Немыслящая и впечатлительная толпа легко поддается воздействию. Как позднее выразился Серж Московичи: «Человек-индивид и человек-масса – это две разные вещи, как достояние в один франк и в миллион. Эту разницу я подытожил бы одной фразой: индивида убеждают, массе внушают» [Московичи 1996, с. 62]. На воображение толпы «очень легко действовать, в особенности образами. Такие образы не всегда имеются в нашем распоряжении, но их можно вызывать посредством умелого применения слов и формул. Искусно обработанные формулы получают действительно ту магическую силу, которая им приписывалась некогда адептами магии. Они могут возбудить в душе толпы самые грозные бури, но умеют также и успокаивать их. Можно было бы воздвигнуть пирамиду, гораздо более высокую, чем пирамида Хеопса, из костей лишь тех людей, которые пали жертвами могущества слов и формул» [Ле Бон 1995, кн. 2, отд. 2, гл. 2].
По мнению ле Бона, психологические превращения индивида, включенного в группу, во всех отношениях подобны тем, которым он подвергается в гипнозе. «Коллективные состояния аналогичны гипнотическим состояниям» [Московичи 1996, с. 116]. А в этом случае «можно получить власть над мыслями и решениями загипнотизированного заранее, на какое-то время вперед, когда гипнотизера уже не будет с ним рядом. Более того, внушенным решениям можно придать видимость добровольности. К тому же можно сделать такое внушение, когда загипнотизированный и не заподозрит вовсе, что это побуждение пришло к нему от гипнотизера» [Там же, с. 119]. «Такие отсроченные эффекты явно напоминают разные формы воздействия, наблюдаемые в обществе. Разве мы не встречаем на каждом шагу людей, безотчетно и не желая того воспроизводящих много времени спустя жесты или слова, которые они видели или слышали, считающих своими идеи, которые кто-то, не спрашивая их, самым категоричным образом вдолбил им в голову? Эти эффекты, кроме всего прочего, доказывают, какое огромное множество мыслей и действий, кажущихся намеренными, осознанными и обусловленными внутренним убеждением, в действительности представляют собой автоматическое исполнение внешнего приказания» [Там же, с. 119–120].
Параллели с гипнозом у ле Бона не случайны. Гипноз страшно популярен в обществе. Им лечат больных, публика собирается на гипнотические сеансы. В огромной парижской больнице для умалишенных на 5 тыс. мест Салпетриер работает Жан Мари Шарко, специализирующийся на эпилепсии и истерии. Он обнаруживает, что под воздействием гипноза истерические симптомы могут быть приглушены или, наоборот, истерическое состояние активировано. Шарко устраивает публичные «перформансы» (и есть свидетельства, что их посещал ле Бон). Так называемая «салпетриерская школа» доминирует в науке вплоть до начала 1890-х, когда Шарко под давлением врачей из других больниц признал, что часть его экспериментов была сфальсифицирована[43].
Подобные аналогии приводят и современные экономисты, анализирующие закономерности возникновения финансовых пузырей: «Причина, по которой пузыри вводят нас в заблуждение, ровно та же, по которой нас вводят в заблуждение профессиональные иллюзионисты. Когда умные люди становятся профессионалами по обману людей и посвящают годы оттачиванию своего мастерства, они проворачивают ловкие трюки у нас на глазах и одурачивают нас, по крайней мере, на время» [Shiller 2001, p. 76]. Но продолжим рассказ об идеях ле Бона.
Толпа опасна тем, что душою толпы (выражение ле Бона, но, по всей видимости, заимствованное у Сигеле и Тарда), а не только действиями правителей, порождается насилие: «Когда историки рассказывают нам, что Варфоломеевская ночь была делом короля, то они лишь указывают этим, что психология толпы им так же незнакома, как и психология королей. Подобного рода манифестации порождаются только душою толпы; самый абсолютный из монархов, самый деспотичный может только или ускорить их появление, или же замедлить их. Не короли создали Варфоломеевскую ночь, религиозные войны, и не Робеспьер, Дантон или Сен-Жюст создали террор. Во всех этих событиях действовала душа толпы, а не могущество королей» [Ле Бон 1995, кн. 2, отд. 2, гл. 4].
По мнению ле Бона, могущество толпы пригодно только для разрушения. Закон толпы – это варварский закон. Цивилизации же создавались только узким кругом интеллектуальной аристократии, никогда – толпой. «В толпе идеи, чувства, эмоции, верования – все получает такую же могущественную силу заразы, какой обладают некоторые микробы» [Там же, кн. 2, отд. 2, гл. 3]. Как говорил Ленин, идея, овладевшая массами, становится материальной силой[44]. Московичи расшифровывает: «Идеи управляют массами, но масса с идеями неуправляема. Чтобы решить эту насущную задачу, произвести эту алхимию, необходима определенная категория людей. Они преобразуют взгляды, основанные на чьих-то рациональных соображениях, в действие всеобщей страсти. С их помощью идея становится материальной» [Московичи 1996, с. 163].
Кажется, что идеи овладевают толпой быстро, но это лишь видимость, и если так происходит, то, значит, почва подготовлена: «Действительно, некоторые идеи зачастую возникают в толпе и приводятся в исполнение с быстротой молнии, но это так лишь с первого взгляда, так как на самом деле этот взрыв всегда является результатом долгой предшествующей работы» [Ле Бон 1995, кн. 2, отд. 2, гл. 1].
По мнению ле Бона: «…не факты сами по себе поражают народное воображение, а то, каким образом они распределяются и представляются толпе» [Там же, кн. 2, отд. 1, гл. 3]. Он фактически набрасывает концепцию эффективной пропаганды. «Идеи,– резюмирует ле Бон, – никогда не утверждаются оттого, что они точны, они утверждаются только тогда, когда с помощью двойного механизма повторения и заражения оккупировали области подсознания, где рождаются движущие силы нашего поведения. Убедить кого-либо – не значит доказать ему справедливость своих доводов, но заставить действовать в соответствии с этими доводами» [Московичи, 1996, с. 160]. Согласно ле Бону, чтобы пропаганда была эффективной, идеи должны быть: а) простыми и б) часто повторяемыми.
Поскольку толпа глупа, она не поймет слишком заумные или сложные по форме мысли: «Каковы бы ни были идеи, внушенные толпе, они могут сделаться преобладающими не иначе, как при условии быть облеченными в самую категорическую и простую форму» [Ле Бон 1995, кн. 2, отд. 1, гл. 3]. И «в интересах вожаков позволять себе самые невероятные преувеличения» [Там же 1995, кн. 2, отд. 2, гл. 5]. Как выразится Московичи: «достаточно вспомнить некоторые лозунги: “Свобода или смерть”, “Да здравствует Франция”... Формулы должны быть краткими, поражающими, такими как: “Пришел, увидел, победил” Юлия Цезаря или более близкое нам “Франция проиграла сражение, но не проиграла войну” – этим призывом 18 июня 1940 года де Голль вдохновил французов, павших духом… если враг у наших границ, слова “К оружию, граждане!” звучат как сигнал горна и становятся коллективным паролем. Имея минимум смысла, но вместе с тем повелительную форму, такое слово может многое утверждать, не заботясь ни о логике, ни о правде» [Московичи 1996, с. 187–188].
Повторяемость важна, поскольку «…часто повторяемая идея в конце концов врезается в самые глубокие области бессознательного, где именно и вырабатываются двигатели наших поступков» [Ле Бон 1995, кн. 2, отд. 2, гл. 3]. Московичи расшифровывает: «С помощью повторения приказ, формулировка отделяются от личности вождя. Они живут собственной жизнью и обретают автономную действительность, подобно заговору или молитве. Затем они проникнут в подсознание и станут элементом коллективного верования. Этот процесс пойдет быстрее, когда толпу призовут отвечать вождю, как верующие отвечают священнику во время мессы и хором повторяют провозглашаемое слово, которое отдается громким эхом, повторяемое тысячами уст. С помощью повторения мысль отделяется от своего автора. Она превращается в очевидность, не зависящую от времени, места, личности. Она не является более выражением человека, который говорит, но становится выражением предмета, о котором он говорит. Клевещите, клевещите, что-нибудь непременно останется. Повторяйте, повторяйте, что-нибудь непременно останется, хотя бы молва. А молва, как и предрассудки, как и клевета, – это сила.
Утверждение и повторение имеют результатом коллективное внушение. Они сливаются в поток верований, которые распространяются со скоростью эпидемии. Заражение происходит тем быстрее, чем сильнее вызванные чувства и чем скорее действие соединилось, словно в коротком замыкании, с мыслью» [Московичи 1996, с. 191–192].
Кроме того, «повторение имеет двоякую функцию: будучи навязчивой идеей, оно также становится барьером против отличающихся или противоположных мнений. Таким образом, оно сводит к минимуму рассуждения и быстро превращает мысль в действие, на которое у массы уже сформировался условный рефлекс, как у знаменитых собак Павлова» [Там же, с. 190].
