Но, кто знает, может быть, та же судьба ожидала его, если бы он прожил свою жизнь в цивилизованных странах и его нога никогда не ступила бы на берег Гренландии…
Я попытался перевести рассказ Семундсена эскимосам, но он был им непонятен. Эскимосы великолепно знали, что значит одиночество и полярная ночь и что они могут сделать с человеком, но все же многое из рассказа великана норвежца не укладывалось у них в голове. О полиции и судьях они не имели никакого понятия. В их стране преступление и наказание были частным делом; такие вопросы люди решали между собой.
Квангак, не так давно убивший другого эскимоса, не мог понять, зачем кавдлунаки, живущие в дальних странах, отправляются в Гренландию, если не могут жить в этих условиях. Да к тому же, добавил он, раз Кракау больше нет, то какая разница, убили его или он умер от болезни. Меквусак тоже не мог понять, почему люди подняли такую бучу по этому поводу. Он сказал: "Неужели не проще спросить человека, убил он своего товарища или нет? Ведь только Улав мог это знать и поэтому было бы достаточно задать прямой вопрос: ведь всем хорошо известно, что если человек говорит неправду, то он краснеет".
— Приходится только удивляться, почему белые не видят, что цвет лица у человека, который лжет, меняется. Тебе следовало бы разъяснить им это, Питa, — сказал Меквусак, — тогда бы они могли избежать ненужных расспросов и всего другого; мы здесь свободны от таких вещей, так как в нашей стране людьми руководит разум.
Пятеро китобоев молчали, когда Семундсен закончил свой рассказ. Они стали готовиться ко сну, но Итукусук продолжал со мной беседовать. Я как раз думал, что у людей, живущих здесь, часто могут быть приступы безумия, но повинна в этом не только тьма. Дневной свет тоже бывает свидетелем внезапного нервного расстройства у людей, которые казалось бы с большим душевным спокойствием переносят бесконечные зимы. А разве в цивилизованных странах мало таких случаев?
Итукусук прервал мои размышления; он рассказал, что случилось здесь, в Пакитсоке, с отцом его друга Улулика, причем это произошло весной, когда было совершенно светло. Эскимосы, как правило, люди уравновешенные и обладают крепкими нервами, и если с ними случаются истерические припадки, то обычно не опасные. Однако старый Миуклук лишил себя жизни во время такого приступа. Он был здесь в пещере вместе с несколькими охотниками. Все легли спать, но внезапно проснулись оттого, что услышали пение Миуклука, стоявшего посредине пещеры. Его пение становилось все громче и громче. Никто не осмелился заговорить с ним; вероятно, в него вселился дух. Когда старик начал танцевать, а его пение перешло в дикие вопли, всем стало страшно. Наконец, Миуклук выхватил короткий нож, наточенный накануне, и стал размахивать им, выкрикивая, что намерен доказать, насколько остер нож и как он умеет им владеть. Старик воткнул себе нож в левое запястье. Хлынула кровь.
Продолжая петь свою песню, Миуклук сделал глубокий разрез до самого плеча. "Кожа жесткая! Кажется, она годится на подошвы для камиков!" воскликнул он, рассекая себя.
Его спутники решили, что настало время прекратить это страшное самоистязание: они схватили Миуклука, но тут он сам повалился на пол пещеры. Старик все еще продолжал петь, но его голос становился все слабее; вскоре он умер в огромной луже крови. Охотники похоронили его в камнях, прямо перед пещерой. Вы и сейчас можете видеть его могилу, сказал Итукусук.
Наверное, сильные летние лучи солнца повинны в том, что он лишился ума, так как обычно Миуклук был тихим и приветливым человеком. Его друзьям пришлось просидеть в пещере пять дней, ибо они дотрагивались до трупа и теперь должны были дождаться, когда духи умершего покинут это место. Горе и страх они оставили в Пакитсоке, так как поделили между собой имущество покойного. Миуклук был великим охотником, и его опечаленные друзья могли найти утешение только в том, что каждый из них получил часть большого запаса мяса, добытого стариком, часть его охотничьих принадлежностей и несколько быстроногих собак. Им, конечно, пришлось положить несколько негодных упряжных собак у его могилы и вырезать игрушечное оружие взамен того, что у него взято.
Я перевел эту историю Рокуэллу Симону; слишком взволнованный рассказом Семундсена, он не мог уснуть и страшно досадовал, что у него нет бумаги. Американец сказал, что напишет книгу о своих злоключениях и о тех рассказах, которые он услышал.
* * *
На следующий день перед Пакитсоком нагромоздилось столько льда, что продолжать путешествие оказалось совершенно невозможным. Единственное, что мы могли сделать, — это оттащить лодку подальше, так как северный ветер выталкивал лед на берег — все выше и выше. За день лед почти достиг входа в пещеру и одно время казалось, что он совсем закроет маленький лаз в Пакитсок. Нам было очень уютно в пещере, продуктов хватило бы на несколько дней, но Билл Раса и его товарищи начали проявлять нетерпение. Я тоже не был в восторге от предстоящего нам долгого путешествия. Сегодня был последний день августа, с каждым днем становилось все холоднее, и я боялся, что залив Мелвилла замерзнет раньше, чем нам удастся достигнуть острова Тома.
Мы провели в пещере два дня, а затем погода изменилась к лучшему. Появились тяжелые облака на юге, что предвещало теплую погоду, а следовательно, льды могли прийти в движение. Мы дождались прилива и, как только вода сдвинула лед у самого берега, снова спустили лодку. Пока еще вокруг было слишком много льда, и каяки не могли нам пригодиться; мы уложили их на носу поперек лодки. Меквусак занял свое место у руля и повел нас через льды. Двигались мы чрезвычайно медленно, пробираясь между льдинами.
Как только Меквусак замечал, что можно проскользнуть через открытое пространство, сидевшие на веслах начинали грести изо всех сил, пока проход не закрывался. К сожалению, один раз мы слишком стремительно тронулись с места. Лодка на полном ходу неслась на льдину, которая была значительно выше ее бортов. Каяки попали между льдиной и лодкой и их там зажало. Один совершенно раздавило; чинить его было невозможно. Мы подобрали остатки деревянных частей, которые могли пригодиться как топливо. Второй был сильно поврежден, и воспользоваться им мы смогли бы, лишь заменив обшивку. А с этим приходилось повременить. Пока не доберемся до мыса Йорк, у нас не будет шкур для каяков; да и обтягивать их — чисто женская работа.
— А что я говорил? — воскликнул Томас Ольсен. — Ведь я все время твердил, что надо взять Алоквисак с собой!
Он никак не мог забыть гостеприимную вдову в Туле; мы постарались уверить его, что на мысе Йорк тоже есть женщины, умеющие чинить каяки.
— Стоит еще заметить, что женщины на мысе Йорк знают, чем они могут угодить гостям, — обещал ему Меквусак. — Они умеют не только обтягивать каяки, но и многое другое, что может доставить радость проезжающим через мыс Йорк.
Мы продвигались вперед, но очень медленно; теперь льдины и торосы попадались настолько большие, что они садились на мель задолго до того, как достигали берега, поэтому образовывались протоки, которыми можно было воспользоваться. Все шло довольно хорошо, пока мы находились среди неподвижных льдов, но время от времени небольшие айсберги загораживали нам путь. Тогда нам приходилось выгружаться и тащить тяжелую лодку к воде. Несчастные китобои не привыкли к такому способу передвижения и каждый раз здорово ругались, но я был очень доволен, так как мы достигли Кангека, самого северного мыса у входа в залив Паркер Сноу Бей.
К этому времени у нас осталось очень мало мяса; ужин состоял только из тюленьего жира и чая, но люди настолько устали, что даже не думали об этом. Все обрадовались, что проведут следующий день здесь, у Кангека. Мы отдохнули и запаслись кое-какой провизией на дорогу, настреляв довольно много крупных чаек и зайцев.
Паркер Сноу Бей, или Ифсуиссок, как его называют эскимосы, был местом встречи многих людей на протяжении столетий; здесь на северном склоне скал имеются большие залежи камня-жировика. Все кухонные принадлежности и лампы раньше вырезались из него и, пока не пришли белые люди и не привезли металлические изделия, эскимосы вынуждены были издалека приезжать сюда. У эскимосов есть превеликое множество историй о разных племенах, которые встречались здесь, в Ифсуиссоке; часто рассказывают об убийствах, когда мужчины дрались из-за женщин.
Я показал Рокуэллу Симону место, на котором когда-то стоял снежный дом моего друга Торнге и его семьи; здесь он потерял свою мать Ивалу, которая "возродилась" через несколько лет. Рокуэлл хотел услышать об этом более подробно, и я рассказал ему о том, что случилось, так же, как в свое время это рассказывал мне сам Торнге.
* * *
Торнге был еще совсем маленький, когда его семья однажды весной поехала в Ифсуиссок за камнем-жировиком. Внизу у подножия отвесных утесов намело великолепные снежные сугробы; в них отец выстроил снежную хижину, где они могли расположиться на ночлег. Снаружи бушевала буря, но их это не тревожило — внутри было тепло и уютно. Вдруг среди ночи они услышали страшный шум, будто под ними раскалывается лед. В один миг Торнге оказался погребенным под кучей снега, но ему удалось выбраться; наполовину освободившись, он увидел на льду своего отца. Как и все эскимосы, они ложились спать на лежанке совершенно голые, поэтому Торнге думал, что умрет от холода; но тут отец бросился к нему с куском медвежьей шкуры, на которую он и поставил Торнге, — это спасло его ноги.
