мировой войны {293}.
Обед не мог не поспособствовать взаимопониманию. Тосты
