Тем временем в Освенциме продолжались попытки усовершенствовать оборудование для массовых убийств. 27 февраля 1942 года Рудольф Хесс, эсэсовский архитектор Карл Бишофф и глава Центрального строительного управления СС Ганс Каммлер36 провели совещание, на котором решили переместить крематорий, который проектировался для Освенцима I, в новый лагерь Биркенау. Планировалось разместить новый крематорий на дальнем участке возле небольшого сельского дома. Этот дом следовало быстро превратить во временное помещение для убийств, заложив окна и двери кирпичом, разрушив все внутри, чтобы образовались два изолированных пространства, которые можно использовать как газовые камеры. В каждую газовую камеру вели отдельные новые входы, а люк располагался высоко в кирпичной стене, чтобы оттуда можно было сыпать кристаллы «Циклона Б» внутрь. Этот дом, известный как «Красный домик» или «Бункер 1», впервые использовался для массовых убийств в конце марта 1942 года, когда в Освенцим прислали эшелон с местными евреями, которые считались непригодными к принудительной работе. За один раз в «Красном домике» можно было уничтожить около 800 человек, загнав их в газовые камеры.
Теперь в распоряжении Хесса появилось сооружение для массового уничтожения людей, лишенное конструктивных недостатков крематория в Освенциме 1. Неважно, как громко кричали умирающие от газа в «Красном домике», нормальное работа лагеря не нарушалась. Но Хесс знал: пройдет немало месяцев (на деле, прошло больше года), прежде чем рядом будет построен крематорий для ликвидации тел убитых во временных газовых камерах. Таким образом, решив одну проблему (как совершать убийства в относительной секретности), он создал другую (как избавиться от улик).
Те, кто был доставлен из Словакии в марте 1942 года, не подвергались никакому отбору, их всех приняли в лагерь. Но это не помешало эсэсовцам и капо немедленно начать терроризировать новых заключенных, таких как Отто Прессбургер, который прибыл одним из первых эшелонов: «От станции нас заставили бежать [в Освенцим I] группами по пять человек. Они [эсэсовцы] кричали: “Schnell laufen! Laufen, laufen, laufen!” (“Быстрее, бегом! Бегом, бегом, марш!”) И мы пытались. Тех, кто уже не мог бежать, убивали на месте. Было понятно, что мы для них хуже собак. А ведь говорили, что мы едем работать, а не в концлагерь».
На следующее утро, после ночи без еды и воды, Отто Прессбургера, его отца и еще около одной тысячи мужчин из словацкого эшелона заставили бежать из основного лагеря к строительной площадке, в которую сейчас превратилась Бжезинка (Биркенау). Отто Прессбургер приблизительно насчитал 70–80 убитых по дороге. Биркенау, тонувший в грязи и нечистотах, был страшным местом. Как вспоминал эсэсовец Пери Броад: «Условия в Биркенау были значительно хуже, чем в Освенциме [основном лагере]. Ноги на каждом шагу вязли в липком болоте. Не было воды, чтобы помыться»37. Заключенные были вынуждены жить в условиях полной деградации, покрываясь грязью и собственными нечистотами.
Попав в Биркенау, Отто Прессбургер сразу же получил суровый урок того, как устроена жестокая лагерная жизнь. Увидев, что совсем молодой паренек-поляк украл у его отца ремень, он поймал вора и стукнул его кулаком. Другой заключенный тут же сообщил ему, что Отто, кажется, совершил роковую ошибку. Этот парень был «дружком» – на лагерном жаргоне это обозначало прислужника капо (с которым те часто состояли в гомосексуальных отношениях). «Нам пришлось поскорее спрятаться в бараке, – говорит Прессбургер. – Капо блока вошел в барак и приказал нам лечь на пол лицом к проходу. Затем зашел его «дружок» и начал искать провинившегося. Он не узнал меня. Мы все выглядели как близнецы. Лысые [всем заключенным брили головы по прибытии в лагерь] и в одинаковой одежде. Мне повезло, иначе меня бы убили».
В тот свой первый день в Биркенау Отто Прессбургер стал свидетелем еще одного ужасного события, которое еще нагляднее продемонстрировало, в какую безнадежную ситуацию он попал: «Нас повели на строительство дороги под конвоем капо и эсэсовцев. Среди нас был один еврей из моего города, высокий и крепкий парень из богатой семьи. Капо увидел его золотые зубы и потребовал отдать их ему. Парень ответил, что не сделает этого, но капо настаивал. Тот еще раз отказал. Капо разъярился и заорал, что мы обязаны выполнять все его приказы. Он схватил лопату и начал бить несчастного по голове. Бил, пока тот не упал. Капо перевернул жертву, поставил лопату на горло и наступил на нее. Сломав непокорному шею, той же лопатой выбил ему зубы. Другой еврей, стоявший неподалеку, спросил капо, как он может такое творить. Тот подошел к нему и прошипел, что сейчас он ему покажет, как. И убил его таким же образом. После этого он приказал нам никогда не задавать вопросов и не вмешиваться в чужие дела. Тем вечером нам пришлось нести назад в бараки двенадцать трупов. Он убил этих людей просто забавы ради. Все это произошло в первый же день работы».
Нечеловеческая жестокость капо была отличительной чертой Освенцима с самого начала, так что кошмарный опыт этих новичков не был из ряда вон выходящим случаем для лагеря. Но культура (если такое слово вообще можно использовать применительно к Освенциму!) этого места, тем не менее, в результате прибытия словаков претерпела некоторые изменения в двух основных вопросах.
Первое изменение: теперь в лагерь принимали женщин; до этого момента Освенцим был исключительно мужским учреждением. Однако прибытие женщин не имело ни малейшего «цивилизующего» эффекта на тех, кто руководил лагерем, даже наоборот, как свидетельствует Сильвия Весела. Она прибыла в Освенцим вскоре после Отто Прессбургера, в доставившем ее транспорте было несколько сотен женщин и один мужчина – еврейский доктор, которому словацкое руководство разрешило сопровождать женщин. «Когда мы прибыли в Освенцим, нас пинками выгнали на платформу, – говорит Сильвия Весела, – и эсэсовский офицер начал орать на нашего доктора: почему это он единственный мужчина в партии прибывших. Тот ответил на превосходном немецком: «Я доктор, и я назначен сюда решением еврейского совета. Моя роль – сопровождать эшелон, и мне сказали, что потом я смогу вернуться назад в Словакию». Тогда эсэсовский офицер вытащил пистолет и застрелил его. Просто застрелил, на моих глазах. Только за то, что тот был единственным мужчиной среди множества женщин. Это стало для меня первым потрясением».
Затем женщин из Словакии отвели в Освенцим І, главный лагерь. «Мы увидели высокие бараки и ворота, – говорит Сильвия Весела. – На воротах было написано: Arbeit macht frei – “Труд делает свободным”. Поэтому мы решили, что нас привезли сюда работать». В главном лагере было освобождено и подготовлено несколько блоков для женщин, им приказали снять одежду и на нее сложить все еще не сданные ценности. «Несмотря на то, что немцы так нас ненавидели, они без колебаний брали нашу одежду, туфли и украшения. Объясните мне это! – недоумевала Сильвия. – Меня всегда мучил этот вопрос: почему же они тогда не чувствовали отвращения к нашим вещам?!»
Женщины сидели голые, с бритыми головами, и тут в комнату вошел эсэсовский офицер и приказал пятерым из них идти в кабинет доктора. «Он хотел осмотреть еврейских женщин, – говорит Сильвия, – и убедиться, действительно ли они девственницы. Еще он хотел узнать, чистые ли еврейские женщины. Осмотр удивил их, но в неприятном для них смысле. Они не могли поверить, что мы были такие чистые. Мало того, более 90 процентов из нас были девственницами. Ведь мы были религиозны. И ни одна незамужняя девушка просто не позволила бы мужчине притронуться к себе до свадьбы. Но во время осмотра доктора дефлорировали всех с помощью пальцев. Это сделали, чтобы еще раз унизить. Моя подруга из религиозной семьи сказала: “Я хотела сохранить свою невинность для будущего мужа, а потеряла ее таким образом!”»
Какими бы ужасными ни были впечатления Отто Прессбургера и Сильвии Веселы от первых часов пребывания в лагере, они не подозревали, что дальше им предстоит увидеть то, что представляло квинтэссенцию порядков в Освенциме. Самая позорная процедура, связанная с Освенцимом, начиналась только сейчас – первоначальный отбор. Это было второе из двух важных изменений в лагере, произошедшее в результате прибытия словацких евреев. Периодически сортировку некоторых приходящих эшелонов проводили и раньше, еще в конце апреля, но систематического отбора как такового не существовало до 4 июля 1942 года, когда прибыл первый транспорт из Словакии. Эсэсовцы сразу разделили прибывших на тех, кто способен к работе и будет принят в лагерь, и тех, кто непригоден к работе и кого сразу убьют в газовых камерах. Только теперь, спустя два года после того как в лагерь поступили первые заключенные, начальство Освенцима начало процесс сортировки новых заключенных, ставший приметой беспредельности бесчеловечного террора, творившегося в этом месте.
