Во-вторых, в немалой степени сказывалось и традиционное пренебрежительно-издевательское отношение заключённых к «хохлам», то есть коренным украинцам. Это отношение основывалось не на национализме и было характерно не только для русских. Дело в том, что значительная часть и лагерного начальства, и особенно надзирателей подбиралась из жителей Украины. Даже само жаргонное слово «вертухай» (надзиратель, охранник) происходит от украинского «вертухаться» — вертеться, дёргаться, сопротивляться. «Нэ вэртухайсь!» — было любимой присказкой надзирателей-«хохлов». (Позже весёлый арестантский народ даже переделал Коми АССР, где было множество лагерей, в Коми УССР, а Ханты-Мансийский национальный округ — в Хохло-Мансийский…). Естественно, подобное отношение к малороссам вообще очень быстро перешло и на бандеровцев. Особенно усердствовали «блатари». По их собственным признаниям, «хохлов» «дербанили» и «курочили» даже больше и охотнее, чем «политиков».
На первых порах это было достаточно легко, поскольку органы НКВД в борьбе с националистами пытались лишить тех поддержки населения и поэтому обрушивали репрессии нередко именно на мирных жителей (так или иначе действительно вынужденных помогать партизанам, поскольку те не жалели ни чужих, ни своих). Украинские крестьяне становились для уголовников лёгкой добычей.
Обратимся к свидетельству Льва Копелева:
Под нами сидели, теснились на скамьях, крючились на полу «западники», тоже ехавшие из Бреста. Угрюмый плечистый старик Григорий… при немцах был сельским старостой. Трое жителей из одного местечка — механик Иващук, учитель Петро Семенович, плотник Иван были арестованы как члены подпольной бендеровской организации «Союз волков». Такой организации никогда не существовало. По их словам, всё придумал бывший гимназист Стась. Он тоже ехал с нами. Иващук и Петро Семенович рассказывали…, этот Стась был в местечке полицаем, «застрелив двух евреев и одного русского пленного…через это боявся шибеницы (виселицы) и чтоб заробить себе ласку от НКВД, придумав той союз волков и нас, своих суседов, загнав в Сибирь, пся крев…».
…Алик и Коля (уголовники из «блатных». — А.С.) вскоре начали «проверять» вещи своих соседей. И тогда широкий, как медведь, Герасим, хваставший, что имел трёх Георгиев, как самый геройский пластун-разведчик, Иващук — задира и матерщинник, уверявший, что «ничого и никого не боявси», жадный Стась, бережно паковавший любую тряпку…и спокойный, задумчивый Петро Семенович, и плечистый Иван и двое долговязых полещуков — настоящих бендеровцев… — все покорились безропотно двум мальчишкам, которые их начали «курочить» — грабить.
Иващук поначалу попытался было возразить… Алик коротко ткнул его в кадык: — Не дыши, падло.
…Когда я сверху услышал возню и спросил, что там происходит, Федя-Нос доверительно улыбнулся:
— Это их личные дела. Вы не мешайтесь, майор… Эти сидорполикарпычи вам кто? Они б вас самого без соли схавали. Я этих гадов знаю. За тряпку убьют человека, за кусок сала душу вытянут. Вот вы, фронтовик, а разве ж они вас жалели, что вы голодаете?..
Капитан и Петя-Володя поддержали.
— Правильно… Вот мы солдаты, ну ещё Герман Иванович, как хороший русский человек… — мы одна компания. А эти ж вправду волки. Ты смотри, какие у них сидоры, полные, сухари и сало, так они разве когда поделились…
Герман Иванович… шептал мне:
— А знаете, ведь это даже справедливо. Эти бендеровцы и полицаи нас с вами зарезали бы, если бы только могли. А уж поделиться с голодным — никогда. Я их знаю, всю жизнь прожил рядом. Они — страшная публика. Жадные, скупые, русских и поляков ненавидят, а уж про евреев и говорить нечего, они их убивали и продавали — первые помощники немцам были…
…Володька торжествующе хихикал и оглашал «сводки с комментариями»:
— Сала два, нет, три куска — кил на шесть тянет… Ах ты, бендера сучья, жалился, ему пайки мало… прохаря хромовые! Ах ты, полицейская морда, в лагерь, как на парад, едет… («Хранить вечно»)
Мы специально приводим столь большую цитату. Из неё ясно видно, что и у «блатных», и у «бытовиков», и у «политиков», и у «вояк» — у всех были причины негативно относиться к «западникам». Так что организовать какое-то «движение сопротивления», повести за собой арестантов в лагерях эти люди при всём желании не могли. Никто бы просто не пошёл. Чаще всего бандеровцы сами пытались примкнуть к своим вчерашним врагам — «воякам» из так называемых «природных русаков», чтобы как-то защититься от беспредела «уркаганов».
Однако постепенно, с активизацией действий по разгрому антисоветского подполья и партизанского движения на Западной Украине в ГУЛАГ стали вливаться всё более многочисленные потоки «захидников». Причём теперь они шли прямиком в особые лагеря, созданные преимущественно для «политиков». Здесь у них была большая возможность сплотиться и развернуться. Возможно, именно об этих «славных парнях», «пробудивших лагерную спячку» и «поднявших арестантов на борьбу за свои права», писал Александр Солженицын? Что же, обратимся к свидетельствам тех узников ГУЛАГа, которые отбывали наказание в тех же местах, что и создатель романа «Архипелаг ГУЛАГ».
Вот как характеризует украинских националистов Ян Янович Цилинский, сидевший в начале 50-х в одном из особых лагерей Казахстана — Степлаге:
Собравшаяся в лагере бандеровская община представляла собой необузданную и дикую силу. Образовательный ценз большинства этих людей не превышал начальных классов общеобразовательной школы. Попадались и неграмотные. Большинство составляли крестьяне, которые сами не принимали никакого участия в вооружённой борьбе. Некоторые помогали «лесным братьям» едой и одеждой, а другие боялись их не меньше, чем чекистов. В лагере крестьянская масса оказалась в полном подчинении у боевиков. Они составляли ядро общины и задавали тон в сообществе. Настрой боевиков определялся путём, ими пройденным. Степан Бандера учил своих сподвижников:
— Ша, наша власть должна быть страшной!
И она стала чудовищной.
Во имя великого национального дела людей рубили топорами, сжигали живьём и умерщвляли удавками-закрутками. Они представляли собой доморощенное орудие убийства, своеобразный символ движения. Террор был направлен не только против «совитив» и «схиднякив», но и против своих же братьев по повстанческой армии, заподозренных в нестойкости, и против мирного населения Западной Украины, на земле которой поднялись синежёлтые и чёрно-красные знамёна бандеровского движения.
Оставшись с весны 1945 года один на один с чекистской силой, бандеровцы изнемогали в неравной борьбе. Ожесточение и жестокость с обеих сторон не знали пределов. Захваченных украинцев-западников ждала смертная казнь через повешение, определённая специальным Указом. Бандеровцы не устояли. Остатки разбитых отрядов оказались на каторге. Среди побеждённых попадались люди, пропитанные антисемитизмом… Кое-кто из бандеровцев запятнал себя участием в акциях геноцида, проводимого гитлеровцами и направленного против еврейства. («Записки прижизненно реабилитированного»).
Вот этих людей Солженицын и ряд других «объективных исследователей» ГУЛАГа хотели бы видеть в ореоле «героев» и «идейных вдохновителей» лагерного движения сопротивления. Что совершенно естественно в контексте догматической антисоветской и антикоммунистической направленности таких работ. Но даже Дмитрий Панин, участник одного из восстаний в лагере особого режима, куда больший антисоветчик, нежели уважаемый Александр Исаевич, — и тот вынужден дать в своих воспоминаниях малопривлекательный портрет бандеровских «героических парней»:
…Тюрьма была набита нашим братом с нашего лагпункта и западниками — бандеровцами то есть — и хохлами и украинцами, с другого лагпункта. Сидели люди вперемешку. В эту ночь запрет с посылок был снят, и всем, кто их получил, их выдали. В большинстве своём это были западники, потому что у них колхозы ещё не утвердились, и пока было салъцо и маслецо. И началось дикое обжорство, которое продолжалось всю ночь. Обо мне и Юсупе, азербайджанском татарине, с которым я как-то подружился, забыли, не предложили нам ни кусочка…(«Мысли о разном»)
Добавим: действие происходит после разгрома зэковского восстания, в котором принимали участие и «русаки», и бандеровцы! Правда, они содержались в отдельных лагпунктах (любопытный штрих!), но теперь-то их бросили в одну камеру! Казалось, бы, собратья по несчастью; но, видимо, у «захидников» были свои понятия о «братстве»…
