Грустные мысли растревожили Аньес, и она молча упрекнула себя за это. Матильда, думы о которой прежде придавали ей силы, которая была смыслом ее существования, теперь лишала мать душевного равновесия, решимости бороться и энергии. А ведь раньше Аньес работала не покладая рук, не давая себе отдыха, словно крестьянка. По вечерам она в изнеможении падала на кровать, едва сдерживая слезы отчаяния, готовые вот-вот хлынуть из ее глаз, терзаясь немым вопросом: чем она будет кормить своих челядинцев завтра? И каждый раз она обретала силы и мужество, думая о Матильде и Клемане. По сути, они заставляли ее жить. Но однажды родная дочь попыталась толкнуть мать в объятия смерти.
Перестань! Перестань хныкать и жаловаться на судьбу!
Я не могу.
Нет, можешь. Если сосредоточишься, а не будешь причитать как старуха. Вспомни, каково тебе было в зловонном застенке. Вспомни, как тебе удалось удержать жизнь, едва не покинувшую тебя?
Прекрасные воспоминания. Я цеплялась за свои самые прекрасные воспоминания. Но Матильда…
Перестань. Твою жизнь озарили другие прекрасные воспоминания. Мадам Клеманс де Ларне, Клеман и теперь он.
Он? Что я знаю о нем?
А с каких пор тебе понадобилось знать, чтобы знать?
И тут вмешалось волшебство. Она вновь увидела графа Артюса, бледного как саван, неистового и вместе с тем нежного и взволнованного. Их последние фразы до сих пор звучали в ее ушах:
– Три слова, мсье. И ничего больше. Речь идет только о трех словах…
– А если… если бы вы сами не были способны их произнести?
Аньес топнула ногой. Обольститель, очаровательный дуралей! Какими же нудными становятся мужчины, когда боятся показать свои чувства! Даже самые умные из них отчаянно запутывают себя и потом не знают, что и сказать.
Он произнесет их, эти три слова. Аньес дала торжественную клятву в этот день Рождества Христова.
«Клеман, мой дорогой ангел! Возвращайся скорее. Я так корю себя за то, что посоветовала тебе нанести последний визит в Клэре. Что станет со мной без тебя, моя Клеманс?»
Аньес открыла дверь, обитую гвоздями, и спохватилась. Надо было бы надеть манто, пусть до часовни рукой подать. Вот уже несколько дней стояли сильные морозы. Она толкнула тяжелую дверь, стукнувшую о наличник, и огляделась вокруг в поисках манто с подкладкой из меха выдры.
Шум. Приглушенное эхо шагов над ее головой. Клеман ушел до рассвета. В любом случае, он был таким легким, что из своей спальни она никогда не слышала звука его шагов. Хрупкая лестница, возведенная им, не выдержит взрослого, тем более пухленькой Аделины или могучего Жильбера. Кто-то проник с улицы? Зачем? Незнакомец услышал, как она вышла из спальни, и только потом сделал несколько шагов г В таком случае громко стукнувшая тяжелая дверь ввела его в заблуждение.
Аньес испугалась. В мануарии она была одна. Да и кто мог бы услышать ее крики? Аделина хлопотала на кухне, закрыв тяжелые двери. Она готовила теплое вино с медом и хлеба, замешанные на молоке, которые Аньес раздаст после того, как их благословит каноник, брат Бернар. Слишком далеко, чтобы она могла услышать голос своей госпожи.
Аньес на цыпочках прокралась в ротонду, в которую упиралась восточная стена ее покоев. Это маленькое помещение служило гардеробной и отхожим местом. Там она взяла короткий меч, подаренный баронессой де Ларне. Конечно, с таким оружием нельзя было одолеть грозного разбойника, но, как любила повторять ее нежная покровительница, «женщина, преисполненная решимости защищаться, вполне может произвести неизгладимое впечатление на шайку обычных прохвостов». Встав посреди комнаты, слегка расставив ноги, она ждала, не спуская глаз с двери. Она слышала, как наверху незнакомец ходит взад-вперед. Вдруг что-то заскользило по полу. Незнакомец передвинул соломенный тюфяк, на котором спал Клеман, потом табурет. Он методично обыскивал мансарду. Это не вор, поскольку вся обстановка красноречиво свидетельствовала о бедности жильца. К тому же какому болвану могла прийти в голову безумная мысль забраться в мануарии, зная, что он за это поплатится головой? Вновь раздались шаги. Незнакомец подошел к люку, к которому Клеман прикрепил свою лестницу.
Затаив дыхание, Аньес сжимала головку эфеса дамского меча. Треск, звук упавшего тела. Одна из перекладин не выдержала, и незнакомец свалился на пол. Хотя в комнате царил ледяной холод, Аньес чувствовала, как с ее лба стекает мог. Она вытерла правую руку о платье, чтобы еще крепче сжать меч.
Тяжелая дверь медленно распахнулась. Аньес напряглась, готовая прыгнуть, понимая, что эффект неожиданности – самый серьезный ее козырь.
Высокий человек прокрался внутрь. Он закрыл дверь и обернулся. Аньес застыла на месте от изумления. Впрочем, насколько Аньес могла судить по внезапно побледневшему лицу мужчины, он изумился не меньше, чем она.
– Рыцарь?
– Мадам…
– Но… что вы делаете в Суарси, в моей спальне… Почему вы проникли сюда как вор?
Он пристально смотрел на нее, не зная, что ответить. Ему было стыдно, и вместе с тем он восхищался ею. Она была… такой, какой и должно. Величественной, с поднятым мечом, готовой к бою, но не жестокой.
Аньес взяла себя в руки. Теперь ее голос звучал властно:
– Ну, рыцарь! Я требую, чтобы вы немедленно все объяснили!
– Мадам, к сожалению, я не могу дать вам приемлемого объяснения. Впрочем, мои угрызения совести могут сравниться лишь с моим замешательством.
– Неужели вы думаете, что угрызения вашей совести и ваше замешательство меня удовлетворят? Вы ставите меня в щекотливое положение. Я обязана вам жизнью, спасенной честью. Но я не потерплю, чтобы в мой дом, в мои покои беспардонно врывались. Что вы здесь ищете?
– Ничего, мадам. Правда.
– Правда? Оставьте! Хватит рассказывать сказки, мсье! – Аньес рассердилась. – Вам надо было лучше учиться врать.
– Я не могу. Я не хочу.
Улыбка осветила прекрасное лицо мужчины, стоявшего напротив Аньес. Он закрыл глаза, покачал головой и прошептал:
– Почему бы вам не убрать меч в ножны? Сомневаюсь, что вы им сейчас воспользуетесь. Что касается меня, я предпочту тысячу смертей, но не допущу, чтобы вы пролили хотя бы каплю своей драгоценной крови.
Аньес посмотрела на меч, словно видела его в первый раз, и убрала его в ножны.
– Идемте, мсье. Проводите меня до часовни. Я забуду о вашем неподобающем присутствии в моей спальне. Скоро начнется месса. Дайте слово, рыцарь, что мы продолжим наш разговор с того самого места, на котором закончили. Ваше слово, я настаиваю.
– У вас всегда есть мое слово, мадам, – ответил рыцарь, улыбнувшись.
Аньес чувствовала, что он многого не договаривает, но не могла понять почему. Неужели этот мужчина такой непостижимый, что ей никогда не удастся понять его? И все же он соткан из света. В этом она уверена.
Женское аббатство Клэре, Перш, декабрь 1304 года
Клеман, согнувшись, осторожно пробирался вперед, прикрывая рукой слабый свет, исходивший от башенки. Он крался вдоль стен, уверенный, что его темная одежда сливается с каменной кладкой, тонувшей во мраке. Аббатство окутывало глухое молчание, иногда прерываемое хором голосов, доносившихся из церкви Пресвятой Богородицы. В голове Клемана лихорадочно мелькали мысли. Затронул ли быстро потушенный пожар тайную библиотеку? А если огонь уничтожил дневник? Надо было забрать его, ведь он сначала так и хотел поступить. Разумеется, он переписал своим тонким почерком все, что показалось ему крайне важным. Ну и что? Ведь он так толком ничего и не понял из записей на этих страницах. А вдруг его увидят? Игра в прятки, сначала забавлявшая его, поскольку опасность быть обнаруженным маячила где-то далеко, теперь доставляла ему беспокойство. Он распластался на земле и, изогнувшись, стал протискиваться между толстыми прутьями решетки, закрывавшей отдушину. Он вытянул ногу, ища ступеньку стремянки. Ему показалось, что стремянку кто-то отодвинул. Возможно, тот, кому что-то понадобилось в мастерской. Наконец он нащупал верхнюю ступеньку и опустил на нее ногу. Оказавшись на утоптанной земле, Клеман принюхался. В воздухе не пахло гарью. Он пошел по винтовой лестнице, ведущей в тайную библиотеку, добрался до площадки и остановился. Тайная дверь, выходившая в покои аббатисы, была широко распахнута. От страха у Клемана пересохло во рту. Он отступил на несколько шагов, в ужасе ожидая, что сейчас появится Элевсия де Бофор и увидит его. Из комнаты, которая, вероятно, служила кабинетом, не доносилось ни звука. Вновь обретя немного мужества, Клеман крадучись пошел вперед. Прижавшись к стене, он осторожно заглянул за дверь. Сестра-больничная. Как же ее звали? Аннелета, сестра Аннелета. Крупная хмурая женщина, которую он порой встречал в коридорах, сидела за массивным рабочим столом, подперев голову рукой. Она была погружена в чтение большой книги, лежавшей перед ней. Как она узнала о библиотеке? Могла ли аббатиса разрешить ей пользоваться хранившимися там книгами?
