Можно подумать, Саон руководствовался XII песнью "Одиссеи": на Тринакии обжирались мясом. Засим следовало первое кораблекрушение и плен у Калипсо, "той, что сокрыта", — в прорицалище этому соответствовало спокойное созерцание обычно сокрытого изображения божества; далее человека подхватывал поток — для Одиссея второе кораблекрушение. И наконец, долгий рассказ Одиссея перед феаками равнозначен "Трону Памяти".
Это описание, вероятно, указывает на праобразы мистерии в Аграх. Во-первых, мисты сталкиваются с растерзанием (изначально это вообще поедание мяса) и с последующим искуплением через Гекату. Разверзается бездна чувственности и жестокости, и ее необходимо преодолеть. Во-вторых, можно ожидать созерцания статуи в храме Посейдона на холме. Кстати, акцентировать внимание на сходстве с Голгофой не стоит. Малые мистерии нимало не приближаются к ней ни значимостью, ни последствиями. В-третьих, возможно, что в долине перед Метрооном наиболее одаренных посещали видения. В-четвертых, здесь даровалось благо воспоминания.
Мистерия на поле в Аграх
Через десять дней после Анфестерий, трехдневного Праздника цветения с 11 по 13 анфестериона (1–3 февраля), ради глубокого одухотворения справлялись таинства на поле в Аграх. Участвовала в них преимущественно молодежь, еще не вступившая в брак, юноши — начиная с восемнадцати лет. Что касается юношей, то, по аналогии с древним Элевсином, они должны были уже стать воинами и служить городу. Так вообще в этом возрасте сплавлялись воедино силы жизни и смерти, причем в таинствах это происходило более осознанно и напряженно.
Малые мистерии, как позднее (после 600 года до Р.Х.) были названы эти таинства, прячут от нас свой ход еще больше, чем Великие, элевсинские. С тех пор как Элевсин был присоединен к Аттике и открыл афинянам свои таинства, сообщения о Малых мистериях исчезли. Однако в середине нашего столетия археолог Я. Травлос обнаружил и опознал остатки их построек, которые говорят и о формах культа125. А мистические орфические гимны, которые в Афинах пели до присоединения Элевсина к Аттическому союзу, дают сведения об их содержании. Вот на такой основе мы и делаем попытку реконструировать ход Малых мистерий.
Желающий принять посвящение в Аграх подавал во время Анфестерий (2 или 3 февраля) прошение в храм Кроно-са и Реи, что на северном берегу Илисса, называл свое имя и род и предъявлял дары, какие получил трехлетним ребенком в тот же самый день на том же месте, — тетраэдр, шерстяной лоскут, кубик и шар. У кого они не сохранились, того проверяли по списку граждан и вручали новые; к таинствам допускали только афинян. Причем за плату. Затем претенденту советовали надеть самое простое платье, сообщали ему пароль нынешнего года, например "Мойра" или "охотница", и снабжали соответствующей метой — скажем, красной ниткой на левом запястье, на правом плече или на правой щиколотке.
Пан и одна из мистов
В вечерних сумерках двенадцатого февраля участники собирались возле храма Кроноса. Рослый силен (сатир) вел их к мосту через запруду, где другие сатиры проверяли у каждого адепта мету, пароль и платье и подвергали всех очищению ладаном. Освященные совершали затем омовение у речки. За мостом их обмазывали жидкой известкой — одному только лицо и руки, других почти целиком. И наконец, жрица в белых одеждах быстрым жестом опаляла их горящим факелом с головы до ног, спереди и сзади.
Затем их поодиночке вели к Пану, где некий сатир еще раз наставлял каждого в необходимости хранить тайну и в правильном поведении этой ночью: "Ты не знаешь ни мира, ни мистерий, ни души твоей. Коли приметишь что-то новое, воспринимай это как должное; не мни себя умнее других. Коли мистерия нежданно ошеломит тебя, ответить должна твоя душа, не ты; жди, заговорит ли она. Если нет, с тем ббльшим вниманием наблюдай следующую часть таинств. Сокровенный разговор души и таинства непременно происходит; только он не всегда достигает твоего уха. Но то, что ты услышишь, замкни в себе! Сделай святынею в сердце своем; и пусть не будет туда доступа. Дабы защитить святыню в груди твоей — вот зачем мистерии потаенны.
Теперь взгляни на это игровое поле. Оно изображает твою жизнь. Посередине находятся девять полей, по три для богов, героев и людей. Эту часть Мойры определили до твоего рождения. Но боковые поля свободней, они принадлежат титанам. В таинствах тебе дозволено осторожно к ним приблизиться. Лишь они одни способны и готовы поднять тебя на одну или две ступени, а недостойных могут и столкнуть вниз. Лишь в нижней части тебе дана свобода через усердие. В остальных они властвуют безраздельно, руководствуясь степенью пробужденности твоей души… Сейчас будут брошены твои жребии — угадай же, куда склоняется твоя душа: к какому герою, чтобы стал ты с ним схож, к какому богу, чтобы стал он звездою жизни твоей. Скажешь об этом лишь мне; никому другому не открывай священных образов в сердце твоем. Завтра утром снова придешь ко мне, не к другому сатиру".
Игровое поле с четырьмя видами жребиев
Мист бросает свои четыре жребия. Сатир бегло смотрит на бросок, внимательно слушая затем толкование миста. О том, кто вызывает у него интерес, он сообщает Пану.
Как только все получают свое наставление, рослый силен, обернувшись лицом к западу, к Пану, запевает благодарственный орфический гимн, а мисты подхватывают:
Ныне, вакхант вдохновенный, блаженный, гряди
к возлияньям Благосвященным и добрую жизни кончину пошли нам…
Корифей оборачивается к востоку и устремляет зов в чистое поле, а мисты вглядываются во мрак:
Я придорожную славлю Гекату пустых перекрестков,
Сущую в море, на суше и в небе, в шафранном наряде,
Ту, примогильную, славлю, что буйствует с душами мертвых,
Ту нелюдимку Персею, что ланьей гордится упряжкой,
Буйную славлю царицу ночную со свитой собачьей.
Не опоясана, с рыком звериным, на вид неподступна,
О Тавропола, о ты, что ключами от целого мира
Мощно владеешь, кормилица юношей, нимфа-вождиня,
Горных жилица высот, безбрачная — я умоляю,
Вняв моленью, гряди на таинства чистые наши
С лаской к тому волопасу, что вечно душою приветен!
Вместо богини является олень. А образовавшаяся было группа устремляется врассыпную, окружает, обступает животное, десять, двадцать рук вцепляются в него и растерзывают на части. Каждый хватает, каждый рвет свою долю, каждый испытывает себя, поедая сырое мясо. Если прежде в советчике-силене странно соединялись чувственность и душевная мудрость, то теперь оживает жестокое неистовство. Прежде чем душе будет указан многотрудный путь восхождения, в человеке отверзается ад. Пусть Пан решит эту загадку, ведь глубже его никто не заглянет в устройство тела и души.
Пожиратели сырого мяса вместе с проводниками-сатирами собираются у восточного фасада храма Артемиды-Гекаты. Дружелюбные сатиры выталкивают вперед девушек и женщин. Жрица с несколькими факелоносицами зажигает огонь на открытом алтаре, бросает туда лепешки и велит мистам воздеть окровавленные руки в молитве.
О ключница вселенной! даруй искупление крови,
В опасности мистов храни, проводи нас к титанам!
Слыша это, сатиры отходят в сторону, достают короткие свистульки и, наигрывая немудреную мелодию, удаляются назад к Пану.
Им на смену из-за алтаря появляются белые как мел умершие. Они не дружелюбны, а деловито-суровы. Заметив у девушек украшения, или, скажем, искусно обожженный ремешок вместо скромной повязки вокруг обязательного узла волос, или нарядное головное покрывало, они тотчас все это отбирают навсегда. Одновременно откуда-то сзади прибегают волки, выхватывают у нерасторопных остатки оленьего мяса, срывают с юношей всю одежду, кроме серой рубахи, а если кто ведет себя неспокойно, хлещут колючими ветками. Узнавши тех, кого Пан взял на заметку, они внимательно к ним присматриваются. Волки — те же помощники, под руководством которых мисты бросали жребии, только теперь они в других масках.
Едва смолкнут вдали свистульки сатиров, одна из помощниц выносит к алтарю кувшин с водой. Жрица громко произносит над ним молитву:
Тефия титанида, Афродиты сокрытая матерь, Силу твою даруй этой воде!
Из храма выходит жрец Гермеса и тоже произносит над водой молитву:
Пусть, Океан, будет эта вода Толикой первичного моря, Защитой от участи злой!
Жрец и жрица окунают в воду ветки и кропят мистов; больше всех достается стоящим впереди мертвым, чуть меньше — девушкам. Волки, еще шныряющие среди мистов, отбегают назад. Жрица повторяет стихи уже пропетого песнопения:
